Михаил Павлович Калиниченко, лётчик гражданской авиации, пилот первого класса, поднялся на третий этаж центрального московского офиса Аэрофлота.
Пока бродил по бесконечным коридорам, многое передумал и, в забытье, чуть не проскочил нужный поворот. Наконец, он остановился около, до боли знакомой, кожаной двери с табличкой - Руководитель полётов Александр Юрьевич Бабаевский.
Они дружили давно, ещё с первого курса Рязанского авиационного училища.
- Миша, давай быстро, что у тебя ко мне? Времени в обрез.
- Шура, я хочу взять отпуск на пять дней; у меня свадьба дочери.
- Какая ещё свадьба? Почему я не в курсе?
- А тебе что, приглашение до сих пор не пришло?
- Я ничего не получал. Ладно, садись и объясни, что к чему?
- Ты, что, тупой? У меня свадьба единственной дочери, Ленки, если ты её,
конечно, помнишь?
- Ленусю, конечно, помню. А она, что уже замуж выходит? Ей же, кажется, всего восемнадцать? Или она, что залетела?
- Сам то понял, что сказал? У них, понимаешь, любовь - морковь. И жених, - классный парень, не какой - то там гусь лапчатый, наш человек.
- Всё понятно. Судя по твоему заявлению, ты хочешь взять отпуск на пять дней? А кто, я тебя спрашиваю, летать будет, кем я тебя заменю? Кто пассажиров перевозить будет?
- Саня, у меня отгулов - выше крыши. Имею я законное право взять несколько дней, чтобы дочку замуж выдать?
- По закону - имеешь, а по совести - нет. Сам знаешь, что у нас дефицит кадров, нормальных пилотов не хватает, молодняк никто не готовит. Всем всё по фигу.
- Ты не врубаешься? У меня сва-дь-ба единственной, любимой дочери.
- Когда свадьба?
- Двадцать седьмого декабря.
- Ну и день выбрали, самый пассажиропоток. А где свадьба?
- В Метелице.
- Ладно, давай так, по старой дружбе, двадцать седьмого возвращаешься в Москву, по расписанию, кажется, рано утром, а потом, гуляй на все четыре стороны, три дня.
- Ну, вот и договорились. Как раз успеваю на регистрацию и потом, на свадьбу.
- Александр Юрьевич, последний вопрос: ты на свадьбе - то появишься?
- Михаил Павлович, ты меня знаешь, попить, пожрать нахаляву, это святое.
- Миша, а я думал, что мы с тобой друзья, а ты, оказывается, подсел на
халявную жратву?
- Да, иди ты, с глаз моих.
Жена сначала сдерживала свой кроткий нрав, подыскивала нужные слова, но в конце разговора сорвалась на откровенную истерику.
- Ты, мне объясни, зачем лететь в Москву в самый канун Нового Года? По дому дел невпроворот: ёлку надо купить и установить, пробежаться по магазинам, квартиру в божеский вид привести.
- Пойми ты, наконец, не могу я отказаться, не могу пропустить презентацию собственной книги.
- Да, иди ты в задницу со своими книгами, писатель хренов. Тебе вообще
наплевать на меня, на сына, на дом, на праздник. Одни метафоры и сюжеты в башке.
- Я двадцать девятого вернусь и всё успею. Ты, только сейчас не истери, не вешай на меня чувство вины, а просто, успокойся.
- Делай, как знаешь, уже до чёртиков надоела твоя бурная, никому не нужная литературная деятельность, которая, между прочем, в дом ещё ни копейки не принесла. Как барахтался по жизни нищебродом, так им и сдохнешь.
- Художника обидеть может каждый.
- Ты ещё иронизируешь, издеваешься? Художник, то же мне.
- А ты не хами. Я, всё равно, рано или поздно стану знаменитым, может даже, буду классиком в своём жанре.
- Уж лучше, рано, чем поздно.
- А чтобы сие случилось раньше, надо мелькать на глазах у читателей, издателей, книготорговцев. Именно поэтому я и еду.
Раннее декабрьское утро дыхнуло на меня морозной свежестью, редкие снежинки кружились в танце на ледяном ветру, одинокие прохожие, закутанные в воротники и шарфы, хрустели снегом в тумане по своим делам. В шесть утра родной город ещё досматривал сны и только несколько лампочек подмигивали тусклым светом через занавески кухонь.
Мне совершенно не хотелось лететь в Москву, но внутренний голос утвердительно настаивал.
Я даже не успел как следует согреться в такси, когда в тумане показались
огни аэропорта Богашёво. Слава Всевышнему, что попался не болтливый таксист, поэтому, двадцать минут в дороге я был предоставлен исключительно своим мыслям, размышлениям о прошлом и фантазиям о будущем.
