Я боюсь летать на самолете. Страшусь и ужасаюсь.
Не могу понять, как тонкая алюминиевая капсула, набитая до отказа толстыми людьми и неподъемными чемоданами, может двигаться с неимоверной скоростью по небу? Я не верю в подъемную силу крыла, я верю в Господа Бога.
Доброе утро, говорю себе в день полета, ну вот этот день и настал. Пью кофе и жду знаков. Цыганку, которая скажут по телеку: «Сегодня не лети, яхонтовый мой» или заметку в гороскопе: «Рыбам лучше не выходить из дома». Но ничего нет.
Пассажиров высаживают у борта самолета. Я придирчиво осматриваю корпус на предмет царапин и трещин, стараюсь определить, сколько лет борту, не погнуты ли подкрылки, элероны и спойлеры. Но все в порядке. Перед трапом делаю большой вдох, окидываю прощальным взглядом матушку-землю. Вдруг, больше не свидимся.
Всматриваюсь в лица бортпроводниц, жду от них шепота: «Никому не говорите, но у нас барахлят подкрылки». Но мулатки в идеально отглаженных костюмах лишь слепят улыбками.
Усаживаюсь в кресло, крепко пристегиваюсь, читаю молитву. Основой моей молитвы служит монолог пилота-ветерана. Он провел в воздухе больше времени, чем на земле. Ветеран составил обстоятельный отчет, почему самолет – самый безопасный вид транспорта. Я переделал монолог пилота в молитву.
«Отче наш, ежи еси на небесех! Самолет сей прочен, яко вера моя. Борт седмижды обследован, а шанс пострадать– один на семь миллионов. Яко тает воск от лица огня, тако не вольны встречные потоки преткнути крыло. Самолет сей не устрашится ни турбулентности, ни змея, разящего во дни. Пастырь наш мает радар, на коем отмечены все очаги облачности. Убоится лишь тот, кто специально направит борт внутрь грозы. Попади молния в самолет или залети в двигатель птица – рана не приблизится к телеси, ибо самолет на аспида и второй двигатель наступиши, наберет высоту. Воззовет ко мне Отче наш и услышу его и явлю ему спасение Свое».
Октябрь. Над Москвой – черно. Рейс Москва-Дубай. Рулим по взлетке. Ветер не дает красно-белому сачку упасть хоть на миг. Это нервирует. Я смотрю на жену, она невозмутимо копается в телефоне. Девочка рядом (через проход) зевает. Пора успокоится и мне. «Fly Emirates» - одна из лучших компаний в мире. Никаких тебе сухих суперджетов или яков, прости господи, сорок. Новенький Эйрбас, со скрипящей кожей сидений. Семь миллионов к одному, семь миллионов.
Старшая бортпроводница Сюзанна говорит в микрофон на английском: «Дамы и господа, мы готовы к полету, просьба проверить ремни. На время взлета капитан выключит бортовое освещение». Вибрации растут, колеса стучат на стыках взлетки. Секунда и мы отрываемся от земли. Крыло разрезает невидимый воздушный пирог. Есть подхват. Ищу в иллюминаторе чертовых птиц. Вроде не видно. Триста метров. Механический гул. Это нормально, пилот убирает шасси. Но гул не смолкает. Что-то ерзает в брюшине самолета, трется. Звук ранит меня. Заклинило шасси? Нелегал залез в нишу? Но все стихает. Мы врезаемся в серую непроглядную взвесь. Борт подкидывает вверх-вниз, словно на горках.
- Мама, мы падаем? – спрашивает девочка. Ее отец смеется и закрывает глаза.
Болтанка усиливается. Самолет шныряет вверх-вниз, виляет вбок, кренится. Впереди рыдает грудничок - дурной знак. Новорожденные – это Будды, они подсознательно распознают опасность. Прорываемся сквозь облачный гранит. Небо проясняется. Господи, неужели все? Спасибо! Я отпускаю подлокотники. Но раздается удар, свет мигает. Борт проваливается вниз, потом словно опомнившись, взмывает вверх. Слышится тройной звук: «пи-пи-пи». Ноет живот. Сюзанна поднимается со своего откидного стульчика в середине салона, снимает трубу связи с пилотом. Я пытаюсь распознать по ее реакции, что ей говорят? Птицы? Поврежденный элерон? Террорист-смертник? Она отворачивается! Пытается скрыть эмоции. Это очень плохо.
«Уважаемые пассажиры! Мы влетаем в зону повышенной турбулентности. Просьба не отстегивать ремни».
Я чуть не плачу. Что значит «влетаем»? Почему не облетаем? Ведь есть радар. Специально, в грозу? Чувствую в трусах холодок. Раньше его там не было. Что-то произошло без моего ведома.
Бегу в туалет, закрываюсь, устраиваюсь на унитазе. Самолет продолжает скакать вверх-вниз как мяч. Какой-то шум, суета, стук в дверь.
- Мистер! Мистер! Немедленно откройте!
Господи, что случилось? Наверное, уже начали раздавать маски. Почему так гудит движок?
- Мистер! Мистер! – колотят снаружи.
- Ван момент!
На несколько секунд все стихает. Даже качка.
Вдруг, слышу, как металл входит в замочную личину снаружи и она начинает проворачиваться. Дверь открывается, я вижу мулатку. «Сюзанна» значится на золотом бейджде. Она очень встревожена.
- Мистер! Освободите туалет! – кричит стюардесса.
Я пытаюсь закрыть дверь, не слезая с унитаза. Мы с Сюзанной боремся за ширму двери. Она снаружи - на каблуках, а я - внутри, без штанов. Снова начинается болтанка. Где-то в салоне пищит датчик вызова.
- Мистер! Немедленно - аут! Запрещено посещать туалет, пока горит табло.
Я не знаю, что ответить. Я забыл все английские слова.
- Айм… айм какинг!!!
Это не действует. Резким движением Сюзанна открывает ширму.
- Мистер! Аут! Запрещено по инструкции!
- Ай кэнт стоп какинг!
На подмогу прибегает еще одна стюардесса с миндалевидными глазами на поллица. Она похожа на подружку Алладина, Жасмин.
Увидев меня, глаза Жасмин становятся еще больше.
- А чего капитана не позвали?
Жасмин что-то шепчет Сюзанне. Та убегает.
- Что происходит? – спрашиваю. – Экстренная посадка в Воронеже?
Стюардесса не отвечает, а просто захлопывает дверь.
Надеваю штаны. Выхожу. Лица всех пассажиров обращены ко мне.
Плевать. Главное, закончилась качка.
Приземлились нормально.
- Всего вам самого доброго! – сказали Сюзанна и Жасмин хором, когда я покидал самолет.
- И вам, - пробурчал я.