Эта автобиография моего прапрадеда волшебным образом нашлась на чердаке в виде тонкой тетради, листы которой были исписаны вручную. Она проливает свет на многие события жизни Арона Григорьевича, в том числе и открывает то, что не было до этого момента обнаружено ни в одном из немалого количества архивных дел, изученных мною в ГА РФ, а также в архивах Архангельска и Санкт-Петербурга. Ниже текст автобиографии приведет полностью (в редких случаях Вам встретятся пропуски в виде троеточий и/или знаков вопроса, обозначающих, что на данный момент прочесть конкретное слово не удалось).
Родился 14 января (ст.стиля) 1883 г. в г. Пинске Минской губернии в семье служащего. Отец и мать были большими любителями литературы и музыки, регулярно получали газеты и выписывали журнал «Русское богатство»; дома у нас была довольно приличная библиотека. Я с детства пристрастился к чтению и читал запоем Короленко, Тургенева, Толстого, Гончарова, а позже Горького.
Большое впечатление произвела на меня книга «Ботаника моей дочери» Жюля Неро и Жана Масе, которая и определила мою склонность к изучению ботаники и вообще естественных наук. Начиная с третьего класса, каждые воскресенье я с двумя-тремя товарищами по реальному училищу отправлялись в ближайший лес и собирали растения, а дома их засушивали – таким образом составлен был мой первый гербарий. За сбором растений последовал сбор жуков и бабочек, затем птичьих яиц и минералов, а за годы учебы у меня образовалась довольно приличная коллекция.
Так продолжалось до пятого класса, когда другие интересы отвлекли меня от занятий естественными науками: местная революционная организация Бунд привлекла меня к пропагандистской работе в качестве руководителя кружка рабочего спичечной фабрики; позже я стал членом этой организации, что – вместе с другими обстоятельствами – навлекло на меня большие неприятности.
Население города Пинска состояло главным образом из евреев и поляков, среди учащихся поляков значительную часть составляли дети окрестных помещиков, которые жили на училищных квартирах. Таких квартир в городе было много. В функции содержателей таких квартир входило наблюдение за поведением учащихся, то есть донесение дирекции реального училища об их разговорах, взглядах, встречах, знакомствах и т.п. В стенах реального училища была православная церковь, где каждое утро перед началом занятий читалась молитва; католики собирались в одном из классов, где один из старшеклассников читал молитву на латыни.
В это время в польском городе Вржесневе за какой-то проступок подвергли экзекуции одного гимназиста поляка. В виде протеста учащихся полякам было предложено читать молитву не по латыни, а по-польски. А так как собираться на училищных квартирах было опасно, те поляки собирались у меня (я занимал в квартире родителей отдельную комнату). И вот в условленный день реалисты поляки, по условленному знаку, вынули молитвенники и, к удивлению и негодованию ксендза, молитва была прочитана по-польски.
Началось следствие, и кто-то из учащихся рассказал, что собирались у меня; меня допрашивал директор, потом из Минска приехал инспектор Косаковский и с пристрастием приступил к экзаменам; в результате 16 человек было оставлено на второй год «за громкое (?) поведение» - 15 поляков и я.
Последовал ряд допросов в кабинете директора училища и в его присутствии – допрашивал жандармский ротмистр; и о протесте поляков, и об участии в демонстрации 1-го марта и 1-го мая и т.п.
В 1903 г. я окончил реальное училище. Вопреки желанию родителей я решил посвятить себя революционной работе. Центральный комитет Бунда направил меня в г.Гомель в качестве члена местного Комитета. Гомельский комитет широко поставил революционную работу, и это стало бельмом на глазу Союза русского народа (черносотенная организация). Надеясь парализовать революционную работу, черносотенцы решили во время осенних еврейских праздников устроить еврейский погром. Комитет Бунда узнал об этом и постановил организовать боевой отряд самообороны; к этому мероприятию были привлечены и другие революционные организации Гомеля. Организация и руководство боевыми дружинами было поручено мне.
