Это не документальный рассказ, а моя версия завершения существования поселения Пустаки.
Запоздавшее сахалинское лето как-то вдруг расщедрилось на солнышко, и среди серой обыденной хмари на завалинке образовался теплый осветлённый уголок. Никодимыч притулившись к срубу, впитывал солнечные лучи, иногда всхрапывая, и оттого просыпался на время, затем снова погружался в старческую дрёму. Блаженство было прервано утробным воем, который встряхнул разом и Никодимыча и все поселение, напомнив о предстоящем печальном событии.
Выла Бабища со старанием, потому как, после передыху сил набралась. Скоро процессия двинется на погост, и времени у Бабищи на пробуждение всеобщей совести совсем не останется, потому как сочувствующих ей в округе не было.
Никодимыч поморщился, передернул плечом, приподнялся с завалинки и затоптался на месте раздумывая, стоит ли ему сейчас уже идти к покойнику, али погодить, пусть ко уже и другие побудут, он то ночь всю бдел вместе с бабами у гроба. Внутренне ворчание сменилось смятением, как бы не обиделся Прохор, будет потом по ночам с укором являться, и обреченно вздохнув, старик поплелся в избу.
Прощаться пришло все поселение. Голосившая Бабища, успевала зыркать во все стороны, в поисках сочувствия в лицах, пришедших попрощаться с покойным. Прохор хоть и был при жизни крутого нраву, и не раз решал споры одним ударом кулака, все же пользовался уважением у поселенцев, в отличие от его сожительницы. Народ же старался с Бабищей глазами не встречаться, обходил ее стороной, и соболезнования не выказывал. Все как один подходили к покойному, крестились и выходили во двор, уступая место следующим.
Все ждали прибытия урядника, должного засвидетельствовать смерть ссыльнопоселенца Прохора Котова, и определить судьбу Никодимыча и Бабищи.
Никодимыч снова выйдя на крыльцо, слышал, как на улице мужики роптали, мол, больно долго едут из Поповых юрт, когда тут ходу чуть более часу. Только ему уже спешить было некуда, вместе с Прохором будто и его жизнь замерла, зачем она ему теперь, когда впереди снова одно мытарство.
На глаза его попалась Павлуша, потускневшая, с зареванными глазами, двинулась к нему и уткнулась в плечо постанывая. Горе у них одно на двоих было, заступника своего потеряли.
–Детонька моя, не плачь покудова, –шептал Никодимыч, в нагретый солнцем, девичий платок, – еще силушки надоть проводить дядьку Прохора в последний путь.
–Едут, едут!
Вдруг разнеслось по улице, и все как будто закрутилось вокруг, ускоряя бег времени. Показался небольшой отряд конвоя во главе с урядником. Только урядник Гонтарь спрыгнул с коня на землю, опережая всех в ноги ему бросилась завывая Бабища.
–Пошла прочь, курва! – отпихнул ее ногой Гонтарь, –одни беды от тебя.
Окинул взглядом понурую толпу ссыльнопоселенцев, он выделил Никодимыча и кивнул ему головой, чтоб подошел. Старик стянул протертый до залысин картуз, покорно предстал перед урядником.
–Веди в избу, да пусть все на улицу выйдут, мне осмотреть надобно покойника.
Урядник осматривая тело Прохора, подробно расспрашивал Никодимыча о произошедшем, уточняя детали, иногда кивая головой, и снова выпрашивал ту или иную подробность.
–Никодимыч, говори, как на духу, по твоей мысли кто Прохора порешил?
–Дык, эта… беглый туточки обтирался с весны, видать он и порешил.
–Ну юли, дед.
Никодимыч враз вскинулся, блеснул глазами полными праведного гнева.
–Бабища спуталась с тем беглым, ейной утробе тутошних мужиков мало видать. Вчерась я видал как она лихоимца того в баню завела. Хотел Прохору про то сказать, да не успел. Он в баню вперед сунулся, – вздохнул Никодимыч, опустив голову и продолжил, –Я покеда к бане добежал, тока и увидел спину того супостата. А Прохор лежал лицом в пол, а рядом молоток.
Урядник поморщился.
–Не вовремя Прохор сгинул, некогда с вашей бедой возиться, Никонорыч.
Выйдя на крыльцо Гонтарь надел фуражку, и произнес:
–Прохор хоть и из каторжных, как вы все, да из вас подлецов самый человек был. И Пустак этот ваш только на нем и его кулаке держался. Время лихое пришло, разводить антимониев некогда, японец прет. Прощайтесь с покойным, поминайте, собирайтесь и завтра под конвоем все в Поповы юрты. Там вам определят кого куда дальше. Слух идет, японец никого не щадит, рубят без разбору правых и неправых. А так-то может кому свезет, и на материк судьба доведет.
