От автора
Каждую весну под крышу бабушкиного дома возвращались ласточки. Невероятным образом, преодолев многие километры пути, они прилетали сюда, в маленький приморский посёлок, под застреху старого дома. Что влекло их? Воспоминания о том, что в этом месте появились их птенцы, что здесь никто не разорял гнёзд и они чувствовали себя в безопасности? Всё лето ласточки жили здесь, высиживали яйца, почти месяц дни напролёт по очереди носили мошек для своих детей, а когда те подрастали, родители учили их летать. Только детские голоса и смех тревожили иногда их покой.
Бабушка рассказывала, что давным-давно, когда она была маленькой, её односельчанин забил досками окно старого сарая, где ласточки свили гнездо. Помешали ему ласточки – грязи от них много. С тех пор ни разу не возвращались ласточки в его двор. И стало понемногу уходить из семьи счастье: человек тот с женой часто ссорился, болели постоянно – то он, то его жена. «Прилетят ласточки – будет счастье! – говорила бабушка. – Нельзя их обижать. Могут не вернуться».
Я высматривала ласточек с самого апреля, как только подсыхала на дорогах грязь и набухали почки на деревьях.
– Ещё рано, – разочаровывала меня бабушка.
– Бабушка, ну как же «рано», когда уже почки вон на деревьях и солнце?
– У-у, почки! Что им от этих почек? Им надо, чтоб ночи теплее стали да мошкара появилась.
Наконец они прилетели. Тёплое майское утро. Воскресенье. Проснувшись, я слышу с улицы ласточкин свист. Наскоро одевшись, выскакиваю из дома и вижу пару ласточек, неприкаянно летающих вокруг гнезда. Стою с поднятым к небу лицом, высматриваю.
– Бабушка, тут одно гнездо упало!
Бабушка перешагивает через высокий порог летней кухни, где наводит порядок после зимы, и тоже, задрав голову, смотрит под крышу, где тревожно летает туда-сюда пара ласточек. Половина гнезда за зиму обвалилась, и оно похоже теперь на разорённый войной дом.
– Какие вы глупые! – кричу я ласточкам. – Вы самые первые! Вон сколько гнёзд! Занимайте любое!
– Тс-с-с! Не кричи, – просит меня бабушка.
– Как же не кричать, если они вьются-вьются, а гнездо разрушено?
– Ничего, они его починят. Вот увидишь!
– Точно? Не улетят? Может, обидятся и улетят куда-нибудь от нас? – беспокоюсь я. – А почему они в чужое гнездо не хотят заселиться, бабушка?
Бабушка улыбается:
– А ты бы хотела, чтобы в твой дом кто-то чужой заселился? Вот приходишь ты домой, а там другая семья живёт…
– Ну, уж нет! – протестую я. – Люди – это люди, а ласточки – птицы. Им какая разница, в каком гнезде жить? Гнёзда все похожи.
– Не скажи, – мягко возражает бабушка. – Дома тоже похожи: стены, крыша. А человек тянется к своему дому. Так и ласточки…
Когда я вспоминаю бабушку, то вижу её дворик с кустами сирени против окон, с черёмухой за домом, под крышей которого – ласточкины гнёзда. «Прилетят ласточки – будет счастье!» – слышу я и сегодня её голос.
Человеческая память хранит многое. Подчас она, подобно порыву шквального ветра, обнажает даже то, о чём её хозяин и не подозревает. Воспоминания осколочны, притягательны, трудноуловимы. Они, как картинки в калейдоскопе: едва сложившись, тут же рассыпаются. Мы усилием воли вызываем их к жизни. Мы хотим любоваться самыми яркими из них. Нам нравится смотреть в калейдоскоп, и мы не желаем верить, что никогда уже не станем частью этих картинок.
К сожалению, человек не способен оказаться в прошлом. Но нам дан волшебный дар – воспоминания. Так мы можем с лёгкостью вернуться в самые лучшие свои дни, встретиться с дорогими людьми. Эти встречи наполняют нас силой.
А ещё мы можем – сегодня и ежедневно – стежок за стежком вышивать полотна будущих воспоминаний, которые станут когда-то питать силой наших детей и внуков.
В течение многих лет я мысленно писала эту книгу. Казалось бы, что сложного в том, чтобы рассказать о человеке, знакомом до мельчайших подробностей, без которого меня – такой, как я сейчас, – не существовало бы на свете? Много раз я усаживалась перед чистым листом и думала: «Вот сейчас как напишу!» Но ничего не происходило.
Этим знакомым до мелочей человеком была моя бабушка Паша, для чужих – Прасковья Трофимовна. Она украинка, ни разу в жизни на Украине не побывавшая. Самое длинное путешествие бабушка совершила, будучи в утробе матери, когда её родители в течение нескольких месяцев ехали в Уссурийский край с запада Малороссии, с Волынщины, в тесном вагончике, отапливаемом «буржуйкой» (эти вагоны, первоначально предназначавшиеся для переселенцев, позже приспособят для перевозки заключённых и назовут «столыпиными»).
Я не знала, как мне о ней написать. Она не герой. Не совершала подвигов. Не бросалась с гранатой под танки. Не спасала людей из огня. Она не передовик производства: всё её «производство» состояло в уборке лесхозовской конторы, что находилась прямо через дорогу от её дома. Она «производила» там чистоту. Она была неграмотной и часто говорила не так, как положено, к тому же мешая русские слова с украинскими. Её заветной мечтой было, чтобы я выучилась на «булгалтера», потому что работа в тепле и тяжестей таскать не надо.
Я же с самого первого школьного дня мечтала стать учительницей. Мне нравилась наша Нина Григорьевна. Она так ровно и красиво писала на доске, так интересно рассказывала и так заразительно смеялась, что не мечтать быть похожей на неё было невозможно. Противостояние с бабушкой по вопросу моей профориентации затянулось до самого окончания мною средней школы.
– Э-э-эх, говорю тебе: учись на булгалтера! Нет же, заладила своё! В школе только нервы будешь трепать! – расстроенно говорила бабушка.
– Бабушка, ну не нравится мне быть бухгалтером. Скучно. Целыми днями цифры, цифры. С ума от них можно сойти.
– В школе-то скорее сойдёшь с ума, – резонно подытоживала бабушка.
На этой грустной ноте наши прения заканчивались, но ненадолго…
Продолжение (глава 1-я) здесь
