Алхимики меж собой общались, а люди ужасались!

Среди «иероглифических фигур» Фламеля можно встре­тить одну, приводящую читателя-профана в ужас. На ней изображены рыцари, убивающие и потрошащие младенцев, кровь которых они собирают и выливают в бочку. В ней весе­ло плещутся Король и Королева. Подобные же рисунки после Фламеля появлялись и в других трактатах. Фламель поясняет:

«На второй стороне пятого листа был изображен король с коротким и мощным мечом в руках; по приказу этого коро­ля и в его присутствии солдаты умерщвляли множество грудных младенцев; матери их рыдали тут же, у ног неумо­лимых палачей. Кровь убитых детей другие солдаты собира­ли и помещали в большой сосуд, в который спустились светила небесные, солнце и луна, чтобы принять ванну. Поскольку эта сцена в большой мере отражает избиение невинных младенцев царем Иродом, а я узнал искус­ство по большей части благодаря этой книге, я решил поме­стить иероглифические символы тайной науки именно на Кладбище Невинных» [Фламель, 2001, с. 42].

Также в книге Авраама Елеазара есть подобный рисунок, под­пись к которому гласит: «В этих Красных детях раствори кровь Короля и Королевы, тогда Солнце и Луна пребудут в подобной ванне, и этот источник будет неисчерпаем» [Елеазар, 2006, с. 77]. Автор трактата отмечает: «Итак вы видите, что на ней изображен стоящим Король с обнаженным мечом, а его воины держат невинных детей, которых они убивают и собирают кровь; при этом приносят их к имеющемуся колодцу, который и без того уже наполнен кровью, чтобы еще больше его окрасить. Купаясь в подобной ванне, в ней возрастают (солнце) и (луна)» [Елеазар, 2006, с. 76]. Туранжо в «Ключе к Великому Деланию» описывает этот же рисунок. Там был «нарисован Король с большим тесакам, он заставлял своих Солдат убивать им в своем присутствии множество маленьких Детей, матери которых плакали у ног безжалостных Жандармов, а потом эта кровь была собрана другими Солдатами и помещена в большой сосуд, в котором Солнце и Луна Неба собирались искупаться. Этот отрывок поражал меня все больше и больше. И как толь­ко я уставал от своего чтения, то охотно читал его, и он мне никогда не надоедал. И с каждым разам он наполнял меня новы­ми идеями без понимания его истинного смысла» [Сокровищни­ ца, Т. 1, 2014, с. 45].

Лиможон де Сен-Дидье также пишет: «Lunaria - Белый Меркурий, самый острый Уксус - это красный Меркурий; но лучше ограничиться этими двумя Меркуриями; накормите их плотью их собственного вида, кровью Невинных, кото­рым перерезаны горла, то есть Духами Тел, что и есть Ку­пальня, в которой Солнце и Луна моют друг друга» [Limojon, 1723, с. 136]. Далее он рекомендует «подготовить купальню Короля кровью Невинных, и тогда у вас будет оживленный Меркурий Мудрых, который никогда не потеряет своих до­стоинств, если сохранять его в плотно закрытом сосуде» [Limojon, 1723, с. 138]. Как видно, подобное действие - са­мая обычная практика в алхимии. Одна из загадок алхимической символики заключается в том, зачем для передачи довольно распространенной практики использовались столь устрашающие и даже отталкивающие образы и мотивы. Це­лью алхимика при создании подобных символов, вероятно, и было стремление вызвать у читателя определенную психиче­скую реакцию. Здесь важным оказывается не сам опыт, а спо­соб его описания и форма передачи.

Фламель указывает, что имеется особый «первичный агент», «белая тяжелая вода», которую не смогли зафикси­ровать, но «только при помощи долгой варки в чистейшей крови младенцев можно заставить это быстрое серебро соединиться с золотом и серебром», чтобы затем получить порошок, который и есть Камень. Кровью же алхимики «называли... минеральный дух, присутствующий в металлах, в основном в солнце, луне и Меркурии...» [Фламель, 2001, с. 45-46]. Авраам Елеазар поясняет, что «источник здесь, в этой Меди, бьющей ключом кроваво-красной (воды) и означающей нашу Кровь из древнего Albaon, являющейся чистой летучей TR, в которой купаются или омолаживаются (солн­це) и (луна)» [Елеазар, 2006, с. 78]. Пернети также пытается оправдать содержание странного рисунка: «Так, кровь младенцев, которых приказал вырезать Ирод, в “Иероглифах” Авраама Еврея представляет аллегорию изначальной влаж­ности металлов, извлеченной из руды Философов, представ­ленной под видом младенцев, поскольку эта материя еще сырая, и природа оставила ей время на достижение совер­шенства. Солнце и Луна купаются в этой крови, поскольку она - источник Философов, в котором купаются их Король и Королева. Фламель предвидел, что многие будут восприни­мать эту аллегорию буквально, и предусмотрительно преду­преждал читателя, что следует остерегаться принимать человеческую кровь за материю делания, что это было бы безумием и мерзостью» [Пернети, 2012, с. 152].

Кровь детей действительно часто использовалась некото­рыми алхимиками и медиками. Например, маршал Франции Жиль де Рэ, увлекшись алхимией, замучил и расчленил то ли 140 (доказано в открытом судебном процессе), то ли 400 (по слухам) мальчиков и подростков. В СССР с конца 70-х годов ходили слухи, что престарелому вождю Леониду Бреж­неву переливают кровь детей, дабы омолодить его дряхлеющий организм. Детей, якобы, специально отправляли на лето в пионерские лагеря, подкармливали там и забирали кровь под видом медицинской помощи. Подобные практики, якобы, существовали в СССР и ранее, и даже Институт Переливания Крови был специально создан для этих целей.

Фламель оправдывается: «Теперь относительно третьей, четвертой и пятой картин, к которым относится надпись: “Так младенцы были избиты по приказу царя Ирода”. Теологический смысл ее достаточно ясен...» [Фламель, 2001, с. 59]. Однако же религиозный смысл ее не так уж и очеви­ден. Как известно, детей убили по приказу Ирода, который надеялся, что среди них окажется и младенец Иисус, но тому удалось скрыться в Египте. Мы видим, что избиение младен­цев сопутствует рождению Христа. Это два противонаправ­ленных, но взаимосвязанных действия. При рождении Спа­сителя массово погибают те, кого он и должен был спасти. Убийство детей оказывается условием рождения и явления Спасителя. Это кровавая жертва, которая вводит в наш мир Сына Бога. Спаситель выходит из крови младенцев, убитых ради его собственного спасения. Но при этом нигде не говорится, что Христос поблагодарил их или хотя бы благословил. Младен­цы, умершие некрещеными, попадают в лимб. Нигде не го­ворится, что они стали почитаться как святые мученики или что кто-то молится за спасение их невинных душ. В то же время бандит, подлизавшийся к Иисусу за несколько минут до смерти на кресте, отправился вместе с ним прямо в рай. Это считается очень справедливым делом. Кровь невинных младенцев - это та купель, из которой вышло христианство.

