Пути Господни неисповедимы. И мы никогда не знаем, где окажемся завтра, и что с нами произойдет. События и люди мелькают, сменяя друг друга каждую секунду. Многое стирается из памяти, к чему-то мы привыкаем. Но, часто жизнь останавливается, ненадолго, и мы можем наблюдать ее, как из зрительного зала.
Так произошло со мной в суде. События, которые привели меня туда, я опущу, за их незначительностью. Делюсь зарисовкой судебного коридора длинным декабрьским вечером.
В суд я пришла нервная и дерганная, поскольку процесс длился уже десятый год. Пытаясь остановить раскручивающуюся внутри панику, я включила музыку, отдав свои чувства на волю Бетховена и «Вечной любви». Затем я, слегка успокоившись перешла на Кинчева, поддав немного адреналина и здоровой агрессии своей испуганной психике.
Постепенно успокоившись, я начала наблюдать за происходящим. Чтоб вы понимали, ожидание мое происходило на территории суда, находившегося в здании времен далекого Советского Союза. Узкие темные коридоры, жесткие лавочки, теснота, духота и никакого кофеавтомата. Да и туалет один, жалкий и грязный. Народу тьма. Заседания задерживались на пару часов. И истомившиеся люди уныло подпирали стены обветшалого Дворца Правосудия.
Поскольку я находилась там три часа, у меня было время наблюдать этот мир, эту жизненную фантазию, объединившую в одном месте и времени совершенно разных людей, собравшихся далеко не по радостным поводам.
Итак. Картинка происходящего напомнила мне вагон поезда дальнего следования. Сначала все занимали места, раскладывали вещи, ставили сумки, читали расписания, деловито интересуясь, когда же наступит их минута и кто следующий. Все, расселись, узнали, замолчали. Каждый сидел в своем телефоне, кто-то в документах, я просто слушала музыку и дремала. Так продолжалось где-то около часа.
Помните, я говорила про вагон. Также происходит, когда проезд трогается. Все сосредоточенно молчат, как будто едут не в соседний город, а совершают известное только им паломничество.
Но, постепенно, народ начинает оживать. Видимо, за это время мозг смиряется с происходящим, принимает окружающих посторонних людей и стремится к познанию мира.
Так произошло в суде. Когда люди смирились с долгим ожиданием, успокоились, отдышались и заняли свободные места, через час началось общение. Сначала аккуратно, пара вопросов, потом молчание. Чуть позже завязались разговоры, стал слышен смех, все громче и громче.
Рядом со мной образовалась компания женщин, которые живо обсуждали ситуацию мужчины по алиментам, засыпали его советами, из серии «заведи коз на совместной даче и пусть они сожрут ее огород». Беседа увлекала их, люди начали вставать на сторону обиженных и ругать обидчиков. Посыпались шутки и дружный хохот, перемежавшийся строгими адвокатскими комментариями, которые все равно съезжали на обычный бытовой юмор.
Судебный унылый коридор начал оживать. Из мертвого холодного склепа, он начал превращаться в уголок человеческой жизни, дышащий и подвижный.
Со мной разговорилась девушка. Она пришла судиться с мужем за алименты. Я обратила на нее внимание сразу, как пришла. Девушка была очень красива, утонченной, слегка хищной красотой восточной женщины. Как оказалось, она татарка, мусульманка. Я обратила внимание на то, что она все время пытается что-то сказать, и явно хочет внимания и общения. Просто мы сидели рядом. Разговорились. Тут и я вошла в сюжет вагона-суда, оказавшись тем попутчиком, который может и готов оказать психологическую помощь случайному соседу по купе, выслушать и утешить, дав хотя бы каплю временного успокоения.
Девушке было плохо, она очень нервничала, рассказывая мне свою печальную, и такую частую историю. Состоятельная семья невесты, быстрое знакомство с мужчиной, который также быстро стал мужем. Измены, боль, слезы, терпение. И, как жирная точка, развод. Он решил разводиться с ней сам, еще больше дожимая рану.
И вот суд, суд за деньги, за то, на что их дочь имеет право, но отец не хочет давать то, что положено ребенку по закону. И мать пришла отвоевывать это сама, через страх и боль. Она мне показывает свои трясущиеся руки, рассказывает о том, как ей больно и обидно; о том, что она не может жить спокойно с этой обидой, заглушая свои переживания работой и занятиями с ребенком. А нежные длинные пальцы ходят ходуном. Ей плохо.
В этот момент я вспоминаю себя, когда только начинались мои суды. Я вспоминаю свой страх и панику, туман в котором находилось мое сознание только при мысли о предстоящем суде. Меня терзало отвращение и гадливость, бессильный гнев и ненависть. Я тогда еле соображала.
О, Боже, как я ее понимаю.
А мы едем, и едем в темном вагоне-суде. За окном уже вечер. Кому-то из нас скоро выходить. Как хочется помочь человеку быстро и сразу. Но, нам смертным, это не дано. Поэтому я просто оказываю скорую психологическую помощь. Поддержка, любовь, понимание, и экстренный совет. Все, что я могу сделать для нее сейчас.
Мы говорили недолго, ее вызвали на заседание. Но, мне показалось, что за это время мы чего только не обсудили. И глубокую обиду на отца, и попытки выйти из замкнутого круга потери семьи, пришли к выводу, что надо браться и делать, что надо жить здесь и сейчас, но откладывая запланированное на потом. Она любит восточные танцы. А я даже не спросила, как ее зовут…
Когда она уходила в зал суда, руки ее уже не тряслись. Я ей сказала напоследок. Когда тебе будет трудно во время суда, или тебя начнет охватывать паника, танцуй, мысленно танцуй свои восточные танцы… Больше мы не виделись. Но, я очень надеюсь, что свою роль доброй феи в этом призрачном вагоне-суде, я исполнила с пользой.
А что же я, наблюдатель и участник событий. Эта судебная история началась на фоне большой любви. Та давняя любовь спасла меня от шока первых судебных заседаний. Жизнь развела меня с этой большой любовью. Но, именно здесь, на этих жестких лавочках, в ожидании судебных заседаний, я уже второй раз получаю письма о былой любви. И она меня опять спасает.
Я еду в поезде под названием жизнь, в вагоне-суде, и мне летят телеграммы из далеких прекрасных и трагичных лет, освобождая меня от нынешних волнений и дум. Тук-тук. Тук-тук.
Ну, вот я и дождалась, вызывают меня. Моя станция на выход. И я оказываюсь в купе у начальника поезда. Страшно. Судьи для меня всегда казались небожителями. Но, я уже своя в вагоне. Начальник вполне лоялен и общителен. Обсуждение дела можно назвать вполне домашним.
Спасибо коллеге, юристу! Как же она мне помогла. Все, судебное производство прекращено. Я свободна. Выхожу из поезда в снежный московский вечер. Радость и восторг освобождения, почему-то сменяются головной болью и слезами. Я даже не могу вести машину. Оказывается сильные положительные эмоции, тоже могут быть тяжелыми для человека. Плачу, пою, кричу. И еду. Я победила себя, пусть не сама, а с помощью хороших людей. Но это моя победа. Это первый мой суд, который я прошла сама от и до за последние десять с лишним лет. А просто надо было сесть в этот поезд, в этот вагон, влиться в атмосферу дороги и поехать к новому и неизвестному. Аллилуйя!