Ночь на 8 июня опустилась на Транг-Банг. Южновьетнамское командование оставило своих солдат на позициях и приказало жителям деревни отойти на соседнее поле.
Когда потухли последние огни напалма, Тунг и Ну досчитались всех своих детей, кроме Фук. Дао, соседка в белом, рассказала им, что случилось, и что журналисты собирались отвезти ее и тетю Ань в больницу в Ку-Чи, по пути в Сайгон.
На грязном поле, живые и мертвые члены семьи ждали рассвета. Тело Дана завернули в бамбуковую циновку, чтобы похоронить утром. Он умер через час после нападения. Ребенок тети Ань судорожно плакал, через шесть недель он умрет от полученных травм.
Никто, кроме Тэма, не получил ожогов, да и те были поверхностными. Напалм налип на его одежду, и он получил лишь легкий ожог. Его раны заживут в течение месяца.
Смерть двух детей тети Ань была единственной задукоментированной гибелью гражданского населения во время этой напалмовой атаки. Годы спустя пресса неоднократно совершала ошибку, утверждая, что Фук потерял двух братьев во время этого инциндента.
С наступлением ночи Ну решила, что тело Фук лежит где-то в морге. Тунг повторил крестьянскую поговорку: “Пуля может избежать тебя, но ты не можешь избежать пули”. Однако он попытался утешить плачущую жену, сославшись на благосклонность судьбы: “Если бы это была какая-нибудь другая бомба, - сказал он, - мы все были бы уже мертвы”. Супруги ждали следующего дня, когда они смогут отправиться на поиски Фук и либо навестить ее в больнице, либо, как полагала Ну, привезти ее тело домой для погребения.
Девятого июня фотография девушки, спасающейся от напалмового удара в Южном Вьетнаме, была взята редакторами газет по всему миру и напечатана на их первых полосах. Фотография, на которой девушка бежит прямо в камеру, была единственным изображением с этого ракурса. На кадрах Эн-би-си и ИТН, которые транслировались в их телевизионных новостях, было видно, как она пробегает мимо, но только сбоку. Оператор и корреспондент Эн—Би—си оба верили, что у них есть этот фронтальный снимок, но редактор в Гонконге, куда необработанный фильм был отправлен для редактирования в новостной сюжет перед отправкой в Нью-Йорк, отверг эти кадры из-за наготы девочки. Как это было принято в те дни, неиспользованный матерьял выбрасывали, а не сдавали в архив.
Кое-кто из сайгонской прессы поздравил Ника с фотографией и предсказал ему славу. Они окажутся правы: фотография получит все крупные международные фотографические премии этого года, включая Пулитцеровскую премию. Ник скромно ответил на предсказания коллег: “Я забочусь только о том, чтобы делать свою работу и содержать свою мать”.
Утро 9 июня настало в Транг-Банге, после авиаудара все были подавлены. Солдаты открыли объезд по сгоревшему шоссе. Они начали расчищать рыночную площадь от обломков зданий, поврежденных минометным огнем. Крыша соседней средней школы была разрушена. Каждый третий дом Транг-Банга был сильно поврежден, в основном рядом с храмом.
Тунг и Ну прошли мимо изуродованного храма с опаленными и рябыми стенами, покрытыми затвердевшим напалмом. Тропинка была все еще влажной в некоторых местах от воды, которая вылилась из срезанных растений, и была усеяна хвостиками мин. Бомбардировка разрушила сеть туннелей, вырытых Вьетконгом.
Практический каждый дом получил повреждения. Некоторые из них, как у дедушки Кия и тети Ань, не были сильно повреждены и не нуждались в ремонте. Дальше по тропинке, там, где когда-то стоял дом из глины и соломы, прямо перед домом Тунга и Ну, теперь был только большой кратер. В течение многих лет после каждого сезона дождей этот кратер заполнялся водой, достаточно глубокой, чтобы в нем можно было утонуть.
Тунг и Ну увидели, что их собственный дом, хотя и сильно пострадал, все еще стоял на месте. Чем ближе они подходили, тем сильнее пахло смертью, исходившей от разбитой каменной кладки и черепицы, поваленных деревьев и взорванной земли. Ну пришлось прижать шаль к носу. Дальше ворот они не пошли. Единственным звуком было жужжание мух. Ну заметила перед верандой гниющие туши двух своих лебедей и подумала, как ей будет не хватать их громких криков и того, как они будут кусать приближающихся незнакомцев.