Иисус крестился не в воде Иордана, а в крови детей, погиб­ших за него, принесенных ему в жертву при рождении. Это кровавое насилие над детьми является первородным грехом христианства, на который даже сам Иисус предпочел просто закрыть глаза и не вспоминать.

Проблема детоубийства получала в алхимии свое разви­тие и благодаря мифу о Сатурне, пожирающем своих детей [Cowlan, 2015, с. 18-19]. Томас Воган упоминал, что «Му­дрые поэты» «на своем мистическом языке называли зем­лю Сатурном, сообщая нам к тому же, что она питалась своими детьми» [Vaughan, 1888, с. 129]. Сатурн выступает в алхимии как всеобщий растворитель, способный «редуци­ровать тела в их первоматерию». «И если утверждалось, - как замечает Пернети, - что Сатурн съел собственных детей, то это значит, что, будучи первоначалом и первоматерией металлов, он единственный имеет способность и свойство полностью растворять их и обращать их в свою собственную природу» (Пернети, 2006, с. 286].

Гравюра № 7 в «Mutus Liber» показывает нам мужчи­ну, охваченного пламенем в момент пожирания младенца [Principios, 2011, с. 69]. Сатурн здесь олицетворяет Свинец, способный претерпевать превращения в момент обжига и под воздействием Крови Младенца - Минерального Духа Метал­лов. Сатурн пожирает Юпитера, то есть Свинец растворяет Олово. Это соединение создает новый продукт, который со­держит в себе два исходных. В этой операции огонь играет главную роль, поэтому Сатурн и пожирает младенца в огне.

Это жидкий огонь, то есть жидкость, которая впитывает огонь небес, роса, содержащая в себе кислоту растворитель. На кар­тине Франциско Гойи «Сатурн, пожирающий одного из своих детей» изображены боль и страдание материи во время огнен­ной трансформации. Пожирание Сатурном своего ребенка - это разрывание тела на части, расчленение, стадия nigredo, за которой должно последовать возрождение материи.

Однако известно, что вместо Юпитера Сатурн прогло­тил Камень. В этом смысле Сатурн есть могила Камня, он несет в себе тайну Философского Камня, являясь его нача­лом. Сатурн содержит в себе Камень скрыто, и его следует добыть при помощи Великого Делания. Эмблема XII из «Убе­гающей Аталанты» Майера изображает Сатурна, изрыгающего Камень. Эпиграмма к рисунку связывает этот камень Сатур­на с алхимическим Камнем: «Камень химический произошел от Сатурна» [Майер, 2004, с. 102]. В Рассуждении к этой эмблеме Майер отмечает, что для Философов «Сатурн яв­ляется первым в их работе», так как их Делание происхо­дит из черного, «ибо чернота - это облако, скрывающее Ка­мень вначале - так, что его нельзя увидеть» [Майер, 2004, с. 104]. После того как Сатурн отрыгивает Камень, тот дела­ется белым, поскольку белизна происходит из черноты - из чрева Сатурна.

Поедание Сатурном своих детей - это жертва, которая должна успокоить Другую Сторону, ту противоположную ре­альность, повелителем которой и был этот бог. Зло (детоу­ бийство, сыноубийство, массовый инфантицид) должно стать частью трансмутации - начальной стадией nigredo. Поэтому Король и Королева принимают ванну в крови невинных де­тей, а Сатурн поедает своих собственных детей. Зло свято, зло есть начало добра, зло открывает путь к совершенству.

Сын умирает, чтобы Отец смог преобразовать мир и воскре­сить материю. Именно поэтому Сатурн был богом Золотого века человечества. Его зло, его чернота несут в себе золото.

Зло превращается в добро при условии, что совершается с целью восхождения в высший план бытия или для перевора­чивания реальности. Массовый инфантицид вызывает в алхимике не психическую травму, а восторг.

Загадка Сатурна - превращение, а его цель - совершен­ство. В мистерии пожирания Сатурном своих детей откры­вается истина о том, что алхимия - это не псевдонаука, не «преднаука», а высокая герметическая традиция, непосред­ственно связанная с ритуалом посвящения и тайной преображения. Пожирание Сатурном детей - это поглощение не­совершенной материи и её превращение в золото, в алхими­ческий Камень. Это также и образ преодоления человеком своей несовершенной телесной природы ради восстановления духа, без чего алхимический процесс вообще не состоится.

Через поглощение «сын» становится единым с «отцом», че­ловек сливается с богом и обретает совершенство Золотого века. Алхимик должен ощущать себя Сатурном. Сатурн - это главное связующее звено в алхимическом Делании. Его энергия разрушает низшее, неразвитое (своих детей) и созда­ет высшее (Камень, Золотой век).

Алхимики во всем стремятся к гармонии, поэтому инфан­тицид уравновешивается патрицидом: Сын убивает своего Отца. В трактате Петра Бонуса «Margarita Pretiosa Novella» есть картинка, где изображено, как молодой принц убивает своего престарелого отца-Короля, сидящего на троне. Затем он собирает кровь своего отца. [Sonus, 1894, с. 39 J. Этот эпи­зод обозначает, что золото, которое и символизирует Король, должно умереть и передать свой принцип (семя, тинктуру) следующему после него персонажу, который затем и подвер­гнется трансмутации. Семя или тинктура золота передается новой материи так же, как в древности корона царя передава­лась новому правителю по праву меча (через убийство старо­го короля). Духовное достоинство и материальная субстанция золота должна быть завоевана.