Презентация в одном из самых больших книжных магазинов Москвы на Калининском проспекте уже поражает моё воображение. Как там всё пройдёт? Как меня встретят читатели? Будут ли издатели, рекламщики и потенциальные спонсоры? Роман "Эффект бабочки", мне лично очень нравилась, но последнее слово, как говорится, за читателями. Примут ли они этот психологический роман? Некоторые опасения одолевали, однако, философски рассудив, что, если книга нравится мне, то найдутся читатели, которым тоже понравится.
Конечно, всем угодить невозможно, нельзя заставить людей покупать книгу, но можно, хотя бы надеяться на успех. Тем более, что я в себя верил.
С этими противоречивыми мыслями нырнув в здание аэропорта, я полностью окунулся в атмосферу чемоданного настроения, такого волнующего и неповторимого, аж защемило под ложечкой.
Я всегда любил куда - то уезжать, а потом возвращаться, мне не нравилось расставаться, но очень нравилось встречаться. Хотя бы раз в год обязательно должен куда - нибудь съездить, слетать, сходить иначе, неугомонный червячок внутри не давал покоя. Наверное, я стремился к перемене мест, как та лягушка путешественница, которой не сиделось на месте. А может быть, меня терзала жажда новых впечатлений, неиспытанных ещё ощущений и болезненная тяга к чему - то новому? Короче, я любил путешествовать, но всегда боялся летать. Однако, точно знал, что по теории больших чисел, самолёт - самый безопасный вид транспорта. К тому же, - это огромная, ни с чем не сравнимая экономия времени. Фишка заключалась в том, что я вылетаю из Томска в 8 утра, и в 8 же приземляюсь в Домодедово, а полётное время съедается часовыми поясами необъятной России. Согласитесь, впечатляет.
Женский металлический голос робота, лишённый каких - либо эмоций, объявил регистрацию на московский рейс и немногочисленные сонные пассажиры медленно потянулись к стойке номер два. Желающих променять предновогоднюю волнующую суету на московский многолюдный муравейник оказалось не много. Летели, очевидно, только те, кому сильно приспичило, как мне, или романтики, жаждущие встретить Новый Год на Красной площади. Так или иначе, но неугомонных, непоседливых пассажиров набралось человек пятьдесят.
Регистрация прошла буднично, а досмотр личных вещей, обыск и фейс контроль - даже весело. Пышная, но довольно сексапильная блондинка в форме таможенной службы ощупала меня с ног до головы и кивнула головой, чтобы проходил, но я томно посмотрел на неё и тихо спросил: "А можно, ещё раз?".
Та улыбнулась в ответ, поправила причёску и весело ответила: "Ладно, иди уже, тоже мне, сексуальный маньяк".
Поднимаясь по замёрзшему трапу, я оглянулся и прочёл в морозной дымке любимое слово Томск; этот город я считал своей Родиной. Старинный, на половину деревянный, небольшой, сибирский, студенческий, интеллигентный, до боли родной и уютный. Вечно динамичный и вечно молодой. До свидания, Томск. Жди своего бродягу.
Стюардесса на входе дежурно, но всё же мило поздоровалась, взглянула
на отрывной талон и прощебетала: "Семнадцатый ряд, ваше место справа у окна".
Поблагодарив, я пошёл по салону, вглядываясь в цифры над креслами.
Когда пассажиры пристроили багаж, угомонились и уселись согласно купленным билетам, оказалось, что рядом со мной никого; места "b" и "c" оказались свободны. "Повезло однако, четыре часа проведу с комфортом", - подумал я.
Тут же началась обычная беготня стюардесс: кому - то срочно понадобилось одеяло, кто - то хотел воды, очевидно, после вчерашних проводов мучил сушняк, кто - то хотел пересесть. Меня же всё устраивало и я задумчиво наблюдал этот первый акт спектакля под названием Полёт во сне и наяву.
Дежурным, монотонным голосом стюардесса закончила обязательный инструктаж по технике безопасности, который всегда успокаивал, командир выдал заученный монолог на двух языках про время в пути, про погоду в Москве, про то, про это; однако, наш самолёт всё ещё стоял на месте. Через долгих пятнадцать минут командир вежливым, спокойным голосом произнёс: "Наш лайнер проходит обработку антиобледеняющим составом, после начнётся подготовка к полёту".
- Дима, какая погода на маршруте, - обратился командир ко второму пилоту.
- Михаил Павлович, на нас движется мощный циклон. Думаю, что не успеем набрать высоту, скорее всего, окажемся в эпицентре, - ответил второй пилот.
Михаил Павлович думал сейчас только о предстоящей свадьбе дочери, об отцовском долге, о том, что, из - за работы, слишком мало времени уделял воспитанию, поэтому, безопасность вверенных ему пассажиров отошла в сознании на второй план.
