Когда мне было шесть лет, мой отец, кадровый офицер советской армии, решил, что для меня лучшей альтернативой скитаниям по закрытым военным городкам, запрятанным в таёжных лесах Красноярского края, будет являться жизнь в Ленинграде вместе с его мамой и бабушкой. Так я вернулся в город, где появился на свет. В детстве бабушку свою я видел не часто, она всю свою жизнь (как, кстати, и её мама, моя прабабушка) проработала на железной дороге, поэтому моим воспитанием занималась в основном прабабушка, вплоть до самой своей смерти в 1987 году. Во всяком случае, мне так казалось. Бабушка (баба Зина, а для меня просто «ба») к тому времени уже вышла на пенсию, держала меня в строгости, не баловала, да иначе, наверно, и быть не могло. Это моё воспоминание посвящено ей, моей ба… В череде моих детских смутных воспоминаний дошкольного периода не оказалось места тому, как баба Зина приехала за мной в Ужур, и почти сразу уехала на поезде обратно в Ленинград, забрав своего внука. Сейчас я догадываюсь, как не просто было пробиться в перечень личного состава проводниц-железнодорожников, допущенных до обслуживания рейсов, следующих за границу в страны так называемого соцлагеря. И в моём детстве приезд бабы Зины с очередного рейса всегда ассоциировался с каким-то праздником: связка бананов, жевательная резинка, железные монеты других стран или ещё какая безделушка. Берлин, Бухарест, Прага, Белград, София, Варшава – вот тот далеко не полный перечень городов, которые засели в моём сознании, откуда бабушка привозила «заморские диковины». Квартира в старой хрущёвке, где мы жили, была небольшой, обстановка была аскетичной и даже камерной, дружбаны все знали, где я живу, но не часто приходили именно побыть у нас: игрушек у меня было мало, книжек тоже, телевизор с маленьким черно-белым экраном, скукота, в общем. Как-то, не то в пятом, не то в шестом классе, я захотел пригласить к нам домой школьных приятелей на свой день рождения. Бабушка удивилась, но разрешила. Собрала скромный стол. Но не было лимонада, торта, и чего-то там ещё, и я с детской непринуждённостью посетовал на это. Гости разошлись, а я получил выволочку («Я смотрю, тебе ничего тут не нравится»), и долгие годы не собирал дома никого, кроме двух-трёх самых близких друзей… После того, как умерла её мама, моя прабабушка, отец по-прежнему приезжал на пару недель не каждый год, в моей жизни семья стала прочно ассоциироваться именно с ней, бабой Зиной. Я помню, как после окончания 8-го класса она со мной, застенчивым 15-летним мальчишкой, стеснявшегося опеки в таком возрасте и не способного к самостоятельности взрослой жизни, поехала в приёмную комиссию техникума авиационного приборостроения (а куда ещё, там ведь учился мой друг Серёга Марченко), и убеждала какого-то дядьку допустить меня до приёмных экзаменов. Тот изумлённо пробежал взглядом по моему школьному аттестату с единственной «четвёркой», и протянул: – Дааа… Не густо… Экзамены я провалил. При этом какого-то беспокойства не испытывал, мне всё ещё казалось, что для меня ничего не поменяется, детство продолжится. Но бабушка, поговорив по телефону с моим отцом, сказала мне: – Всё, мальчина. Не смог поступить куда хотел, будешь поступать куда следует, твой отец в своё время его закончил, и тебе надо постараться. Или я устрою тебя на железную дорогу, и катись. Катиться я не хотел, разговор по телефону с отцом был тяжёлым, пришлось браться за ум. Так я поступил в сварочно-машиностроительный техникум. Моя жизнь круто поменялась, я начал учиться и заниматься боевыми искусствами, а повышенная стипендия способствовала стремительному взрослению. Как-то, в один из редких приездов отца, я даже привёл в дом Мастера Тына, чтобы познакомить родных с человеком, с которым проводил время больше, чем с ними. Бабушке очень понравился мой китайский мастер, нахваливавший её простенький плов из курицы и уважительно расспрашивавший о её жизни, с тех пор мне достаточно было просто её предупредить, что я к Мастеру Тыну. – Мальчина, тебя когда ждать? – Не знаю, ба, дня через три-четыре, наверное. – Ну, ты позвони хоть, чего там… И легко прощала, когда не звонил. Единственный, наверное, приступ нежности от бабушки я испытал в тот вечер, когда погиб Илья, мой школьный друг. Я впервые напился пьяным, и я и сейчас будто чувствую её шершавые ладони на своей голове и тихий голос: – Горе-то какое… Ты поплачь, мальчина, это не стыдно… И это её «не стыдно» было будто благословением на мой плач, который с детских лет всегда был табу… Я рано съехал с квартиры и стал вести самостоятельную жизнь, но часто звонил и приезжал: квартира, где я вырос, ещё долгие годы оставалась для меня домом. Настала эпоха сотовой связи, я по долгу службы часто мотался по командировкам, бороздя просторы России и СНГ, но бабушка наотрез отказалась от настойчиво предлагаемого ей мобильного телефона: «На обычный позвонишь, зачем мне эти ваши придумки?». Я подписал контракт на работу в Казахстане, как-то буднично, мимоходом сообщил об этом ей, и даже не подумал, каково моей ба отпускать единственного внука в такую даль, может быть, навсегда, оставаясь в городе одной, когда не к кому обратиться за помощью, случись что. Пару раз я приезжал в Питер в командировку, и