Ну с мужем отправились на поиски Фук. Они присоединились к потоку усталых беженцев на шоссе. Когда через несколько часов они добрались до Ку-Чи, в тамошней больнице им ничего не удалось разузнать. Персонал настаивал на том, что они не принимали ни ребенка, ни женщину, обожженных напалмом, в соответствии с описаниями их дочери и тети Ань, и не приняли бы, потому что в их больнице не было ни оборудования, ни персонала, чтобы обращаться с такими ожогами. Они посоветовали родителям обратиться в самую большую больницу Сайгона - "Чо Рэй".
К тому времени день сменился ночью. Тунг и Ну провели ночь на чужой веранде в Ку-Чи.
·
Во второй половине дня 9 июня, мать прибыла в маленький флигель первой детской больницы Сайгона, чтобы ежедневно дежурить у смертного одра сына. Сильно обгоревшего от петард, которые он нашел после празднования праздника «Тет», он лежал без сознания. Мать увидела, что у него появилась компания: девушка, тоже сильно обгоревшая.
В маленькой комнате было душно, хотя жалюзи на окнах были открыты. Женщина переходила от одной кроватки к другой, обмахивая каждого ребенка по очереди, отгоняя мух от их лиц.
Девушка то приходила в сознание, то теряла его.
- Дан! - кричала она. - Дан, подожди меня! Я пойду с тобой!
В тот вечер женщина сделала подношение фруктов в свою пагоду и помолилась Будде, чтобы семья девочки пришла посмотреть на своего умирающего ребенка как можно быстрее.
Десятого июня Тунг и Ну пешком отправились в Сайгон. В больнице Чо Рей их ждала еще одна неудача, и им сказали обратиться в «Первую детскую больницу Сайгона». К тому времени уже стемнело. Вторую ночь супруги провели на свежем воздухе, на этот раз на каменной скамье. Одинадцотго июня они отправились через весь город в третью больницу за три дня и были встречены теми же ответами, что и прежде, их дочери здесь нет. Обожженные жертвы войны редко появлялись в Сайгоне, обычно они умирали, даже не добравшись до ближайшего госпиталя.
Прежде чем признать свое поражение и начать обыск городских моргов, Тунг и Ну решили, что должны сами обыскать последнюю больницу. Восьмиэтажное здание имело несколько крыльев. Этаж за этажом, коридор за коридором, комната за комнатой, они опрашивали больных и толпы родственников, смотрели, как пациентов купали, меняли повязки, кормили. В отчаянии они подняли сброшенные постельные принадлежности и заглянули под груды обуви снаружи каждой комнаты, как будто их дочь, за которой не ухаживали, могла там оказаться. Через несколько часов они снова были на первом этаже.
Они сидели, измученные и уставшие.
Мимо прошла уборщица. Он поставил ведро с водой на пол и принялся водить шваброй по нему, переходя от одного конца большой приемной к другому. Закончив, она принялась мыть коридор.
Тунг подошел к уборщице.
- Простите, вы не видели, как сюда привели молодую девушку, которая очень сильно обгорела? Это было три дня назад ... Может быть, она не выжила?
Уборщица положила швабру в ведро и жестом пригласил Тунга и Ну следовать за ней во внешний коридор. Выйдя на улицу, она указал на небольшой флигель с большими закрытыми ставнями окнами и дощатыми стенами, облупившимися и выбеленными солнцем.
- Эта комната, - сказал она, - предназначена для детей, которые умрут.
·
Через два дня после нападения, Питер Арнетт из «AР» вместе с Ником Утом отправился в Транг-Банг, чтобы сделать продолжение репортажа. История, которую он представит, будет о военных преступлениях и последствиях столкновения с тамошними коммунистами.
Это был фоторедактор Карл Робинсон, который попросил дать ему задание разыскать девушку. Он страстно желал выйти за рамки фотографии и написать рассказы, которые, по его мнению, были упущены из виду из-за озабоченности военным уравнением войны. Его сообщение на проводе от 10 июня опознало девочку как девятилетнюю Фан Тхи Ким Фук, выздоравливающую в Первой детской больнице Сайгона.