- Дима, мы летим в любом случае. Прикинь, как обойти циклон и добраться до Москвы точно по расписанию, - тихим, но твёрдым голосом произнёс командир.
Второй пилот ни грамма не сомневаясь в профессионализме командира, весело ответил: "Летать, так летать, гулять, так гулять".
Выглянув в иллюминатор, я заметил, как крылья самолёта поливают какой - то прозрачной жидкостью.
Ещё через десять минут командир, наконец, объявил о том, что получено
разрешение на взлёт, и наш лайнер медленно покатил на взлётную полосу.
Стало слышно, как двигатели постепенно набирали необходимую мощность; самолёт дрожал, готовый сорваться с места; мы пристегнули ремни безопасности и борт помчался сквозь снежинки, набирая скорость. Глубоко вздохнув, я перекрестился и приготовился наслаждаться полётом.
Раньше, когда в самолётах разливали спиртное, я брал сразу два бокала вина, залпом вливал в себя успокаивающую амброзию и пытался тут же заснуть, забивая страх в дальний угол.
Сейчас спиртное запретили, посему, пассажиры, типа меня, сжались в своих креслах и тряслись от страха, прислушиваясь к шуму моторов, выглядывали в иллюминаторы на предмет целостности крыльев, или лихорадочно что - то читали, мимо строк, не понимая смысла прочитанного. Смотрю налево и замечаю женщину средних лет, нервно листающую журнал, впереди мужчина впился глазами в книгу, рядом с ним парень достал газету. Всё как всегда.
В небольшом пространстве салона нас, - трусливых, боящихся летать, оказалось довольно много. Наверное, это нормально, когда из трёх пассажиров у одного трясутся от страха колени, другому просто до фонаря, а третий не признаётся себе, что тоже боится летать. Уверен, когда смешно - надо смеяться, когда больно - надо кричать, когда страшно - надо бояться, иначе эти эмоции уйдут в подсознание и со временем превратятся в неуправляемых тараканов.
Тем временем самолёт набирал высоту; это ощущалось внезапной глухотой, сухостью во рту и учащённым сердцебиением. Шторка, разделяющая бизнес класс от эконом класса, свисала теперь под углом сорок пять градусов к плоскости, впереди стоящих кресел. Это означало, лайнер резко задрал нос, пытаясь, как можно быстрее набрать высоту. Выше, выше, ещё выше.
Третий пилот взглянул на приборы и тревожным голосом произнёс: "Командир, мы как - то тяжело набираем высоту, двигатели на пределе".
Не отрываясь от штурвала, Михаил Павлович обратился ко второму пилоту: "Дима, вызови Лену".
Через минуту старшая стюардесса стояла у него за спиной: "Михаил Павлович, вы меня звали? Что случилось?".
- Значит так, очень спокойно, без суеты, пройди по салону и найди ряд, где нет пассажиров, потом, сделай вид, что что - то поправляешь, а сама внимательно посмотри в иллюминатор на крылья. Меня интересует, в каком они состоянии? А самое главное, всем улыбайся, ну, как ты это умеешь.
Старшая стюардесса трудилась в Аэрофлоте уже семнадцать лет, налетала сотни часов и хорошо знала, что означает подобная просьба командира.
Между тем, наш борт влетел в край циклона, не успев полностью увернуться. Снежная буря накрыла его и никакие средства не помогали; снег просто не успевал таять и скапливался на крыльях, постепенно превращаясь в корку льда.
Через пару минут Лена вернулась в кабину вся бледная и тихо вымолвила: "На крыльях лёд".
Командир посмотрел на испуганную стюардессу и глубоко вздохнул: "Через двадцать минут, когда я сделаю объявление, постарайся пристегнуть всех пассажиров и смотри, чтобы не началась паника".
Она вышла, а Михаил Павлович, наконец, выключил мысли о предстоящей свадьбе, включил мозги и обратился ко второму пилоту: "Дима, определи, где мы сейчас и запроси экстренную посадку в ближайшем аэропорту. Ну, что, мужики, будем понемногу снижаться".
Таким образом, самолёт, не успев набрать необходимую высоту, приступил к снижению. Второй пилот внимательно изучил карту, что - то подсчитал в уме и обратился к командиру: "Приближаемся к Уралу, Челябинск может принять наш борт, но боюсь, до него не дотянем, циклон атакует на нас в лоб".
Михаил Павлович сверкнул злыми глазами, хрустнул зубами, и заорал : "Тогда, срочно ищи место, где будем садиться. У тебя десять минут, время пошло!".
Третий пилот, белый, как мел, еле удерживал штурвал, уставившись тупым
взглядом в приборы, нервно дёрнул головой и прошипел сквозь зубы: "Слышь, Палыч, если такими темпами будем снижаться, то на двух тысячах развалимся на куски к ё...ной матери".
Командир сглотнул слюну: "А ты, Саша, не психуй и не ссы; кто ссыт, тот гибнет".