Погром, действительно, начался 29 августа 1903 г., но встретив сопротивление, несмотря на поддержку солдат, погромщики быстро рассеялись. При стычке я был легко ранен в голову и, под угрозой ареста, должен был скрываться. В моей квартире был произведен обыск, и я вынужден был тайно уехать из Гомеля.
Некоторое время я разъезжал по разным городам, принял участие в разоблачении провокатора Орнатского – Френкеля, а затем решил уехать за границу. Уехал я нелегально сначала в Берлин, а затем в Швейцарию в Женеву. Там, под руководством заграничного Комитета Бунда я принял активное участие в его работе и в жизни студенческих кружков Бунда в Женеве, Лозанне и Цюрихе.
Осенью 1904 г. я нелегально вернулся в Россию и был Центральным Комитетом Бунда направлен в г. Вильно в качестве члена Виленского Комитета Бунда. В Вильне я проводил революционную работу среди рабочих, а также среди старшеклассников – гимназистов. В конце мая 1905 г. я вместо со всем Комитетом Бунда был арестован и посажен в тюрьму – знаменитые Лукишки. Провел я так в одиночке время до октября. В последних числах октября восстание рабочих города освободило всех арестованных и я очутился на свободе.
После освобождения я разъезжал с революционными заданиями по разным городам и поселкам черты оседлости. В января 1906 г. я приехал в Брест-Литовск, по …. там проработал и вновь был арестован. Несколько недель провел в Брестской тюрьме и был переслан по этапу в Гродненскую губернскую тюрьму. Поскольку никакого обвинения мне предъявлено не было, я осенью объявил голодовку, требуя указаний, за что меня держат в заточении. После трех суток этой голодовки, мне объявили приговор: высылка в административном порядке на 2 года в Архангельскую губернию. И этапным порядком через Петербург и Вологду меня привезли в Архангельск, а затем в Холмогоры – родину Ломоносова.
Высылка заключалась в том, что один раз в неделю, по субботам, мы должны были являться к исправнику, остальное время проводили как кому нравилось – ходили на охоту, на прогулку или читали. Жизнь там в то время была очень дешевая: говядина – 2 ½ коп.фунт, телятина и баранина – 1 ½ коп., вязка рябчиков – пятак, крупы сколько угодно, дороги были только картофель и овощи. Высланные получали пособие от государства 7 р. 75 коп. в месяц, а привилегированные, т.е. дворяне и лица со средним и высшим образованием – 13 р. 25 коп. Жить на эти деньги было можно.
Проживши в Холмогорах несколько недель, я решил бежать; такое решение мною было принято еще в тюрьме. С этой целью я отрастил волосы и бороду и в тюремной переплетной в одну из моих книг в переплет вложили сторублевую бумажку, которую мне передали при свидании. В одну из суббот, после «визита» к исправнику, я тайно уехал из Холмогор и явился в Архангельск на явочную квартиру, где мне был уже приготовлен паспорт на имя народного учителя. Я разрезал переплет книги, достал сторублевую бумажку и отправился покупать форму, затем пошел в парикмахерскую, остриг волосы и бороду и явился обратно на явочную квартиру. Меня там не узнали, - а это и требовалось. Одел форму, билет мне был заранее куплен; в последний момент я приехал на вокзал, сел в поезд и уехал из Архангельска.
Приехал я в г. Вильно откуда меня направили в Киев, Бердичев и Глухов. В Киеве, вместе с Укрспилкой (Украинская социал – демократическая партия) мы провели выборы во Вторую Государственную думу, ведя агитацию против профессора Лучицкого – депутата от партии кадетов. Тогда же в 1907 г. происходили выборы на Лондонский съезд РСДРП. Хотя моя кандидатура и была намечена в качестве делегата на этот съезд, я от выборов отказался, так как очень устал от арестов, ссылки, и работы и решил пополнить свое образование. Я временно отказался от революционной работы, поехал в Петербург и поступил вольнослушателем на естественное отделение физико-математического факультета, а так как необходимо было сдать латынь, которую в реальном училище не проходили, то я стал готовиться по латыни.