В тот же день два иностранных репортера объединили усилия, чтобы разыскать ее: Кристофер Уэйн из ITN и Майкл Блейки, телевизионный репортер Британской телерадиовещательной корпорации (BBC). Оба были временно командированы во Вьетнам для освещения «Пасхального наступления».
С помощью британского посольства, они нашли ее на следующий день в «Первой детской больнице» ее разместили в пристройке. Как и мальчик на соседней койке в маленькой комнате, она была либо без сознания, либо под действием сильного снотворного. Женщина сидела рядом, обмахивая ее веером.
Репортеры сразу же отправились искать медсестру.
- Что будет с этой девушкой? - спросили они.
- О, она умрет, может быть, завтра, может быть, послезавтра, – ответила медсестра.
Сделав несколько телефонных звонков они узнали о частной американской клинике, расположенной на территории больницы «Чо Рея» и называвшейся отделением Барски. Они позвонили в американское посольство. Тамошний чиновник заявил, что посольство не возражает против передачи девочки при условии согласия министерства иностранных дел Южного Вьетнама.
Чиновник из министерства иностранных дел уклончиво признался:
- Если бы это подробности ее ранения раскрылись, - сказал он двум журналистам, - это выставило бы правительство Южного Вьетнама в дурном свете.
Уэйн не поверил своим ушам.
- Весь мир только что видел, как южновьетнамские ВВС бомбят к чертовой матери свой собственный народ, а вы только сейчас озаботились этим вопросом?!
Он подождал, но ответа не последовало.
- Значит, ваше последнее слово-нет? - он достал охотничий нож, сувенир вьетнамского производства.
- Вот! Почему бы тебе не сделать ей одолжение, не отправиться в больницу и не перерезать ей горло прямо сейчас!
После долгого молчания чиновник уступил, тихо сказав:
- Через пару дней репортеры будут в "Барском" и потребуют разрешения снять там девушку.
Утром 11 июня на авиабазе Бьенхоа, в двадцати километрах к северу от Сайгона, капитан Джон Пламмер зашел в столовую, чтобы забрать дневную «Звезды и Полосы», военная газета для американских военнослужащих за рубежом. Он хотел проверить результаты бейсбольного матча дома.
Три месяца назад армия прервала отпуск Пламмера на родину в Алабаму. Начиналось «Пасхальное наступление», и Пламмер, находившийся в своей второй годичной командировке, был нужен в Бьен Хоа. В его обязанности входила координация воздушной поддержки под совместным американским и южновьетнамским военным командованием военного района, простиравшегося от начала дельты Меконга до провинций на западном и северном флангах Сайгона и до камбоджийской границы. Главная задача Пламмера состояла в том, чтобы подготовить заказ на следующий двадцатичетырехчасовой период ударов В-52, зарезервированных для его района. Работая с ретранслятором, получив информацию, он определял примерную целевую зону десяти-двенадцати ударов, что составляло половину ежедневного общего объема контрнаступления, определяя на карте расположение “зон поражения” размером полтора километра на семьсот метров. За пять часов до запланированного налета он получит указание перенести удары из зоны поддержки на более приоритетные цели. Он также ежедневно координировал в среднем 130 ударов американских ВВС и 60 ударов южновьетнамских ВВС. В то время как большинство из них были заранее спланированы, некоторые поступили как звонки “Так-Э”. Это были звонки от наземных войск с просьбой о тактической экстренной воздушной поддержке, или, другими словами, о нанесении авиаударов на передним краю. Как правило, войска либо вступали в внезапный прямой контакт с противником, либо находились под угрозой окружения или разгрома. Самолеты, пригодные для таких ударов, находились в резерве в Бьен Хоа.
С тех пор как Пламмер вернулся, он работал по восемнадцать - двадцать часов в день. Часто, не имея времени вернуться в свои казармы, расположенные в шести километрах отсюда, ему приходилось спать в бункере на авиабазе. Однако он предпочел вернуться в казарму. Там он мог опрокинуть стакан другой дешевого бурбона. Он мог много пить, не пьянея, и все же иметь возможность оправдываться тем, что он выпил и должен был дольше ждать между сменами. Каждая смена заканчивалась тем, что Пламмер падал на койку и мысленно подписывался: “Еще один день на убийства Кинг-Конга закончен”.
