Я не люблю цветы. Я не впадаю в эйфорию при виде цветущего кустика или юного бутона. Я не делаю триста фото и, с затуманенным разумом, не рассылаю их всем друзьям и родным. По крайней мере, не каждый раз. И не всем. И, если изучить вопрос подробно, фотографий луж и цветов в моем телефоне приблизительно поровну. А лужи я точно не люблю. Хотя иногда нахожу их занятными. И, да, иногда фотографирую…
Но в марте со мной случается окончательное помутнение. Нет, не из-за занятных луж. И даже не из-за восхитительного, уже прозрачного и временами пронзительно голубого неба. Все значительно кошмарнее… Потому, что я вижу мимозу. Чувствую ее аромат. И, закатывая глаза от предвкушения и восторга, готова бежать, идти или даже ползти за ней хоть на край света. А как иначе? Ведь нужно в эти хмурые, еще холодные и промозглые мартовские дни держать на своем подоконнике эти маленькие, ароматные и сияющие солнышки цветов. Как напоминание, что все лучшее впереди и все хорошее обязательно сбудется.
И от мимозы в моем организме начинают бушевать такие эндорфины, что голова становится опьяняюще легкой, а в затылке даже как будто что-то поскрипывает. Всегда хочется думать, что там ворочается вдохновение. Или, может быть, те самые идеи, которые лучше бы вообще в голову не приходили. Но это же весна, весна!
Люблю, очень люблю мимозу.
И 8-е марта потому для меня весьма особенный день. Когда, в предвкушении встречи с мимозой, так хочется надеть что-то нарядное, легкое, воздушное и весеннее. Но так как погода обычно еще не шепчет, то, разволновавшись душой и мысленно примерив все самые лучше праздничные наряды, опять надеваю свитер, изрядно надоевший за последние три зимних месяца. И, вот так, слегка ошалев от когнитивного диссонанса между порывами души и скудностью зимнего гардероба, я выхожу туда, где на меня обрушиваются все солнца всех галактик.
Миллионы, миллиарды, бесконечное число маленьких веселых солнышек, источающих самый божественный аромат. На каждом углу, на каждом перекрестке, на каждой улочке. Везде идет торговля с выносных столиков или из багажников машин, с картонных ящиков или прямо из ведер. И я начинаю чувствовать себя совсем одурманенной. Мозг шепчет: «Хватай и беги! Тебе нужно много, очень много мимозы! Вся мимоза мира и еще чуть-чуть мимозы!»
Впрочем, я не знаю, что кошмарнее. Года, когда мимозы в марте на улицах слишком много, или когда ее и вовсе нет. Тогда мужчины, как голодные волки, очень обездоленно рыскают между тюльпанами и гвоздиками, а в глазах женщин проглядывает такая приторная скука, что никакие орхидеи мира, никакие цветущие кактусы или тигровые лилии не способны от нее избавить.
Мимоза! Даже корявость и неуклюжесть этих веточек – это целая философия весны. Когда что-то совсем незначительное, совсем неважное вдруг оказывается таким прекрасным и ценным. Долгожданным. Желанным. Сияющим, всепобеждающим солнцем и источающим самый восхитительный аромат!
Нет-нет, как минимум один месяц в году совсем не роза королева цветов.
И, кстати, как самый счастливый день, я вспоминаю тот случай, когда чуть не получила мимозную передозировку.
Было это давно. Когда деревья были выше, а весна почему-то теплее. На улице было счастливое для всех дам 7-е марта, когда пьяненькие мужчины начинают так галантно вести себя в транспорте, а на работе, в честь весны и праздника, можно немного схалтурить и никто не будет тебя за это ругать, числа эдак до 9-го.
И вот тогда меня, юного сотрудника мелкой городской газеты, отправили на очень важное задание – написать репортаж о том, как работниц какого-то предприятия будут торжественно поздравлять в помещении театра. Конечно, чепуха – вручат пару дипломов, какой-то мелкий чиновник толкнет речь, потом все по программе – три тенора, народный ансамбль и каватина Розины из оперы «Севильский цирюльник» в исполнении артистки, которая ни возрастом, ни габаритами на нежную нимфу Розину уже никак не тянет. Да, как сейчас думаю, задание было совсем не серьезным, но я ко всему еще относилась очень ответственно, а еще очень хотелось проявить себя с самой лучшей стороны. Потому планировала написать текст, достойный Пулитцеровской премии. Очень спешила, переживала и даже начала складывать первые строки своей будущей грандиозной статьи. А перед входом в театр вдруг обомлела. Он показался мне особенно большим, задание – особенно ответственным, и весь мир – таким презрительно насмешливым по отношению ко мне, юному сотруднику мелкой газетки…
Я искренне волновалась, входя в храм искусств. А на пороге… такой сюрприз. Никаких капельдинеров, но огромная галерея из юношей во фраках. Как на балу: одна рука за спиной, а вторая сжимает веточку мимозы. И вот стоят эти артисты миманса, как заколдованные братья-близнецы, долгим живым коридором и восхитительно благоухают весенними цветами.
Я делаю шаг, и первый юноша во фраке, вышагивая вперед, протягивает мне мимозу. Я начинаю блеять что-то неразборчивое:
- Мне нельзя, я не работник… Это не мне.
И бросаюсь в сторону. А тут второй вышагивает и тоже тянет мне мимозу, настойчиво, но элегантно вставляя ее мне в руку.
Я снова в сторону, а там третий. И снова мимоза!
Блеять, должно быть, начинаю совсем жалобно. А метаться совсем перепуганно.
А они все вышагивают и вышагивают. И заполняют мои руки веточками с желтыми цветами. Все больше, больше… Огромная, сладко пахнущая охапка! Как будто все весны мира мне в руки!
Но самое смешное, что в конце этой живой галереи я вижу целый ряд из ведер с цветами. И от обалдения заподозрив, что это, должно быть, кто-то из них тоже попытается мне вручить, я издаю крик раненой чайки и убегаю по лестнице в сторону зрительного зала.
Где все заполнено не людьми, а букетами. Много-много букетов желтых весенних цветов!
Господи, это было прекрасно! Стыдно, смешно, неуклюже, но прекрасно!
Вернуться бы в эту сказочную весну, когда мимозы кругом было так много, что ее дарили ведрами. И навсегда остаться в ней!
Пусть будет вечная, счастливая, прекрасная весна!
И мимоза всем! Много-много мимозы!