На мое несчастье в это время опубликовали указ Министра просвещения Шварца, чтобы вольнослушателей не принимать. Жить в Петербурге было очень опасно: ведь я жил по паспорту народного учителя, а бумаги в университет подал на свое имя, и я был вынужден эмигрировать за границу. Но куда ехать? Я решил поехать в Париж и поступил в Сорбонну на естественный факультет, где посещал лекции профессора Бонье (?), Матремо (?), Перье (?) и др. Но в Париже я прожил всего до весны 1908 г. и по условиям климата (еще в Петербурге и раньше в Архангельске у меня начался процесс в легких) я переехал в Монпелье, где был один из старейших французских университетов и где кафедрой ботаники руководил крупнейший ботаник – профессор Шарль Фило (?). Под его руководством и его п…. я продолжал занятия по ботанике, а под руководством профессора Дюбоска – по зоологии. Одновременно посещал занятия на вновь организованной кафедре протистологии и цитологии. Поступал я также в химический институт, который окончил со званием инженера-химика, а естественный факультет – со званием Siecencia es sciences (кандидат естественных наук). За время пребывания в Монпелье я изучал также виноделие под руководством профессора Росса и практически поработал по виноделию в одном из винодельческих кооперативов между Ниццей и Булоном.
В конце 1912 г. я был приглашен на работу инженера-химика на чугунно-сталелитейный завод в Утро (?) близ Булон сюр-мер на берегу Ламанша.
В конце 1913 г., воспользовавшись амнистией по поводу 300-летия дома Романовых, по которой сокращался наполовину срок ссылки и списывалось наказание за побег, я через французских социалистов достал французский заграничный паспорт и приехал сначала в Петроград, а затем в Архангельск для доотбывания срока высылки. По болезни я был оставлен в самом городе.
В Архангельской губернии не было земства, поэтому местной интеллигенции было немного, и ссыльные охотно, по окончанию ссылки, оставались там.
Я устроился в местной газете, был секретарем «Архангельских известий изучения русского севера», и секретарем «Известий Архангельской Думы», по окончанию ссылки я поехал сначала в Москву, а затем в Петроград. Попытки устроиться на работу в качестве инженера-химика не дали результатов – мешало прошлое и национальность. Тогда я решил заняться научно – популярной журналистикой и вскоре стал заведующим научным отделом в издательстве «Биржевые ведомости» (газета утренняя и вечерняя, журналы «Огонек» и «Здравие семьи(?)».
Началась февральская революция 1917 г. Меня как человека, знакомого с политической жизнью и деятельностью революционных организаций, редакция направила в Таврический дворец для обслуживания Совета рабочих и солдатских депутатов. Все газеты были закрыты, и Комитет Петроградский журналистов, чтобы не оставить население столицы без газет, начал издавать газету «Известия», которую сами составляли и сами же бесплатно распространяли по городу. Вскоре я был избран председателем Комитета журналистов, обслуживающих Советы, а когда Советы перешли из Таврического дворца в Смольный, я тоже перешел туда. Обслуживал я газеты «Биржевые ведомости», «Русское слово», а также Петроградское телеграфное агентство.
В декабре месяце я заболел, пролежал дома, а затем в больнице до половины февраля, и врачи посоветовали мне из-за климата (оставить) Петроград. В первых числах марта 1918 г. я переехал в Москву, где в то время жила у своих родителей моя жена. Здесь я вновь начал комплектовать библиотеку, так как первые мои библиотеки погибли: одна осталась в Пинске, вторая – в Гомеле, которую я бросил, спасаясь от ареста, третья – в Петрограде, когда я лежал в больнице, а дом заморозили и книги растащили. Здесь же погибли вырезки из 30-ти газет и журналов на тему: Война и наука, которые я собирал за все годы войны.