Пламмер взял поднос с ужином и развернул газету. Случайная бомба ... Дыхание ада” и “Почему Транг Банг? Он было на пути!” это были заголовки газет по поводу статьи Питера Арнетта из "АР". Под ним были три фотографии: бомба, взрывающаяся поперек дороги; девушка, бегущая голая, в ужасе; и дети, и среди них девочка, получающая помощь от солдат.
Пламмер поперхнулся кофе. Он громко выругался: «Этот лживый сукин сын! Он обманул меня»!
“Так-Э” запрос, с которым Пламмер работал из Транг-Банга, был обычным звонком. Он отчетливо помнил голос советника, прозвучавший по радио: “Мы в ловушке против вражеских сил в Транг Банге”.
- Какие характеристики цели? – спросил Пламмер.
По словам советника, противник окопался в траншее на окраине города. Затем Пламмер выступал в качестве посредника между советником и командованием ВВС, координировал отправку самолетов из Бьен Хоа. Через несколько минут самолеты южновьетнамских ВВС, нагруженные фугасными бомбами и напалмом, были уже на пути в Транг-Банг.
Остальная часть разговора была такой же обычной, какой ее помнил Пламмер.
- Какая ситуация с дружественными войсками? - спросил он.
Он знал, что это может сбить с толку. Во время своего первого дежурства в качестве командира миссии его подразделение ответило на то, что они считали вражеским огнем после авиаудара, вызванного американским советником с южновьетнамским подразделением, только чтобы услышать, как советник кричит по радио: “Стой! Ты стреляешь в нас»! Отряд Пламмера ранил двадцать человек.
Советник ответил, что “товарищи” эвакуированы. Пламмер запросил подтверждения; такова была его практика всякий раз, когда человек на земле не просил его выделить наблюдательный самолет или передовой самолет, чтобы отметить позицию противника и, следовательно, цель.
- Не проблема, - подтвердил советник.
Пламмер вспомнил, что советник связался по радио через несколько минут, чтобы поблагодарить его.
- Бомбы попали точно в цель, благодарю. Сейчас мы двинемся дальше.
Еще один солдат присоединился к Пламмеру за столом в столовой. Пламмер показал ему газету.
- Это я допустил эту бомбардировку, - сказал он, указывая на заголовки и фотографии.
- Проклятье, - сказал солдат, качая головой, - проклятье.
·
Тунг и Ну приготовились к тому, что они могут увидеть за дверью пристройки. Их дочь лежала на раскладушке в позе эмбриона. Серо-коричневый ком спутал ее обожженные волосы, лицо сильно распухло, а повязки на ранах были зловонными от инфекции и прилипли к обугленной мертвой коже. На соседней койке лежал мальчик, в его ранах от ожогов кишели личинки.
Ну подошла к дочери, взяла ее на колени и стала укачивать, беззвучно плача материнскими слезами.
Прошло, казалось, довольно много времени, прежде чем женщина, сидевшая на краю соседней койки, заговорила:
- Кто такой Дан?
Ну выглядела удивленной.
- О, он умер через час после ранения, - ответила она.
Услышав о судьбе двоюродного брата, Фук в бреду произнесла: “ ... лучше умереть”.
И Тунг, и Ну, услышав слабый голос, исходивший от их дочери, поняли, что она в сознании и узнала голос матери.
Они немедленно отправились на поиски единственного врача, на которого наткнулись во время предыдущих поисков в больнице. Они цеплялись за его одежду, отчаянный поступок отчаявшихся родителей. Через мгновение они узнали друг-друга, и позже они вспомнят, как вместе учились в Сайгоне.
- Пожалуйста, - взмолился Тунг, - нашу дочь бросили умирать.
Через двадцать минут у дверей стояла машина скорой помощи.
Общественные здания в Сайгоне были спроектированы так, чтобы справляться с невыносимой городской жарой, коридоры и лестничные клетки выходят наружу, окна большие, с жалюзи. Среди зданий «Чо Рея» было скромное двухэтажное здание. Построенный из американских стройматериалов по американским спецификациям, он был герметичен, чтобы разместить в нём централизованное кондиционирование воздуха. Здание было без окон на первом этаже, чтобы защитить его от гранат террористов.
