— Бабу, говоришь, — почти завизжал Прошка.
Вадим отряхнул руки, расправил плечи, потянулся.
— Так и говорю, — кивнул он и выставил вперёд свою пятерню.
Художник руки свои спрятал за спину.
— Тю, — засмеялся Вадим, — больно надо было о твою руку свою марать.
"Повесть об окаянной" 7 / 6 / 1
Прошка аж заикаться стал:
— Д-да я, д-да т-ты… Д-да на мои к-кар-ти-ны сам царь смотрел!
— А на мои тоже, — Вадим дёрнул подбородком и, кажется, стал ещё выше ростом.
Ксанка смотрела на всё со стороны и чудились ей эти двое не иначе как петухами.
Прошка больше походил на растрёпанного белого петуха соседки — боевого зверя, чаще побеждённого. А Вадим походил на петуха другой соседки — важного бойца цвета воронова крыла, от которого мог пострадать даже кот.
Пока сравнивала Ксанка мужиков, они упёрлись лбами.
Потом Вадим схватил Прошку за бороду и, кажется, даже поднял его за неё.
Уж точно Ксанке чудилось, как ноги художника оторвались от земли.
А потом оба оказались на полу.
Прошка явно проигрывал. Но сжимал кулачки, уворачивался из последних сил.
Вадиму противник надоел, он встал на ноги и сказал Ксанке:
— Слей воды, испачкался что-то.
Прошка еле поднялся на ноги, стал отряхивать свою рубашку, ворчал:
— Вот так ты меня встречаешь? Привечаешь козла этого. А я приехал, думал тебя заберу, столицу покажу. А ты…
Ксанка лила воду на руки Вадима.
Тот вытер их о полотенце и вдруг прижал к себе девушку.
Она завизжала от неожиданности.
Проснулся Николаша. Выбрался из люльки, тёр глаза.
Увидев растрёпанного Прошку, закричал.
Ксанка вырвалась из объятий Вадима и подбежала к сыну.
— Ну ты чего? Ну успокойся, мой родной. То папка твой пожаловал, пойдём познакомимся.
— Папка, — усмехнулся художник, присев на краешек стула. — Не мой он сын. Я уезжал, не было у тебя ничего видно. Так что не нужно мне сейчас доказывать обратное.
Мальчик успокоился на руках у матери. Заприметив Вадима, стал тянуть к нему руки.
— Переночевать дадите? — спросил Прошка. — Заберу своё да уйду. Не рады мне тут.
— А отчего не дать? — добродушно произнёс Вадим. — Мы гостям рады. Федькино место свободно, он у помещика живёт теперь. Тот ему поручил ночью лабаз сторожить. Повадился кто-то.
— А тётка Верка где? — удивлённо спросил художник.
— Умерла… — Ксанка отдала сына Вадиму и стала собирать на стол.
— Эх, — вздохнул Прошка, — ворчливая она была, но добрая. Меня любила больше, чем нынче Ксанка любит.
Вадим отпустил мальчика, подошёл к художнику и поинтересовался:
— А ты спрашивал у неё уже?
— У кого? — Прошка не понял вопроса.
— У Ксанки. Любит ли она тебя? — лицо Вадима было хитрым, глаза сузились.
— А по какой надобности я должен тебе докладывать о любви нашей? — Прошка поднялся на ноги.
Мужчины опять упёрлись лбами.
— А давай посоревнуемся за неё?! — предложил Вадим.
— А как это?
— А вот кто из нас её нарисует лучше, тот и проведёт с ней ночь. А кто плохо нарисует, тот волос на голове и лице лишится. Побреется то есть.
— Хм, — Прохор потёр ладонями. — Да я сейчас вам покажу, чему научился. Готовься, братец. Котелок у тебя знатный получится.
Вадим кивнул. Он улыбался так ехидно, что Ксанка неладное заподозрила.
Решила вмешаться.
— А чего это ты ночь со мной разыгрываешь? — набросилась она с кулаками на Вадима.
— А отчего не разыграть? Понимаешь, победитель, если совестливый, сам не полезет на тебя. Разрешения дождётся. Вот и проверим, кто из нас лучше, — ответил Вадим.