Осенью 1918 г. я устроился на работу в Московский Центральный рабочий кооператив, где явился заместителем заведующего научно-просветительским отделом. Я сам читал лекции и организовывал лекции и беседы по биологии и естественным наукам в рабочих клубах.
В начале 1919 г. я, как инженер-химик был мобилизован Главбюро по учету технических сил и направлен в химический отдел Московского Совета народного хозяйства. Одновременно был консультантом пищевого отдела Моссовнархоза по вопросам ботаники. Там же я вел общественную работу – был председателем месткома рабочих и служащих и зав. Комиссией снабжения. Все эти годы я занимался ботаникой, посещал лекции профессоров Алехина, Голен…(?), Кречетовича и Курсанова, заседания кафедры ботаники МГУ, бывал на экскурсиях и семинарах и принимал участие в заседаниях ботанического общества, общества испытателей природы и любителей естествознания и географии.
В 1922 (?) г. мне удалось демобилизоваться (?) и, по представлению профессора Алехина, я был зачислен на должность преподавателя ботаники и палеоботаники в Московскую горную академию. Я пришел туда на пустое место: не было кабинета, не было коллекций, ни …. луп, ни микроскопов. Пришлось тратиться (?) на оборудование. С большим трудом удалось все это достать, чтобы можно было приступить к практическим занятиям на двух факультетах – геолого-разведочном и горном по курсам «Введение в ботанику» и «Палеоботаника».
За годы 1921 – 1930, то есть до расформирования академии на отдельные институты, я собрал большую коллекцию ископаемых растений и отпечатков и гербарий для практических занятий. Во время летних каникул 1922 г. я, по совету Алехина В.В., поехал на свои средства в экспедицию в Лебедянский уезд Харьковской губернии и Гадячский уезд Полтавской губернии. Цель экспедиции – изучение целинной степи К… и степной растительности правого берега реки … , откуда привез большой гербарий и материал для разрешения некоторых спорных вопросов о связи южных и северных степей. Материал вошел в отчет о поездке и в литературу (В.В. Алехин – Некоторые новые данные по морфологии, экологии и классификации степей). Журнал русского ботанического общества 1924 г. Ширяев и Лавренко Conspeltus florae harkoviensis 1925 г. и Сводка Лавренко о степях Украины. Собранный гербарий хранится в Гербарии МГУ.
Попутно я собрал материал по лекарственным растениям и написал работу «Лекарственные растения Украины», в которой описал 436 растений Украины и Крыма, применяемых в официальной и народной медицине.
В июле 1923 г. я, по предложению отдела агитации и пропаганды ЦК ВКП(б) организовал научно-популярный журнал для рабочих «Хочу все знать», к участию в котором привлек наиболее крупных ученых Москвы и Ленинграда. Редактировал я этот журнал до начала 1925 г., когда мне было предложено организовать газету «Новости радио», затем газету «Радио в деревне» и журналы «Радиослушатели», «Радио всем» и «Радио – фронт».
Занятость и некоторые другие обстоятельства помешали мне обработать палеоботанические коллекции, собранные М.Д Залесским в Донецком бассейне и в районах Курской магнитной аномалии и хранящиеся в геологическом институте МГУ.
Еще в 1914 г. во время пребывания в ссылке в Архангельске, я заинтересовался полярным путешественником В.А. Русановым, связался со спутниками его прошлых экспедиций и начинал собирать материал о его экспедициях по изучению Новой земли и освоению Северного морского пути из Архангельска к устьям Оби и Енисея.
До 1925 г. я собрал все, что было напечатано Русановым и Г…, в том числе около сотни фото с…., сделанных им и его спутниками во время шести экспедиций.
