Однажды в детстве я заболела ангиной. Помню, как у меня болело горло. Было так невыносимо, будто рот набили гвоздями, а вокруг шеи обернули стальной прут. И он сжимается все сильней с каждым часом.
Педиатр прописал мазать горло люголем. Это сейчас пшикнул спреем, и готово, а в моем детстве таких спреев не было. Мазали так.
Мама взяла какую-то длинную железную палку, которая странно походила на скальпель, обмотала ее ватой, обмакнула в раствор люголя и дала папе. Папа должен был победить меня своим авторитетом и намазать мне горло.
Вообще-то, один раз я уже доверилась сказкам своих родителей про «быстро и не больно» и дала намазать себе горло, и это было адски. Капец как. И этот люголь нифига не помогал, поэтому второй раз я наотрез отказалась открывать рот.
Я сопротивлялась. Мне было страшно. Я закрыла рот руками и убежала в ванну. Папа пошел за мной. Он возвышался надо мной с этой длинной палкой, обмотанной ватой. И я горько разрыдалась, разоралась и распсиховалась. В итоге папа отступил. Ему стало меня жалко, а я приобрела опыт отстаивания себя, который по факту был опытом отстранения.
— У меня все хорошо, отойди. Не надо ничего мазать, все само пройдет. У меня все хорошо!!!
Этот опыт отстаивания-отстранения в последующей жизни я часто использовала. Делала хорошую мину при плохой игре. Изображала нормального приличного человека, у которого все окей, чтобы не дай бог ко мне никто не полез со своей помощью или советами.
Вот я корчусь от боли на работе, потому что у меня месячные. Но сказать об этом не могу — стыдно. Стыдно, что я такая вот ненормальная женщина, у которой все болит. И я делаю вид, что я нормальная, глотаю таблетки, которые не помогают, блюю этими же таблетками в туалете, сползаю по стеночке, но молчу. У меня все хорошо.
Вот на меня наезжает свекровь, собирает про меня сплетни, распространяет ложь среди родственников. Я молчу, потому что я — приличный человек и не стану опускаться до этих склок, хотя мне обидно до прыщей на щеках. Но я ничего объяснять не стану. У меня все хорошо.
Вот моему мужу ставят смертельный диагноз. И в душе я выдираю себе волосы и воплю от боли. Но в жизни я всех успокаиваю, и ничего на моем лице не дергается, только прыщей все больше. Ты поправишься. Он поправится. У меня все хорошо.
Но почему я не могу нормально дышать, если я нормальный человек? Почему я дышу так прерывисто, как будто сдерживаю колики? Почему меня постоянно тошнит? Почему комок в горле? Откуда он? Я не буду обращать на это внимание, это не имеет значения. Я — приличный человек с высшим образованием. У меня все хорошо.
***
Я взрастила в себе внутреннего мужчину, когда папа возвышался надо мной с люголем в руках. Я как бы внутренне скопировала своего отца и одномоментно создала внутри себя его близнеца. Соперника, которого он не сможет победить. Такого же сильного духом. Такого же высокого. И у него тоже было оружие — та же железная палка, обмотанная ватой. Это все в моей голове, естественно. Таким образом появилась новая грань моего характера.
Однако если присмотреться детальнее к моему внутреннему мужчине, то можно увидеть и другие его черты. Вообще-то он — добрый, но строгий интеллигент в очках, который приходит к вам в гости, покорно ест жаркое из горшочка, пьет горькую, потому что наливают, и говорит правильные вещи о мире и политике. Возможно, он — душнила, да. Но он — мой душнила.
Эта часть моей личности, мой внутренний интеллигент. И он может дать отпор всем, и мужчинам, и женщинам. Но на самом деле, у него другая задача: он — дежурный по моей психике. Он следит за тем, чтобы я не слетела с катушек, чтобы меня не упекли в дурку и чтобы я имела в обществе приличную репутацию и добрые отзывы от соседей.
Потому что реальная я могу накосячить. Я могу творить всякую дичь и гордиться этим. Я могу орать с балкона матом и ржать на весь подъезд. Могу случайно забыть закрыть дверь в общественном туалете и пугать заходивших посетителей своей случайной голой ж. Я могу одеваться в кричащие одежды и привлекать к себе внимание санитаров.
Я странная. Я необычная. Я в красном платье. Я громкая и яркая. И я хочу на сцену петь песни Надежды Бабкиной и махать платком. И нет, я не 45-я из хоровода, неа, я — главная.
Но мой внутренний критик сдерживает меня. Сдерживает мои порывы. Его строгий взгляд не дает мне развернуться на полную катушку.
Я вчера познакомилась с моим внутренним критиком, и это было волшебное знакомство. Я и не знала, что во мне живет человек, у которого все хорошо, чтобы ни случилось.
Здравствуй, милый друг. Благодарю тебя за твою работу, ты отлично справляешься. Я даю себе право голоса, ведь чем громче я говорю, тем меньше меня тошнит.
А уж если запеть, то совсем отпустит.
Виновата ли я, виновата ли я, виновата ли я, что люблю?