Руландус объясняет этот принцип так: «Сын убивает отца; отец должен умереть; сын должен родиться: уми­ рает с другим и рождается заново», поскольку, как гово­рит Отец, «Кто умирает во мне, живет во мне» [Rulandus, 2001, с. 121]. В алхимии «родители суть пища для сына» [Юнг, 2003, с. 36]. Дряхлого слабого Короля убивают, что­ бы затем возродить его в преображенном теле с новыми силами. Об этом и говорит Бонус, у которого тело убитого сыном Короля укладывают в саркофаг и затем он появля­ется оттуда воскресший и вновь усаживается на свой пре­стол [Bonus, 1894, с. 47]. При этом Сын исчезает. Он сое­диняется с Отцом [Roob, 2006, с. 192]. Руландус пишет, что Filius - это «Камень, сначала старик; затем - молодой» [Rulandus, 2001, с. 121]. В этом смысле он оказывается по­ добен птице Феникс.

В алхимии, однако, устанавливается тождество между отцом и сыном. Бонус говорит, что в последний день Магистерия «Старик и дитя, отец и сын представляют не­ расторжимое единство» [Bonus, 1894, с. 126]. Отец стано­вится сыном, объединяется с ним, возрождается в сыне. Эта идея прекрасно выражена на одной из гравюр в «Splendor Solis» Трисмозина. На заднем плане мы видим тонущего в море престарелого Короля. На переднем плане в лучах солн­ца предстает молодой Король. Он в той же одежде, что и старик, но она ему явно велика. Текст гласит: «Король Зем­ли был освобожден и обновлен, прекрасно одет и довольно красив, поражая Солнце и Луну своей красотой. Он был увенчан тремя драгоценными коронами, одна была же­лезной, другая серебряная и третья из золота». Трисмозин поясняет этот процесс так: «Уничтожение одной вещи приводит к рождению другой», лишив ее «разрушительной влаги» и сделав ее жизнь «совершенной» [Trismosin, 1920, с. 30]. В «Splendor Solis» Отец тонет, то есть возвращается в первичные воды или внутриутробные воды, в которых пла­вает зародыш. Он должен выйти из этих вод обновленным, омоложенным - в облике своего сына. В основе этого про­цесса лежит жажда познания механизмов рождения нового существа. Также именно эти идеи появляются и в ритуалах посвящения.

В результате в алхимии действует принцип «Мой Отец и Я - одно». Отец превращается в сына, а сын оказывается соб­ственным отцом. Неслучайно в Библии постоянно подчерки­вается, что сына рождает отец, а не мать: Адам родил Сифа, Сиф родил Еноса, Енос родил Каинана и т. д. (Быт, 5: 3-10).

Сын - это последующее состояние отца, даже и более совер­шенное. Он есть то, что рождается из предыдущего и несет в себе новое. Поэтому и в Изумрудной Скрижали сказано, что «Ветер (Отец) носил его (Сына) в чреве своем». Рождает отец, а мать лишь вскармливает дитя.

Парадоксальным образом именно это физиологическое единство с отцом и становится причиной, по которой сын обязан убить своего отца, чтобы тот смог возродить­ся в нем. В этой группе алхимических символов главным оказывается не соперничество с отцом, а примирение и ми­стическое соединение с ним в процессе обновления и совер­шенствования материи. Поэтому такое убийство не становит­ся родовой травмой и не вызывает чувства вины. Напротив, отцеубийство в алхимии вызывает состояние восторга и да­рит надежду на чудесное превращение и явление Камня. Не вина, а экстаз - вот что вызывает патрицид в алхимике.

Сексуальная проблематика широко проникает в алхими­ческую символику с темой инцеста. Нил Пауэлл пишет, что в тантрической алхимии многие обряды «включают групповой секс, прелюбодеяние и инцест, которые призваны вывести своих последователей на новый уровень сознания, выходящий за пределы семейных и общественных ограничений» [Powell, 1976, с. 124]. Следовало не контролировать сексуальные вле­чения, но, напротив, освободиться от них и высвободить сек­суальную энергию, которую и использовали для внутренней телесно-духовной трансмутации самого алхимика. Психоана­литики же XX века (прежде всего, Зилберер) ошибочно интерпретируют алхимические видения как пережиток инфан­тильных фантазий и желания «кастрировать собственного отца, чтобы занять его место в постели матери» [Powell, 1976, с. 129]. Как и в случае с «убийством отца», инцест в алхимии не воспринимается как что-то греховное и не влечет чувства вины или неврозы.

Интенсивность и экстраординарность алхимических про­цессов трансмутации материи вызывали столь же интенсив­ные эмоциональные переживания, которые и могли быть вы­ражены только средствами самой экстравагантной и шокирующей символики. Противоестественность инфантицида, патрицида и инцеста должны были лишь подчеркнуть сверхъ­естественность алхимического Великого Делания. Нарушение моральных норм в алхимии указывает на нарушение границ самой реальности и на выход в иные состояния бытия, где по­добное поведение оказывается нормой и влечет достижение требуемого результата.

Алхимия понимает инцест как дело благородное и необ­ходимое. «Собрание Философов» на этот счет однозначно: «Имейте в виду, что если вы не возьмете природы и не соедините родственников со своими близкими родственника­ми, которые с ними одной крови, то вы ничего не сделаете, так как природы встречаются и следуют друг за другом...» [Сокровищница, Т. 1, 2014, с. 12]. Юнг справедливо замеча­ет, что «отец, мать и сын обладают одной и той же суб­станцией» [Юнг, 2003, с. 285]. Таким образом, инцест - это соединение противоположных, но родственных и даже тожде­ственных начал. Алхимия знает три вида инцеста: матери с сыном, отца с дочерью (встречается редко) и брата с сестрой (предпочтительно близнецов). Пернети говорит, что в «союзе мужа и жены заключается кровосмешение отца и дочери, матери и сына, потому что при этой операции тела возвращаются к своей первой материи, состоящей из элементов и начал Природы, которые в ней как бы смешиваются» [Пер­ нети, 2012, с. 152].

Инцест был священным браком у богов и среди фарао­нов. Для алхимиков это было не только признаком объедине­ния противоположностей, но и возвращением в Золотой век, в эру богов. Инцест рассматривался как возвращение к первоистоку - к изначальным мифическим временам и к состоя­нию prima materia. Если, как мы увидели ранее, убитый отец возрождается в сыне, а сын превращается в отца, то в таком случае вполне «естественно», что сын, замещающий отца, ста­новится мужем собственной матери. Сын символизирует возрожденного отца, и в инцестуальном браке с матерью он за­мещает отца целиком.