Обработка материалов показала, что закончить работу можно только в Париже, куда после каждой экспедиции Русанов возвращался (он жил в Париже, куда ему было разрешено выехать после ….) и где находятся собрания их геологических коллекций, а также дневники и записки. Списавшись с представителем французского географического общества проф. Шарлем Вогэном (?) я получил приглашение приехать в Париж, где в мое распоряжение будет предоставлены все необходимые материалы. По ходатайству Московской горной академии Накркомпрос предоставил мне командировку в Париж. К сожалению поездка моя в Париж не состоялась, и мне так и до сих пор не удалось закончить рукописи о Русанове В.А.
В 1929 г. я вместе с группой лиц, связанных с научно-исследовательским институтом имени Тимирязева, принял участие в разработке вопроса о получении йода из водорослей, и был приглашен в этот институт в качестве его действительного члена по отделению применения и явился одним из организаторов экспедиции на Дальний Восток для обследования запасов морской капусты на Тихом океане. В это время мной была помещена статья «Йодная проблема в СССР» в «Трудах Комитета по химизации при Совете Труда и Обороны».
В 1931 г. я был приглашен на должность старшего специалиста в Институт Тимирязевской с/х академии при Президиуме ВАСОСПИЛ (?), где возглавлял сектор флоры и экспедиций; потом был назначен заместителем директора по научной части. В 1932 г. мною были организованы курсы флористов, к преподаванию на которых были привлечены самые крупные специалисты Москвы. Летом 1932 г. мною было организовано 12 экспедиций в различные районы Союза для сбора растений с запасающей корневой системой, участниками их были окончившие курсы флористов; был налажен комплексный конвейерный микро- и макроанализ запасающих частей растений на содержание в них различных полезных веществ.
Осенью 1932 г. Президиум ВАСОСНИЛ (?) направил меня в научно-исследовательский институт новых лубяных культур в качестве заведующего сектором физиологии и радиологии и для изучения корневой системы кендыря (в естественных условиях и не питомниках) был командирован в Киргизию, в Чуйскую долину, где были организованы плантации кендыря, ра… и итальянской конопли.
По окончании работы и сдаче отчета о проделанной работе, я весной 1933 г. я перешел в научно-исследовательский институт каучука и гуттаперчи для организации Средне-Азиатской комплексной экспедиции по каучуконосу Теке сагыз (… и …) в качестве ее начальника. Экспедиция состояла из 3-х отрядов: один работал в Туркестанском хребте, другой – в Зеравшанском, а основной отряд – база экспедиции – в Юго-западных отрогах Гиссарского хребта. В задачи отрядов входило выявление и подсчет зарослей теке-сагыза и определение содержания в них каучука. В задачи базы, помимо подсчета зарослей, входило изучение биологии теке-сагыза, динамики каучуконакопления, условия роста и размножения, корневая система, физиология, эмбриология и цитология, изучение опылителей и, наконец, возможность получения промышленного каучука. В связи с этим на базе работали: 2 ботаника, почвовед, физиолог, энтомолог, цитолог, биохимик, а также 2 лаборанта и рабочие; отряды же состояли из двух ботаников, двух рабочих завода каучук и обслуживающих рабочих.
Экспедиция работала с начала мая до декабря и за это время обнаружила заросли теке-сагыза и подсчитали свыше 160 …кустов его зарослей.
По возвращении из экспедиции и сдаче научного отчета, я заболел тропической малярией, которая вызвала обострение процесса в легких, и я был вынужден отказаться от продолжения работы в Средней Азии по дальнейшему выявлению ареала теке-сагыза.
В Кызыл-Тане, где находилась база экспедиции, я провел работу по изучению корневой системы теке-сагыза. Для этой цели на высоте 1350м. среди зарослей этого каучуконоса была выбита траншея длиной в 6м., глубиной 2м. и шириной в 1м. в направлении с юга на север и по особой методике, разработанной …. и усовершенствованной А.П. Модестовым и сотрудниками ВИГа, мною совместно с В.А. Арсеньевым, трагически погибшим во время экспедиции, были обнажены корни всех растений, встреченных на западной стенке траншеи. На основании проведенной работы, мною была написана работа на изыскание ученой степени кандидата биологических наук. К сожалению защитить ее мне не удалось, хотя работа, автореферат и все документы были представлена на биофак МГУ и были выделены 2 оппонента – доктора наук Г.И. Д… и Л.В. Кудряшов – за несколько дней до защиты я был арестован.