Пыль взметнулась под лошадью урядника, и Пустаки накрыла тишина. Пришибленные услышанным поселенцы, лишенные ведущей воли, стояли как мертвые. Старший конвоир прикрикнул:
–Ишь застыли, велено прощаться и собираться. А ну бегом, пока кнутом не достал.
Толпа встрепенулась, бабы заголосили, и мужики приступили к тяжкому ритуалу.
По возвращению с погоста, все разбрелись по своим избам, поселение притихло, лишь изредка слышны были глухие хлопки дверей, да позвякивание металла - народец собирал свои небогатые пожитки.
До поздней ночи, не обращая внимание на зябкую дрожь, Никодимыч сидел на завалинке. Бабища суетилась в избе пытаясь уместить как можно больше добра в поклажу, периодически понукая старика за безделье.
–Иди в избу, хрыч старый, мне одно что ли все под силу собрать, не бросать же здесь нажитое.
–Кому оно нужно то барахло, – глянул из-под бровей Никодимыч, – Сгубила Прохора, и тебе подохнуть надоть.
–Ты что несешь, Никодимыч, не виноватая я, и не было меня там.
Бабища впервые говорила тихим и покорным голосом.
–Мне ж без Прохора теперь беда, любой обидеть может. Как без него в этой жизни, только он мне и прощал мои слабости.
–Вот я и говорю, тебе подохнуть надоть.
–Да окстись ты, пень старый, что ты заладил. Я молодая еще, сам сдохни.
–Гниль ты болотная, такие как ты только зло с собой несут. Бог не Антошка, видит немножко, и тебя кара достигнет.
Бабища мелко закрестилась, и снова взялась за скарб.
Промозглым утром Пустаки всколыхнули последние сборы. Колонна поселенцев вытянулась по дороге, переходя с размеренного шага на торопливый, спеша к новому неведомому повороту судьбы.
-Деда, - плакала Павлуша, припав к плечу Никодимыча, – пойдем с нами, мы тебя доведем.
-Моё место здесь, а вам поспешать надо. –Никодимыч тихонько отстранил от себя девушку, - иди милая.
-Пропаду я без тебя, дедуля.
-Силу в себе надо искать, Павушка, без неё человек гниет изнутри. Меня сюда беда привела, много горя и скорби повидал, а вот именно тут и понял, что я есть, тут и останусь. А ты ступай, милая, держись урядника. Он хоть и суров, но тебя в обиду не даст.
-Деда, а Бабища то где, она тоже остается?
Никодимыч, погладил Павлушу по щеке, перекрестил, подтолкнул в след колоне.
-Прощай, милая! Иди с Богом.
Долго Никодимыч стоял у дороги, а когда колонна скрылась из глаз, повернулся к домам. Пустаки смотрели на старика пустым, мертвым взглядом, как будто ожидая от него приговора.
Зайдя в избу, Никодимыч пустился на колени и поднял крышку погреба. Оттуда безумными глазами на него смотрела связанная и с кляпом во рту Бабища. Из последних сил она задёргалась, замычала, слезы ручьями полились из его глаз.
-Не хочешь помирать, ведьма? Страшно тебе? Я ведь на Сахалин по праведному приговору прибыл, убивец я. Такую же как ты вражину порешил, и никогда не раскаялся, и не скорбел, что каторжник. Прохор мне за сына стал, никто не относился ко мне с добром, как он. А ты и ногтя его не стоила.
Бабища, извивалась в путах, мотала головой, пытаясь выдавить кляп.
-Затихни, ведьма, да послухай меня! Ты злыдня. Сколько горя несла годами, и каторга тебя не исправила. В тебе человеческое и не родилось, не дадено было. Потому нынче я выношу тебе приговор и исполню его.
Никодимыч закрыл погреб, завалил на крышку стол. Снес на стол все железо, что нашёл в округе.
Раскочегарив печь, старик соорудил факел. Перекрестившись, вышел из избы и степенно ступая запалил все четыре угла. Прихватив с плетня веревку, пошел Никодимыч по домам, разнося огонь по постройкам. Закончив начатое, у края пылающего поселения Никодимыч отбросил факел, скинул наземь картуз.
Полюбовавшись делом своих рук, старик удовлетворенно ухмыльнулся, проверил веревку, висевшую на плече, и пустился в последний путь к Прохору на погост.
История поселения Пустаки (1893-1899 гг.)
Зваться поселение будет Пустаки
Автор Аристархова Г.Г.