Поскольку алхимики считали, что их Искусство пришло из Египта, то и в этом вопросе они обращались к египетской мифологии. Майер замечает, что «Осирис и Исида могут ин­терпретироваться по-разному: как муж и жена, как брат и сестра или как мать и сын» [Майер, 2015, с. 41]. В Египет­ской Книге Мертвых и в самом деле Исида «узнает в (Осири­се) своего сына» и «открывает ему свои объятия» [El libro de los muertos, 1979, с. 27, 29]. Так же и Гор выступает то как брат Осириса и Исиды, то как их сын. «Король - брат своей жены, а она - его мать», - кратко замечает Этвуд [Atwood, 1918, с. 406]. «Безусловно, - поясняет Майер, - всё вышеопи­санное относится к Истинной Химии. Ибо начало активное (воздействующее) и начало претерпевающее вместе образу­ют гомогенность, или однородность. Это правило справед­ливо для отца и матери, сына и дочери, старика и старухи, внука и внучки, брата и сестры, мужа и жены, и именно в нем заключено своеобразие, присущее Химической Науке» [Майер, 2015, с. 43].

Чтобы получить Философское Дитя, пишет Майер, сле­дует «вновь соединить мать с сыном, связав их брачными узами. То есть объединить вареное с сырым, чтобы потом опять заняться варкой, пока из двух субстанций не обра­зуется однородное неделимое единство, совершенный дух» [Майер, 2015, с. 44]. Самым парадоксальным образом «здесь речь идет о матери, которая одновременно является се­строй, что кажется нам противоестественным», но у алхи­ миков вызывает радость и дарует «вечное Богатство» [Май­ ер, 2015, с. 45]. В «Убегающей Аталанте» он поясняет, что в таком браке нет ничего противозаконного, но он даже совершенно необходим. «Ибо в нашем Искусстве ничего нельзя довести до совершенства, если только оно не рождено в ре­зультате совокупления Матери с Сыном и Отца с Дочерью. Сие так, ибо чем ближе по крови пара, в первой или второй степени родства, тем более она плодовита; и, напротив, чем более далеки друг от друга ее участники, тем больше вероятность бесплодия» [Майер, 2004, с. 232-233J.

Психологически инцест указывает на сложную природу взаимоотношений Эго с его источником - с бессознательным, его психологической матерью. Табу на инцест означа­ет, что влечение Эго к бессознательному остается сильным.

Однако разрешение и даже прямое допущение инцеста с ма­терью в алхимии указывает на необходимость погружения в бессознательное, растворение в нем. Это алхимический этап mortificatio - смерть, погружение в материнское лоно и рас­творение в нем ради очищения и возрождения. Погружение в бессознательное всегда несет в себе признаки инцеста, а в алхимии это погружение превращается в одну из магических формул: Vitriol. Это совершенно ясное указание на переход в более низкие состояния бытия.

Инцест - это отказ от Эго ради растворения в бессозна­тельном (в утробе матери, как в могиле). Бессознательное при этом стремится реализовать себя через инцест. Эго всту­пает в интимные отношения со своим источником - бессоз­нательным. Эго рождается из бессознательного, преодолевает его, но и возвращается в него, растворяется. Об этом про­цессе в ясных словах говорит Пернети: «Нужно поженить мать с сыном; то есть после первой варки нужно смешать его с сырой материей, из которой он вышел, и варить его до тех пор, пока они не соединятся и не станут одним целым. В течение этой операции сырая материя растворяет и раз­лагает дигерирующую материю: это мать, убивающая свое дитя и помещающая его в свою утробу, чтобы возродить снова» [Пернети, 2006, с. 157]. Но как мать поглощает сына, убивает его, так и сын уби­вает свою мать. Только с позиций алхимического Искусства, оправдывается Пернети, «убийства отца или матери станут понятными и раскрытыми аллегориями, а не вселяющи­ми в людей ужас преступлений, которым не должно быть места в истории» [Пернети, 2006, с. 158]. Он обращается к классическим мифам: «Никакая другая аллегория не присут­ствует в них так часто, как эта, в которой сын убивает мать. Мы читаем, как мать убивает сына, сын убивает отца, брат разрывает на части сестру, а затем воскреша­ет ее... и много других вымыслов и метафор об убийствах, отцеубийствах и пр.» [Пернети, 2006. с. 363]. Мать убивает сына и поглощает его. Это какой-то каннибалистический ин­цест или инцестуальный каннибализм. Для алхимика, однако, это, прежде всего, описание процессов растворения и после­ дующего закрепления летучих субстанций.

В алхимии действует принцип: «То, что вызвало тебя к жизни, станет причиной твоей смерти», поэтому «когда Сын впервые ложится со своей Матерью, она убивает его зме­иным укусом» [Klossowski de Rola, 2004, с. 158]. В трактате Гуссена ван Вресвика «Зеленый Лев» отмечается, что Сын испытывает отвращение к Матери, но именно на ней ему и при­дется жениться. Эрот поражает его стрелой, чтобы усмирить его дух, и тогда «умирающего сына укладывают в постель ма­тери, и там он остается, соединившись с ней (Растворение), пока она отдает собственную плоть и кровь, чтобы снова оживить его. Так мы получаем философскую или двойную Ртуть», - поясняет Клоссовски де Рола [Klossowski de Rola, 2004, с. 257]. Фламель, комментируя завет «Поместить Мать во чрево Ребенка, которого она родила», замечает, что «Мате­рью... именуют Меркурий философов, с помощью которого осуществляются увлажнения и ферментации; под Ребенком же подразумевается тело, в результате тинктурирования которого получается этот Меркурий» [Фламель, 2001, с. 99].

Пернети пишет: «В операциях делания необходимо соеди­нить сына с матерью, и тогда сын, бывший фиксированным и обозначаемый бескрылым драконом, делает фиксированной и свою мать, и из этого союза рождается третье фиксированное, или бык. Так дракон становится отцом быка. Если теперь соединить новорожденного с женщиной или с лету­чей частью, из которой он был извлечен, то получится бес­крылый дракон - сын породившего его; потому что сырая ма­терия именуется драконом до подготовки и во время каждо­го этапа или операции делания» [Пернети, 2006, с. 391]. Пернети при этом ссылается на трактат «Собрание Философов», в котором Ариелей говорит: «Камень - это мать, которая зарождает свое дитя, убивает его и кладет в свою утробу. Тогда он более совершенен, чем был прежде. И он вскармлива­ется в ней. Затем он убивает свою мать, помещает ее в свою утробу и вскармливает ее. Сын - гонитель своей собственной матери, они оба в разное время испытывают терзания. И это одно из величайших чудес, о которых когда-либо слышали. И это правда, так как мать рождает сына, а сын рож­дает мать и убивает ее» [Сокровищница, Т. 1, 2014, с. 17].