1 апреля 1934 г. я поступил в научно-исследовательский институт методов креведной работы в качестве заведующего сектором ботаники и растениеводства, а затем зав.секцией естественно – производительных сил. В 1936 г. институт был преобразован в институт краеведения и музееведения, где я и продолжал работу до ареста, то есть до 22 ноября 1949 г.
За 15 лет работы в институте мною написан ряд методических работа для краеведов и музейных работников по изучению суходольных лугов, по изучению экзотов в старинных парках, по учету и картированию сорняков, по составлению тематико-экспозиционных планов и по методике построения экспозиции отдела природы областного и районного краеведческих музеев, написаны работы по изучению растительности района; по изучению полезных растений; дикорастущих плодов, ягод и грибов; составлены программа семинара по ботанике для краеведческих кружков; напечатаны работы: выявление и учет природных ресурсов, сводка сведений по ро… СССР и ряд других работ по собиранию, способом экспозиции и хранения растительных объектов.
Одновременно я был челном Президиума Московского областного общества краеведения и председателем секции природы.
В 1939 г. и до 1947 г. (июнь месяц) я состоял членом Президиума, казначеем и заместителем Всероссийского общества охраны природы, а во время Отечественной войны исполнял обязанности председателя этого общества. Во время Отечественной войны состоял членом Президиума и руководителем секции технических растений Комитета растительных ресурсов, по поручению которого составил 4 книжки по съедобным и ядовитым растениям для бойцов и партизан северного, западного, юго-западного и южного фронтов.
Все эти годы я был членом местных Комитетов и председателем месткома института.
2 ноября 1949 г. в поезде, по дороге в Новосибирск, куда я был командирован институтом краеведения и музееведения, я был арестован органами МГБ Московской области и отправлен в тюрьму на Малую Лубянку, где просидел 5 месяцев, затем еще 4 месяца в Бутырках. Без всяких оснований меня обвинили в измене Родине и в антисоветской деятельности и, по постановлению Особого совещания, приговорен к 15 годам исправительно-трудовых лагерей, и был направлен на ст. Потьма в Мордовию. При обыске в моем отсутствии на моей квартире было изъято 47 папок рукописей – плод научной работы моей сознательной жизни – и все уничтожено.
27 марта 1956 г. по моим жалобам я был освобожден из лагеря, а 18 августа того же года состоялось постановление Военной коллегии Верховного Суда СССР о моей полной реабилитации «За отсутствием состава преступления».
По возвращении в Москву я был восстановлен в качестве действительного члена Московского общества испытателей природы и принял участие в работе Комиссии (ныне секции) охраны природы, а позже был избран ее ученым секретарем, где и сейчас провожу работу по охране природы, рациональному использованию и умножению природных ресурсов СССР.
Одновременно занимаюсь литературной работой – переводами научно-популярной литературы с французского, напечатал брошюру «Изучение, охрана и обогащение природы в экспозиции краеведческих музеев», статью «Как вести ботаническое наблюдение» в географическом календаре «Земля и люди» на 1960 г. ряд статей по вопросам охраны природы. Составил и редактировал несколько сборников по охране природы и заповедникам.
Имею три медали: за оборону Москвы, за доблестный труд и к 800-летию Москвы, почетную грамоту ЦК ВЛКСМ за помощь в организации сбора лекарственных растений и почетную грамоту ЦК Союза работников Высшей школы и научных учреждений.
10 апреля 1960 г.
А. Гиллер
Гиллер Арон Григорьевич скончался в Москве, 13 ноября 1961 г., на 79 году жизни.