Горящие буквы на вывеске гласили “Children's Medical Relief International”, нью-йоркский фонд помощи детям-жертвам войны во Вьетнаме. Фонд был создан доктором Артуром Барски, пионером американской пластической хирургии, и молодым адвокатом по имени Томас Миллер. В 1968 году в Сайгоне был открыт Национальный центр пластической и реконструктивной хирургии на 54 койки, более известный как отделение Барского, а на другом конце города, приемный пункт интенсивной терапии на 120 коек, куда пациенты ходили до и после операции. Пациенты ничего не платили, оплата поступала от американского и южновьетнамского правительств.
Доктор Барски впервые стал известен публике в 1958 году, когда привез в Нью-Йоркскую больницу на операцию семьдесят пять обезображенных жертв атомной бомбы, сброшенной на Хиросиму. Этот проект убедил его в том, что лучше оказывать услуги жертвам и нанимать первоклассных врачей и медсестер из-за рубежа для выполнения служебных обязанностей. В Южном Вьетнаме было мало современных медицинских учреждений и серьезная нехватка государственных врачей и медсестер, усугублявшаяся низкими фиксированными государственными зарплатами и инфляцией военного времени. (Медицинский персонал будет тратить столько времени на работу в больнице, сколько былобы необходимо для получения жалованья, оставляя больше свободного времени для быстрого заработка другими способами, такими например как покупка и продажа необлагаемого налогом табака.) В 1972 году во Вьетнаме один оплачиваемый государством врач приходился на сорок тысяч человек; для сравнения, в Соединенных Штатах этот показатель составлял одного врача на шестьсот человек. В стране почти не было специалистов. В 1972 году на юге страны был всего один полностью подготовленный вьетнамский анестезиолог для гражданского населения. Конечно, только богатые могли позволить себе пластическую операцию, которую они оплачивали частным образом, часто за пределами страны.
Лечебная политика Барского состояла в том, чтобы выбрать кандидата на первичную пластическую операцию; потому как последующая операция была уже за пределами его финансовых возможностей. Он вел список ожидания пациентов из 370 человек. Один день в неделю врачи из "Барски" посещали десять клиник: одну в Сайгоне, девять в провинциях, где последствия боев были самыми тяжелыми. С самого начала было трудно выбрать кандидата. Кто был более настоящей жертвой войны: ребенок, получивший в лицо ракету, или тот, кто наступил на самодельную мину-ловушку? Ребенок с врожденным уродством от недоедания в стране, разбомбленной и опрысканной дефолиантами, или ребенок, сгоревший при взрыве керосиновой плиты, заправленной ворованным американским авиатопливом? Без хирургического вмешательства жизнь каждого из них оборвалась бы незамедлительно.
Во второй половине дня 11 июня старшей дежурной медсестрой была хорошенькая женщина по имени Лиен Хуонг. Когда прибыла "скорая помощь" с тяжело обожженной девочкой в сопровождении родителей, она вызвала администратора больницы, американку Джойс Хорн. Первой ее мыслью было отправить машину "скорой помощи" в другую сайгонскую больницу. Это был всего лишь второй раз в истории Барского, когда кто-то появился без предупреждения. В первый раз Барски отослал "скорую", но в знак сострадания ежедневно присылал медсестру, чтобы та помогала ухаживать за ребенком. Хорн увидел, что жертва получила “свежий ожог”— ожог менее семидесяти двух часов назад. Скорее всего, такая жертва ожога все равно умрет, и если Барский примет ее, Хорн знала, что из-за большого количеств процедур Барский сможет принять меньше других пациентов, его время и ресурсы будут на пределе возможного.
Сестра Хуонг впала в истерику при мысли о том, что ей придется прогнать девочку.
- Не прогоняйте ее! - взмолилась она Хорну.
- Если мы это сделаем, девочка умрет!
Во всей стране не было ни одной больницы, включая Барского, в которой было бы стерильное, оборудованное ожоговое отделение для таких жертв. Больницы во Вьетнаме лечили пострадавших от ожогов, которые не представляли смертельной опасности.
Медсестра побежала искать дежурного врача. В тот день это был доктор Ми, один из пяти вьетнамских врачей, работавших в "Барски". Возможно, особенно потому, что она была в профессии, в которой доминировали мужчины, доктор Ми гордилась тем, что спокойно придерживалась правил и процедур и избегала всего, что могло “мешать”.
Доктор Ми отправилась в разведку. Девушка на импровизированных носилках плакала.
- Она страдает! - выдохнула доктор Ми.
Учитывая боль и шок от ожога, она едва могла поверить, что девушка была в сознании.