«Это означает, - комментирует Пернети, - что золото рас­творяется в летучем растворителе Философов, из которого оно извлечено, и тогда оно становится матерью, убивающей свое дитя. Фиксируясь, золото фиксирует вместе с собой и свою мать, и таким образом дитя рождает свою мать и одновременно убивает, так как дитя рождает ее из летучего в фиксированном состоянии, а зафиксировать летучее это и значит его убить. Вот и вся тайна раскрытого нами пара­докса» [Пернети, 2006, с. 392].

Для алхимиков здесь речь идет о гниении и очищении ма­терии. Ириней Филалет говорит, что «мать, запечатанная в чреве своего ребенка, появляется и очищается, и эта чисто­та, в которой купается смесь, такова, что она изгоняет из смеси гниль» [Сокровищница, Т. 1, 2014, с. 366]. Артефий в «Тайной Книге» говорит о Воде, которая растворяет, очищает и отбеливает: «Она есть источник, в котором купаются Ко­роль и Королева, она мать, которая содержит и заключает в своем чреве свое дитя, являющееся Золотом, от нее происходящее и ею порождаемое. Поэтому они любят друг друга, как мать и сын и одновременно соединены вместе, так как происходят от одного корня и единообразной субстанции и природы» [Герметический венок, 2008, с. 41-43]. То есть брак сына с матерью понимается как возвращение сына в утробу и последующее растворение тела.

«Теперь, - говорит Артефий, - нужно растворить Золото и Серебро в нашей Воде, которая дружественна и пребыва­ет в союзе с ними, и нравится им своим близким качеством, и является как бы чревом, материнской утробой, источни­ком, началом и концом жизни. Поэтому они улучшаются в этой Воде, ибо одна природа радуется подобной ей природе, и одна природа охватывает другую. И таким образом, одно с другим связывается истинным браком, они будут одной природы, новым воскресшим телом. <...> Потому также Золото и Серебро, как произошедшие от этой Воды, как их матери, должны снова войти в материнское лоно, чтобы вновь родиться новыми и стать сильнее, благороднее и могущественнее. Поэтому, где они не умрут и не превратятся в воду, то останутся самими собой и бесплодными, но если они умрут и растворятся в нашей Воде, то принесут многие сотни плодов» [Герметический венок, 2008, с. 77-79]. И да­лее содержится важное с точки зрения психологии замечание:

«Мать, - говорит корпус, - меня породила, и снова через меня рождается. Но после того как я из нее вышел, чтобы я мог лететь, она получила любовь, заботу, уход и питание в той великой мере, на какую всегда способен любящий сын, которого она породила, пока не достигнет совершенного со­стояния» [Герметический венок, 2008, с. 95].

Психологи считают, что инцест означает проникновение в свою мать, соединение с ней и, как одновременный процесс, - погружение в бессознательное. Инцестуальное удовольствие и любовь соотносятся с блаженством растворения во тьме бессознательного и с возвращением благодаря этому в дорожденное состояние. Бессознательное поглощает человека подобно тому, как если бы мать забирала его обратно в себя. Схожде­ние в бессознательное понимается как слияние с матерью и растворение в ней ради нового рождения. В силу этого в ин­цесте обнаруживается отказ от себя и регрессия. Инфантиль­ное Эго все еще находится в эмоциональной связи с материн­ским принципом, не совершило отрыв от него и не обрело самое себя. Таким образом, в психологии инцест понимает­ся как стремление опустошенного или недовоплощенного Эго вернуться в материнские объятия [Эдингер, 2011, с. 68-69].

Юнг писал по этому поводу: «Так же, как aqua permanens, влажная душа - субстанция, происходит из тела, которое стремится растворить, так и мать, растворяющая своего сына в себе, представляет собой женский аспект отца-сына. Этот взгляд, распространенный среди алхимиков, мо­жет базироваться только на существенном сходстве суб­станций, причем не химических, а психических, и принадле­жащих не сознанию, где они были бы дифференцированны­ ми концептами, а бессознательному, в чьем нарастающем сумраке они сливаются все сильнее и сильнее» [Юнг, 2003, с. 285]. Действительно, возникает закономерный вопрос: если в алхимическом трактате описаны самые обычные операции по растворению и последующей фиксации, то зачем использу­ется столь шокирующая символика.

Это вновь приводит нас к мысли, что для алхимиков важ­ным было не содержание, а способ его передачи, фор­ма текста, а не его внешний смысл. Для психологов это - глу­бины бессознательного. Для традиционалистов и посвященных - это указание на иные состояния реальности, более высокие или низкие, чем наша. Такое «возвращение в материнское чре­во» понимается как возвращение к Началу Мира, как повторе­ние космогонического процесса, рождение заново, обновление нашей Вселенной. Это выход за пределы существующего пространственно-временного континуума и всех материально-телесных ограничений, погружение в ту докосмическую изначальность, где prima materia вновь обретает свою девственность.

Неслучайно зачастую сын оказывается рожден Девой. Ар­нольд де Вилланова говорит, что та самая Белая Вода «назы­ вается Alphida или Дева, или Девица с черным лицом» [Герметический венок, 2008, с. 191]. Бонус говорит о Камне, что «его мать является девой, а отец никогда не знал женщин» [Bonus, 1894, с. 126]. От этой Девы, замечает Авраам Елеазар, получишь «кровавый пот и белые молочные слезы» [Елеазар, 2006, с. 111]. Артефий говорит о необходимости появления после воскресения Сына Девы [Герметический венок, 2008, с. 89]. Божественный Сын, по словам Монте-Снидерса, «об­нял за шею эту ласковую Деву, свою истинную Мать, и, наполненная его желанием, она была с ним ласкова, и оба, совершив спонсию, пребывали в любви» [Монте-Снидерс, 2012, с. 61]. Этот Сын Девы есть Меркурий Мудрецов, поскольку «он извлечен из девственной адамовой земли, которая до сих пор не плодоносила» [Fargas, 2008, с. 103]. Пернети уточня­ет, что «когда Герметические Философы говорят о земле, то не следует думать, что они имеют в виду землю, по кото­рой мы ходим, хотя они и замечают, что мы часто попира­ем ее ногами» [Пернети, 2012, с. 314]. Речь идет об Изначальной Земле, почве иного состояния Бытия.