Ничего не подозревающие пассажиры мирно дремали, досматривая прерванные утренние сны, общались, чтобы как - то скоротать время, читали, подавляя животный страх.
Опять заложило уши и я вдруг понял, что мы снижаемся, причём, очень быстро; корпус лайнера вибрировал, как растревоженная струна.
В этот момент внутренний голос настойчиво шептал: "Иди в хвост самолёта, закройся в туалете и не выходи, пока всё не успокоится".
Ничего не понимая, я привыкший слушать себя и доверять своему подсознанию, встал со своего места и, с трудом удерживаясь на ногах, направился в хвост.
Закрывая дверь, я услышал голос командира: "Внимание. Мы приступаем
к вынужденной посадке. Пожалуйста, займите свои места, пристегните ремни безопасности, опустите голову на колени и зажмите её руками".
Тут же началась паника: люди с перекошенными лицами озирались по сторонам, женщины истошно визжали, кто - то неистово молился, а я сидел на унитазе, упёршись руками и ногами в стены крошечного туалета и готовился к самому худшему.
"Дима, не молчи!", - закричал командир.
"Высота, чуть больше двух тысяч, до Челябинска - двести пять километров,
впереди Уральские горы, точнее, пока - небольшие холмы", - отозвался второй пилот.
"Будем тянуть до Челябинска, сколько сможем, а там видно будет", - прозвучали в эфире последние слова командира, поскольку раздался оглушительный взрыв и связь прервалась. Не выдержав огромной перегрузки, корпус разломился в области хвоста.
Последнее, что успел сделать в этот момент командир, - резко потянул штурвал на себя, предотвратив сваливание самолёта в пике. Теперь он без хвоста летел параллельно земле, понемногу снижаясь, а хвост, как огромный дельтаплан, начал планировать, спускаясь по большой спирали.
Не буду рассказывать, что происходило в это время в салоне лайнера, потому, как этого не видел, но через какое - то время крики прекратились, и я понял, что спускаюсь на землю как - будто на парашюте.
Как мне потом рассказали, наш борт всё - таки дотянул до взлётно - посадочной полосы, но при ударе о землю загорелся. Благо, что его ждали: пожарники быстро потушили огонь, а многочисленные бригады скорой помощи сделали всё возможное, чтобы облегчить страдания пассажиров. Было много переломов, ожогов различной степени, синяков, но, как ни странно, не было погибших.
Когда проверили списки, летевших этим рейсом, выяснилось, что без вести пропал пассажир с семнадцатого ряда, то есть, я и старшая стюардесса Елена Борисова.
В то время, когда искалеченных людей в срочном порядке развозили по
больницам, хвост самолёта с логотипом Аэрофлота не спеша спланировал на склон небольшого холма и плавно покатился вниз, пока не упёрся в огромный сугроб.
Воцарилась жуткая тишина; я решил, что всё кончилось и пора на выход.
Посмотрев в салон, я не поверил своим глазам: после предпоследнего ряда зияла пустота, хвост, как - будто отрезали гигантской пилой, а в образовавшейся огромной дыре мерцало утреннее зимнее солнце. Мельком осмотрев себя, я понял, что цел, мало того, на мне - ни одной царапины и джинсы, как ни странно, сухие.
Не далеко от моего спасительного туалета на маленькой кухне, пристёгнутая ремнём к откидному креслу, сидела стюардесса и смотрела на меня испуганными глазами. Отряхнувшись от снега, я приблизился к ней и спокойно сказал: "Всё кончилось. Мы, слава Богу, на земле, а не на небесах. Давайте, помогу избавиться от этого ремня. Как вас звать?"
Она, наконец, обрела дар речи, тряхнула головой и тихо вымолвила: "Меня зовут Лена. А Вас?".
- А я, Сергей Юрьевич, пассажир с семнадцатого ряда, которому срочно приспичило в туалет.
Через час нас обнаружил спасательный вертолёт и мы благополучно вернулись к обычной, нормальной жизни. Но в Москву на презентацию книги я так и не попал, зато, как и обещал, 29 - го вернулся в Томск, где всё успел: и ёлку купил, и по магазинам побегал, и помог квартиру в божеский вид привести, на радость жене.
Михаил Павлович, пилот первого класса, уже бывший командир лайнера праздновал свадьбу дочери, Новый Год, Рождество, Старый Новый Год, День защитника Отечества и Международный женский день в больнице Челябинска.
Комиссия, анализировавшая авиакатастрофу, в качестве причин назвала пресловутый человеческий фактор и погодные условия.
Однако, Михаил Павлович из большой авиации ушёл, чувствуя неизгладимую вину.
Теперь летает на кукурузнике и опыляет посевы Московской области...
P. S. Любое совпадение имён и фактов считать вымыслом автора.