Он сжал Ксанкины кулаки в своих ладонях и звонко чмокнул её в лоб.
Прошка оживился от предложения Вадима.
— А вот я несовестливый, — произнёс он. — Отказываться от приза не буду.
Ксанка освободила свои руки, подошла к художнику и плюнула ему в лицо со словами:
— Убью, если руки свои ко мне потянешь. Вали в свою столицу. Забирай краски и вали.
— Ну уж нет, — произнёс Вадим. — Уговор дороже денег.
Прошка спустил с чердака холсты, краски, кисти.
— Ты глянь, — прошептал он, — мыши холст не тронули.
— Конечно не тронули, потому что у нас нет мышей. У нас только крысы, — произнесла девушка.
— А ещё они хороводы водят, — посмеялся Вадим и подмигнул Ксанке.
— Кто? — глаза Прошки поползли вверх.
— Крысы. Хочешь взглянуть? — предложил Вадим.
— Да боже упаси, — затрясся Прошка. — Я их на дух не переношу.
— Ну смотри, зря отказываешься, нигде такого больше не увидишь, — уверил его Вадим.
Откуда-то не возьмись появился посреди комнаты маленький крысёнок. Он встал на задние лапки и замер.
Ксанка заорала. Художник запрыгнул на стул.
И только маленький Николаша и большой Вадим остались на местах.
— Концерта не будет, — засмеялся Вадим и махнул ногой в сторону крысёнка: — Кыш отсюда!
Крысёнок побежал за печку.
Николаша пополз за ним.
Ксанка схватила сына на руки и подошла к художнику.
— Не рисуй с ним, Проша! Обманет он тебя! Умоляю тебя, Проша! Не губи себя и меня!
Вадим схватил девушку за руку, уставился на неё.
Она поменяла гнев на милость тотчас.
Улыбнулась блаженно и произнесла:
— Уж я посмотрю, кто из вас талантливее, тому и подарю ночь.
— То-то же, — Вадим оттолкнул от себя девушку.
Прохор вдруг затрясся и произнёс:
— А может не нужно рисовать? Поболтали и хватит. Я-то учился, знаю что да как. А ты опростоволосишься. Сам-то такой грозный, великанистый. А проиграешь и себя любить перестанешь.
— Собрались тут моралисты, — проворчал Вадим. — Рисовать он передумал. Рисуй!
Мужчина стиснул зубы и так зло посмотрел на художника, что тот стал готовить холсты.
Договорились друг у друга не подглядывать.
Ксанка зажгла две лампы, поставила возле мужчин.
А сама взяла сына на руки и скрылась за перегородкой.
Вадим рисовал молча.
Прошка вслух проговаривал каждый мазок, каждую чёрточку:
— Носик её красивый вот так выглядит, линия губ вот такая. А маленькие ушки вот тут как раз…
Ксанка плакала за перегородкой. От обиды плакала, от беспомощности. Чувствовала, как будто чья-то сила сковывает её изнутри, заставляет делать то, чего не хочется.
Именно сейчас было страшно за результат уговора.
Ни с кем из тех двоих в постель она не собиралась.
Прошло три часа.
Прошка крикнул:
— Готово! Принимай работу, охламон!
Вадим усмехнулся, вскинул левую бровь и произнёс:
— На себя посмотри, неряха…
— Да я пошутил, — стал оправдываться Прошка. — Так… К слову пришлось. Прости, если обидел.
— Потом попросишь прощения, — махнул рукой Вадим. — Будет у тебя ещё на это время.
— Не-е-ет, — засмеялся художник. — Я переночую и уеду. Мне дальше учиться надо. Руку набивать требуется. А вы уж тут как-нибудь сами.
— А мы-то сами, да, — кивнул Вадим. — Мне немного осталось дорисовать. И Ксанку позовём. Пусть судит.
Немного — это было ещё два часа.
Когда «художники» показали друг другу свои работы, Прошка ахнул и закрыл рот рукой.
Картина, нарисованная Вадимом, была невероятной.
Ксанка как будто живая смотрела с неё.
Глядя на свою работу Прошка прикусил губу.
— Ксанка! — крикнул Вадим. — Иди выбирай победителя!