«Колыбель Камня Мудрых» сообщает, что «Сия дево-ма­теры.. дитя свое не так рождает, как обыкновенные жены мира сего, кои когда зачинают, и когда рождают, погубляют девство свое, и паки погубляют. Сия Матеродева становит­ся в рождании своем еще более девою, нежели прежде. Она рождает мозгом, ногами, руками, и всеми частями тела свое­го; дитя ее так велико, так изрядно, что не может произой­ти от единой части. Итак, рождает она так, как приняла [зачала]. Зачала она всеми частями тела своего, и все ее ча­сти делают каждое свое, и служат к прохождению рожде­ния сына ее. Сего довольно к показанию начального правила, что места рождения суть одинаковы с местами восприя­тия [зачатия]. Девическое тело сей целомудренной матери умножает ее девство...» [Колыбель Камня, 1783, с. 37-38].

Мать, однако, «в болезненнейших и смертных родинах своих предается смерти, и доя жизнь сыну своему, который от того рождение свое во всех частях своей матери берет» [Ко­ лыбель Камня, 1783, с. 44]. Умирающая Дева-Мать передает Сыну собственную чистоту и совершенство. Прекрасная Дева «по чрезмерной любви к детям своим предается смерти, да­вая им жизнь, то и возбуждают ее паки отец и мать ее так­ же легко и любообилъно чудесною и небесною их силою, дабы она, предавши себя смерти, родила Божественных детей сво­их» [Колыбель Камня, 1783, с. 52]. Лишь девственное порож­дает чистое и приносит себя ему в жертву.

Но и сын должен умереть, чтобы слиться со своей матерью в оргийном экстазе. «Ныне же, - сообщает “Колыбель Кам­ня Мудрых”, - чтобы дитя сие сделать мощным в царствии его, то должно оно само возбудить паки матерь свою, ко­торая предала себя смерти, давши ему жизнь; но в сей опе­рации должен сын по порядку предать себя смерти, возбу­дить паки матерь свою, и сие в наказание невинного и неес­тественного кровонеистовства, чинимого им целованием и обмыванием матери его, соединением с нею, влиянием, и от всех частей детского семени в девственное тело реченной матери своей ввержением, по пропорции разума и натуры, которое весом ее регулируется, которые весы благоразум­ный художник держит между руками рассудка и познания своего». Для этого сын должен возлечь со своей мертвой девственной матерью. «Хладная и замерзлая мать ощущает в собственной своей утробе внутреннюю и живую силу и те­плоту сына своего, отца и супруга своего, и бывает без потеряния девства своего одушевленною, паки оживляется...

<...> ...сия Девоматеръ зачинает собственного своего сына, собственным своим семенем; в сем другом зачатии и возро­ждении увидите вы все чудеса и редчайшие вещи, случающи­еся во всем мире сем, ни единые не исключая». Сын умирает, «когда дает жизнь матери своей, и мать его умирает вто­рично в порядке своем, гораздо благороднейшим и совершен­нейшим образом, нежели в первый раз, и отделяет дух свой навсегда, дабы доставить и после себя оставить сыну сво­ему, всегда царствующему, царство, исполненное возраста, совершенства, богатства и блаженства» [Колыбель Камня, 1783, с. 53-55]. Здесь важна последняя мысль: она указывает, что происходит переход от бессознательного к Сверхсозна­нию, от низших состояний бытия к высшей реальности боже­ственного мира.

У Эволы находим взгляд Высокой Традиции на этот фено­мен: «Необходимо восстановить героикомагический смысл, заключенный в символизме, согласно которому божествен­ная Вода представляется в виде Девы, играющей роль Ма­тери по отношению к вновь рожденному, выходящему из нее в результате "непорочного зачатия" (самопорождение, духовный эндогенез), и в то же время Супруги своего соб­ственного сына, каковой становится мужчиной, овладева­ет ей и оплодотворяет ее. В соответствии с другой алле­горией, приводимой в литературе, тогда как Мать порож­дает Сына, Сын порождает Мать, то есть его творческое действие скрупулезно сопровождает весь процесс, обеспечивая постоянное соответствие оного “правилам Искусства ”.

Это порождение Матери является ее очищением, - когда очищаемое и очищающее сливаются в едином действии, - и она, соответственно, превращается из “Вавилонской Блудницы" в Деву» [Эвола, 2010, с. 199]. Этим высшим духовным итогом снимается этическая проблема инцеста.

Таким же распространенным мотивом в алхимии явля­ется брак брата и сестры. «Философы утверждают, - пишет Пернети, - что великое делание происходит от кро­восмешения брата и сестры» [Пернети, 2012, с. 152].

Также он замечает, что «Свадьба брата и сестры - озна­чает, согласно Герметической Науке, смешивание серы и Меркурия в философском яйце. Они называют это также соитием мужа и жены» [Пернети, 2012, с. 290]. В этом случае Осирис и Исида рассматриваются как брат и сестра.

Причем Исида предстает в качестве «Матери всех явле­ний», поскольку, «объединившись с Осирисом, создает све­тящийся флюид, который дает жизнь всем существам» [Concordancia, 2007, с. 49]. При этом происходит соедине­ние горячего и сухого с холодным и влажным, что и называлось Философами браком брата и сестры [Concordancia, 2007, с. 63].

Главным на эту тему рассуждением в алхимии считают­ся слова Арислея в «Собрании Философов»: «“Приведите мне вашего сына Габриция и его сестру Бейу. <...> ...невоз­можно зародить настоящее потомство без нее, и не смо­жет приумножиться ни одно дерево. <...> Я соединяю Га­бриция и Бейу... Брат ведет свою сестру, а не муж свою жену. <...> Так же поступил Адам, поэтому и теперь у нас множество детей. Ибо Ева была из той же материи, что и Адам. И также Бейа сотворена из той же вещественной материи, что и красивый сияющий Габриций. Но он - со­вершенный мужчина, а она - незрелая женщина, холодная и несовершенная. <...> Благодаря свадьбе Габриция и Бейи мы забудем о печали, так как мы ничего не сможем сде­лать, когда они станут одной (материей) природы”. <...> И как только Бейа сопроводила своего мужа и брата Габри­ция, и как только он лег с ней спать, он умер и потерял весь свой живой цвет и стал мертвым и бледным, цвета своей жены. <...> “Отдайте нам вашу дочь, и, может быть, Бог нас пожалеет и сделает так, что ваша дочь с нашей помо­щью за короткое время вернет сына, которого она держит мертвым в своей утробе, и она все оживит, молодая, силь­ная, способная очень сильно приумножить потомство так, как вы еще никогда не делали’’» [Сокровищница, Т. 1, 2014, с. 29-30J.