даже не всегда ночевал дома, оставаясь в гостинице. Да и из Казахстана звонил не часто. А она ждала. И дождалась. В 2007 году я окончательно вернулся в Санкт-Петербург, устав от скитаний и не обретя дом ни в Алматы, ни в Новосибирске, где потом судьба распорядилась поработать. Голова была забита новыми заботами, и я даже не обратил внимания, сколько радости было в глазах моей ба, когда я пересек порог дома. Не желая заботить своим присутствием и плачущим ребенком, мы с женой быстро съехали, сняв квартиру неподалёку… 7 февраля 2009 года я, обеспокоенный тем, что второй день не могу дозвониться до бабушки, приехал на свою квартиру детства. Позвонил в дверь. Тишина. У меня был ключ от квартиры, я попытался открыть дверь. Не получилось. Замок у нас был простенький, и было понятно, что если ключ не вставить, значит, ключ вставлен с другой стороны. То есть бабушка дома. Я запаниковал. Звонил настойчиво, стучал. Тишина. Нашел телефон мастера по вскрытию замков. Тот быстро приехал, удостоверился в моей прописке (я её до сих пор не сменил), и моментом открыл дверь. Я влетел туда, сразу заметил свет в ванне. Бабушка была там… Видимо, ей стало плохо, или, скорее всего, она поскользнулась и упала в ванну, поскольку была в одежде, сама ванна была без воды. Я представил, что это могло случиться несколько часов назад. Или дней. И если бы я приехал вчера или позавчера, она бы меня дождалась, чтобы я помог ей встать. Мне стало нестерпимо стыдно, горько и одиноко. Я тогда сдержал слёзы, пока не приехали все необходимые службы, оформив всё надлежащим образом, и только вернувшись на квартиру, где мы жили с женой, дал волю своему горю… Бабе Зине выпало прожить не лёгкую жизнь, как и большинству того поколения. Она мало рассказывала о ней, и я не ведаю, как проходило её детство. Знаю только, что война её застала в Ленинграде, она только закончила первый курс горного института, что на Васильевском острове и зацепила блокаду до того, как её и многих других не эвакуировали из города, притом, что её мать, моя прабабушка, осталась в городе, продолжая нести службу на железной дороге. Её привезли в Удмуртию, где она чуть не умерла от голода, пока председатель одного молокозавода не распорядился «взять девчонку на довольствие», что спасло её жизнь. Потом вернулась в город, дом, где они жили в коммуналке, был полностью разбомблен, и они с матерью снимали угол в одной избе в Прибытково (деревенька в Гатчинском районе Ленинградской области), откуда её, рыжеволосую юную красавицу, буквально похитил летом 1945 года мой будущий дед Амрулло, возвращавшийся в составе наших частей после капитуляции гитлеровской Германии. Так моя бабушка вышла замуж, родила в Сталинобаде (Душанбе) моего отца, но жизнь в солнечном, знойном и по-мусульмански патриархальном Таджикистане для северянки, ведущей род от ильменских славян Антоновых, оказалась невозможной, и она сбежала прямо с грудным ребенком на руках, проведя несколько суток в товарном вагоне… Я помню, сколько времени она промаялась со мной, когда после неудачного падения с высоты у меня оказались сломаны позвонки и раздроблена правая лопатка, а от сильного удара затылком резко упало зрение и больше не вернулось, постепенно только ухудшаясь. Как возила меня в институт Турнера показывать светилам, потом по разным больницам, и мне пришлось все два года терпеть насмешки в школе, когда я неуклюже ковылял в специальном корсете, который, к слову, не помог. Лопатка «склеилась» неудачно, выпирая горбом, позвоночник пошел штопором, но я не особо переживал, к ноющим болям я привык, мне хватало разных интересов, а баба Зина принимала всю эту ситуацию со мной как должное, не показывая, насколько ей это тяжело. А как вкусно она умела обжарить отваренную предварительно картошку с мелко покрошенными докторской колбасой и лучком! Приготовленный ею плов из курицы всегда был синонимом праздника. На здоровье она никогда не жаловалась, только на левое колено в последние годы. Была острая на язык, могла пропустить по поводу рюмочку. Был как-то свидетелем такого её разговора. Зазвонил телефон, она подошла, села на всегда стоящую рядом табуретку, сняла трубку и произнесла своим глубоким, немного певучим, голосом: – Алё? На том конце провода какой-то незнакомый мужской голос попросил позвать Исаака Самуиловича. Бабушка: – Как, а вы разве не в курсе? Человек явно опешил, так как был не в курсе. Бабушка: – Исаак Самуилович завершил все свои дела, и уехал. Куда? В Израиль, конечно. На том конце провода был полный конфуз. Собирались ведь на рыбалку. Бабушка: – Да, он всем так говорил, чтобы не шокировать окружающих, а исполнить свою мечту в тайне. Нет, контактов никаких не оставил. До свидания… Она никогда не отмечала свой день рождения, признавая только два праздника: новый год и День Победы. В паспорте у неё стояла дата рождения 2 марта, но мы знали, что это ошибка, которую она считала не заслуживающей внимания. Сегодня, 8 марта, моей бабе Зине исполнилось бы ровно сто лет. Как о многом я хотел бы поговорить с тобой сейчас, ба! О многом расспросить, о чём не догадался раньше. Мне очень не хватает твоего голоса, твоей проницательности, твоей строгости. Тебя. Я помню тебя, ба, и очень сильно люблю. С Днём Рождения….