- Мы постараемся помочь вашей дочери, - сказала она обезумевшим от горя родителям.
- Да благословит тебя господь, - сказала вслух администратор больницы, ведя девочку в одну из двух операционных, единственных стерильных комнат в здании.
·
По мере того как военная компания Америки во Вьетнаме сворачивалась, ужасы войны уходили из сознания общественности. Государственное финансирование социальных и медицинских проектов во Вьетнаме иссякло. В конце 1971 года правительство приступило к двухлетнему поэтапному отказу от такого финансирования. Собирая деньги, чтобы поддержать Барского, фонд должен был подчеркнуть свою аполитичную философию. И отделение упорно работало над тем, чтобы подчеркнуть свою медицинскую миссию, чтобы держать детей выше политики и подальше от политики в своих повседневных делах. Его администратор решительно возражал против того, чтобы оперативники «Центрального разведывательного управления» допрашивали там детей. Как сказал один врач десять лет спустя: «Мы чертовски хорошо знали, что заботимся о детях Вьетконга, но никому не пришло в голову сказать «вы не можете приехать сюда, потому что вы с другой стороны»».
Штаб-квартира фонда Барски в Нью-Йорке в конце концов склонилась перед необходимостью показать страдание с человеческим лицом, чтобы помочь делу. В начале 1972 года она разрешила телевизионщикам снять документальный фильм о Барском. Фильм «Эти Гуки» Пьера Гайссо, совместно созданный фондом и Канадской телерадиовещательной корпорацией, показал нескольких жертв. Семилетнего ребенка, ослепленного осколками ракеты; братьев-сирот в возрасте трех и четырех лет, одного с гангреной лица, другого с пустой глазницей и одной щекой, так что были видны язык и задняя часть горла; обожженные руки семимесячного ребенка с пятнами рубцовой ткани; восьмилетнего ребенка, парализованного пулеметной пулей.
15 июня 1972 года, через четыре дня после того, как Ким Фук был принят в "Барски", фонд публично одобрил заявление сенатора-демократа Уильяма Проксмайра, председателя Сенатского подкомитета по ассигнованиям на иностранные операции. Сенатор объявил о своей поддержке и выделил 550 000 долларов на строительство второй больницы Барски во Вьетнаме в дополнение к 160 000 долларов, уже заложенным в бюджете на этот год для оперативного финансирования существующей больницы. Заявление сенатора, в частности, гласило:
«На прошлой неделе почти во всех газетах, которые я видел, была одна из самых душераздирающих фотографий из Вьетнама. Маленькая девочка, сорвавшая с себя одежду, подожженную напалмом, бежала от боли и ужаса вместе с другими детьми. Ее руки были раскинуты в стороны, чтобы облегчить боль обожженной плоти. Маленькую девочку на снимке отправили в Центр пластической и реконструктивной хирургии. Сообщалось, что ее зовут Фан Тхи Ким Фук. Ей 9 лет. Ее брат, сожженный той же бомбежкой, умер. Врачи Центра говорят, что Ким Фук оправится от ожогов ...
... Маленькая Ким не была бы сожжена, а ее брат не был убит американскими самолетами. Пилоты южновьетнамских бомбардировщиков ошибочно сбрасывали напалм пытаясь разгромить северовьетнамские войска окопавшиеся вокруг ее родного города Транг-Банг недалеко от Сайгона ... Так сколько же это 715 000 долларов? Речь идет о двадцати восьми 500-килограмовых бомб для В-52. Это меньше одной десятой первоначальной стоимости Б-52 ...
... К сожалению, есть не только одна Ким Фук ... я один из сенаторов, который считает, что затрат на производство одного бомбардировщика, нескольких бомб к нему ничто для американских налогоплательщиков, в сравнении с помощью этим невинным детям. Дополнительная сумма в размере 715 000 долларов будет более чем достаточна для нашей помощи».
По мнению западных врачей, работавших в охваченном войной Южном Вьетнаме, когда впервые открылось отделение Барского, число детей-жертв войны, нуждавшихся в реконструктивной хирургии, составляло не менее 100 000 человек. В течение шести лет работы отделения Барски, пока оно не закрылось после капитуляции юга в 1975 году, оно лечило в среднем 1200 детей в год, средний возраст которых составлял восемь лет. Одна из них станет знаменитой. (Продолжение)