Пернети, комментируя этот отрывок, замечает, что брат - это «магистерий, доведенный до красноты», в то время как сестра - это «магистерий, достигший белизны» [Перне­ ти, 2012, с. 56, 297]. Михаил Майер, обращаясь к пробле­ме инцеста между братом и сестрой говорил, что подобные «личности, о коих говорят Философы, так же свободны, как сыновья и дочери Адама, женившиеся между собой, не совершая при том никакого преступления. <...> У Фило­софов же существуют свои аргументы в пользу того, по­чему брат должен жениться на сестре: это сходство их субстанций - подобное должно соединяться с подобным. К этой категории относятся двое, сходные по виду, но различающиеся полом. Один из них называется Братом, дру­гой - Сестрой. Эти двое, будучи по своей свободе и об­ стоятельствам подобны первым людям, неизбежно, и не в противоречии с законом, должны соединиться узами бра­ка. <...> Таким же образом Металлическое Естество, кое превыше всех других обладает внутренним сродством или гомогенностью субстанции, желает подобное себе всякий раз, когда к нему пытаются нечто присоединить. Но Брат и Сестра, соединенные в браке, не будут плодовиты или долговременны в любви, если только Филотезия, или чаша любви, не будет выпита ими в качестве фильтра. С по­мощью последнего их ум соединяется и составляется, они пьянеют и (как Лот) теряют стыд; они совокупляются и производят потомство - незаконное, но все же истинное» [Майер, 2004, с. 66-67]. Таким образом, в подобном инцестуальном браке алхимики на первое место ставили соеди­нение подобных природ с последующим усилением их ка­честв в новом веществе [Roob, 2006, с. 356]. Камала-Джнана показывает, что алхимики понимали под инцестом брата и сестры соединение серы и Меркурия мудре­цов. При этом герметические Философы намекали «на союз двух первичных материй, которые были единосущностны между собой» [Kamala-Jnana, 1961, с. 55]. Инцест в алхимии - это символическая попытка соединения с себе подобным и восхищение собственной сущностью [Alonso Fernandez- Checa, 1995, с. 218]. Фулканелли говорил, что соединение Серы и Ртути проще всего назвать «браком брата и сестры», «что точнее всего, ведь они действительно брат и сестра, раз у них одна мать, а противоположность их характеров объясняется разницей в возрасте и развитии, а не отсут­ствием сродности» [Фулканелли, 2003, с. 207]. Также и Клоссовски де Рола неоднократно отмечает, что в алхимической литературе постоянно встречается описание кровосмеситель­ного брака между братом и сестрой, и этим «подчеркивается близкое родство двух противоположных, но взаимодополняющих принципов», причем Сера и Ртуть «имеют общее про­ исхождение» [Klossowski de Rola, 2004, с. 100, 269]. Голланд, утверждая что алхимия представляет собой «один вид, одну материю и одно Делание», говорит о необходимости соедине­ния Брата и Сестры, ибо «тогда они достигли бы всяческого исполнения в этом Искусстве, и все их Делание завершилось бы успешно», причем их «необходимо обратить в один чи­стый корпус, подобный кристаллу» [Голланд, 2012, с. 279, 280].

Светоч нашего Искусства Василий Валентин в коммента­рии к Одиннадцатому Ключу напоминает, что Орфей и Эвридика были не просто муж и жена, но также брат и сестра.

Чтобы получить множество детей, он, по приказу Всевышне­ го, «должен взять кровь от твоей правой стороны и кровь от левой стороны твоей жены, затем также кровь твоего отца и матери, находящейся в их сердцах, являющейся от Природы двоякой и все же только одной кровью соединенной вместе» [Василий Валентин, 2008, с. 96]. Никто ни ра­нее, ни впредь не смог бы открыть эту тайну в более простых и ясных словах, чем наш Мастер. Объясняя брак между Мар­сом и Венерой, братом и сестрой, он также говорит о един­стве природ, так как они «обладают одним духом и тинкту­рой, как и золото» [Василий Валентин, 2008, с. 186].

Важным дополнением к этому можно считать строки в «Пире Мудрецов», где сказано, что «дева, выйдя замуж за супруга, являющегося ее собственным братом, с которым она была создана и образована, не запачкавшись этим пер­вым союзом, почти полностью духовным, вступает во вто­рой брак, чтобы иметь телесное потомство, которое ду­ховный супруг не может ей дать». Здесь повторяется драма Орфея и Эвридики, которые тоже не сразу смогли завести де­тей. Телесный супруг не лишает деву ее невинности и «вы­ держит общество и союз с духовным супругом, который, со своей стороны, обрадуется этому, поскольку духовное и телесное имеют начало и происхождение от одной крови» [Со­ кровищница, Т. 2, 2014, с. 147-148].

Во всех случаях инцест важен не сам по себе, а как сред­ство для рождения нового совершенного Ребенка. Вейденфилд, например, поясняет, что «ни у кого и в мыслях нет соединить двух мужчин, так как это отвратительно и про­тиворечит Природе», ибо не приводит к появлению потом­ства. Но зато обязательным и самым прекрасным он считает брак между родными братом и сестрой, поскольку они тогда, «словно гомогенные друг другу», соединились бы в единое тело, «наслаждаясь неразрывностью качеств друг друга», благодаря чему «в дальнейшем был рожден благородный сын Солнца» [Вейденфилд, 2013, с. 18-19]. В трактате Лиможона Евдокс настаивает на том, что Камень «следует сочетать браком с Супругой его же собственной крови; таким образом, всегда две Вещи порождают из себя одну (Вещь)». Пи­рофил же добавляет, что «Камень, рожденный от двух Суб­станций единого Рода, оказывается одной целой гомогенностью и третьей Сущностью, наделенной двумя природами, которые делают ее одну саму по себе достаточной для по­ рождения Сына Солнца» [Limojon, 1723, с. 99-100]. Также и на гравюре к книге Афоризмов барона Урбигера инцестуозное влечение брата и сестры (Аполлона к Диане) приводит к появлению Ребиса - совершенного Ребенка, Нашего Камня [Klossowski de Rola, 2004, с. 311].

Как пишет Фулканелли, второе правило Делания заклю­ чалось в том, чтобы «соединить одну жизнь с другой, то есть соединить перворожденный естественный Мерку­рий с активной Серой, получая в результате Меркурий Философов - вещество чистое, летучее, восприимчивое, живое» [Фулканелли, 2003, с. 382]. Ириней Филалет в «Фонтане Алхимической Мудрости» добавляет, что тяга брата к сестре (или матери к сыну) необходима, «чтобы усовершен­ствовать друг друга, подведя к телу духовную и тонкую природу» [Сокровищница, Т. 1, 2014, с. 509]. Наконец, у Пернети читаем, что «когда Философы говорят, что от этого брака рождается гораздо более красивое дитя, чем его отец и мать, то они подразумевают под этим золото или золо­тоносный порошок, превращающий несовершенные металлы в совершенные, то есть в золото или в серебро» [Пернети, 2012, с. 290].

Этот итог Великого Делания показывает, что алхимики рассматривали инцестуальный брак брата и сестры или мате­ри и сына в качестве переходного этапа на пути реализации.

Как мы видим, инцест - это весьма распространенный в алхи­мии символ развития и преображения материи. Он подразу­мевает слияние близких, родственных элементов с целью их очищения и преображения. Сам инцест, строго табуирован­ный в нашей современной дегенеративной культуре, должен был указывать на полное преодоление материей в своем преображении всех прежних форм и ограничений. В результа­те появляется Философское Дитя, или Камень, что и являет­ся высшим завершением Великого Делания. Как в результате брака Осириса и Исиды рождается Гор - божественный Птицечеловек, так и в результате алхимического инцеста появля­ется Философский Камень, Ребис, совершенный Сын Девы.

Психологи считают, что терапевтический эффект алхимического языка и образной системы заключается в их метафоричности. Этот непонятный, затемненный символический язык алхимических трактатов есть яркий признак затемнен­ное™ самой человеческой души и неясности процессов, про­текающих в ней. Алхимический язык пробуждает в человеке способность к метафорическому мышлению и создает в его бессознательном цепочку причудливых символических форм, через совокупность которых душа человека и пытается осоз­нать и раскрыть собственные тайны. Возникает парадоксаль­ная двойная ситуация: с одной стороны, алхимические сим­волы должны скрыть подлинное значение и смысл проводимых операций, с другой стороны, именно эти символы имеют терапевтический эффект - через них раскрываются внутрен­ние комплексы и душевные порывы алхимика.

Алхимический символизм, таким образом, имеет своим истоком желание бессознательных комплексов реализоваться, оформиться. Алхимический Opus позволяет этим комплексам осуществиться, развиваясь в требуемом направлении. Однако сама природа этих комплексов такова, что они в своей реали­ зации восстают против этического подавления и моральные нормы оказываются неприменимы к ним. Алхимический язык и образность выходят за рамки этического контроля. Они происходят из той области души, где моральные оценки неуместны и даже ошибочны. Процессы духовного освобождения и самопознания используют зачастую ужасаю­щие образы, непристойные и неприемлемые с точки зрения профанной морали. Именно поэтому алхимия - «священная наука», чистое Искусство «по ту сторону морали».

Трудно представить, что алхимики выбрали бы для опи­сания этапов Великого Делания такие откровенно шокирую­щие образы и мотивы (инфантицид, патрицид, инцест, кан­ нибализм и т. д.), если бы они не имели для них особой пси­хической значимости. Действительно, какой смысл описывать процесс соединения серы и ртути в терминах кровосмесительной связи матери и сына или брата и сестры, в то время как подобные отношения считались недопустимыми? Такое возможно лишь при условии, что за этим описанием якобы химического процесса скрывается нечто, что действительно волнует души людей. Причем речь идет, конечно, не о вседозволенности, не о половой распущенности, не о допустимости преступлений на сексуальной почве. Речь, как ни странно, идет о самопознании, о проникновении в самые глубинные, ранее недопустимые и, как казалось прежде, запретные об­ ласти души. Допуская или даже «разрешая» запретные фор­мы взаимоотношений между людьми, алхимик на самом деле озабочен снятием запрета на погружение в темные стороны собственной души, где он и пытается обрести свой огненный Камень (Vitriol). Это, по сути, нарушение извечного запрета на «познание добра и зла», обретение права на «запретный плод», который мистиками также часто интерпретируется как сексуальный акт между братом и сестрой или отцом и доче­ рью (Адамом и Евой).

Как мы видим, мотивы и образы Эдипова комплекса, ин­цеста, детоубийства на самом деле позволяют алхимику вый­ти «за рамки» человеческих устоев и «законов». Однако, по­гружаясь в темные области бессознательного, алхимик на са­мом деле искал выход в Сверхсознание. В темных глубинах подземного мира он искал свое Истинное Сокровище. На са­мом деле здесь происходит «абсолютное преодоление» всего человеческого и выход за его пределы не в низшие, а в выс­шие сферы сознания и состояния Бытия. Эти весьма экстра­ вагантные алхимические образы имеют не субличностный, а сверхличностный смысл. Пережитый опыт открывает для со­знания возможность трансформации в Сверхсознание. Эти образы, наконец, имеют отношение не к подавленным сексу­альным комплексам, а к опыту инициации.

Именно в этой точке происходит экзистенциальный раз­рыв уровней и изменение состояния Бытия и полярностей с низшего на высшее, с субчеловеческого на инфрачеловеческое. Алхимический опыт, основанный на пережитой иници­ации и изменении состояния Бытия и восприятия реальности, освобождает от психоаналитических трактовок, моралистиче­ской озабоченности. Алхимик утверждает эксперименталь­ный принцип, позволяющий трансмутировать человеческую личность и физическую материю в высшие состояния, в Философское Дитя или Философский Камень постфизической реальности.

Переживание алхимиком «шокирующего» опыта дето­ убийства и инцеста, хотя бы и в образной форме, в сфере воображения, и есть путь инициации, при котором происхо­дит радикальный разрыв с «человеческим» измерением ради обретения сверхчеловеческих способностей метафизическо­го мира и обожения. Это не нисходящее движение к подсо­знанию, а восходящее - к Сверхсознанию. В этом смысле ал­химический опыт шокирует, пугает профана именно потому, что он открывает ему высшие области сверхсознания, сверхбытия и сверхреальности, закрытые для массового человека и открытые лишь немногочисленным и поистине избранным, пережившим во всей полноте опыт инициации или алхимиче­ского преображения, то есть перехода на иной, высший уро­вень Бытия.

Сергей Телегин "Алхимия магического слова".