Она вдруг стала сильно кивать головой, опустилась на колени.
Схватила край соболиной шубы и произнесла:
— Так это я уже богу душу отдаю, вот и чудится. Старухе немного осталось, барин. Пощади. Девчонка рожает, куда нам сейчас деться-то всем? Семья бедная. Тётка помешалась. С головой у неё сложности. Брат её на войне, а я вот, сердобольная, хожу помогать.
И хотелось Павлюте шепнуть Ксанке, чтобы притворяться начала. А та и впрямь рожать начала.
"Повесть об окаянной" 4 / 3 / 1
Как заорала, что гость в соболиной шубе глаза открыл. Небрежно ногой отпихнул Павлюту и произнёс:
— Тут все помешанные. Все с головами не дружат. Пошли дальше.
Когда и военные, и важный гость покинули дом, Павлюта схватилась за сердце и произнесла:
— Не помощница я тебе сегодня, Ксанка. Сама разродишься. Слаба я… Этот чёрт всё из меня забрал. Но это и хорошо. Парня не заприметил. Обвела я его, как могла… А силы уже не те.
Ксанка не слушала старуху, продолжала орать, сидя на стуле и растопырив ноги.
Павлюта лежала на полу, не в силах подняться.
Ксанка тоже опустилась на пол. Встала на четвереньки, и вскоре её крик смешался с криком младенца.
— Спасибо, Боженька, — шептала Павлюта. — Помог девчонке. А мне не помогай. Я сама виновата, что этот чёрт пришёл. Не узнал… Конечно, как узнать во мне девчонку с косичками.? Не год прошёл. Сколько? Двадцать, тридцать? Пятьдесят, Боженька. Ровно полвека пролетело. А он осанистый и вырос ещё на две головы. Вот почему спасённый так меня завлёк.
Ксанка подползла к Павлюте, дышала тяжело. На груди у неё посапывал малыш.
— Кто там родился? — простонала Ксанка.
— Вольнодумец родился, наверное, — ответила старуха. — По заднему месту и не видно…
После визита в деревню мужчины в соболиной шубе, военные перестали патрулировать улицы.
Павлюта три недели лежала в доме Ксанки без сил. Похудела ещё больше. Кожа да кости остались… Глаза впали, нос заострился, щёки исчезли и вместо них образовались глубокие ямы.
Федька ходил важным. Он, по сути, остался главным в семье.
Тётка Верка и впрямь сошла с ума.
Павлюта сказала, что вернуть её к нормальной жизни уже не сможет.
Ксанка занималась новорожденным сыном, а Вадим из телятника перешёл в дом и целыми днями подъедал запасы семьи.
Федька с утра до вечера пас гусей в соседней деревне.
Помещик платил деньгами каждый день. Гордый мальчик приходил домой уже затемно, вёл себя по-взрослому, требовал от Ксанки еды.
После той страшной ночи со свистом, темноты бояться перестал.
Заработанные деньги хранил в мешочке, подвязанном к поясу.
Сам на Крещенскую ярмарку пошёл в село и купил себе одежду.
Ненавистные отцовские штаны отдал Ксанке со словами:
— Перешьёшь на своего.
Затихли слухи о неизвестном преступнике, начались сплетни о сумасшедшей тётке Вере.
Женщина ходила по деревне, всем кланялась и говорила, что ночами в их дом приходит мужчина.
— Ксанка мужика к себе привечает, он красивый, статный. Улыбка у него ровная, зубы белые.
Только к утру тот мужик вылетает в окно чёрным вороном. И Ксанка ждёт его до следующей ночи.
А Павлюта того ворона у себя во дворе с руки кормит. Месяц у нас жила. Притворялась больной. Слава богу, что ушла. А то у нас и вздохнуть без гостей нельзя.
Тётке Вере сочувствовали. Особо любопытные всё пытались ночами в окна заглядывать, да всё было зашторено.
О том, что в доме Ксанки живёт Вадим, никто до приезда мещанина Маланина и не знал.
Лысоватый сорокалетний мужчина в очередной раз приехал уговаривать Ксанку пойти за него.
— Ну чего ты тут сидишь в этой глуши? Я от позора избавлю, сына своим считать буду. Да и уюта у меня побольше, чем здесь, и мальчонке радость будет. Знакомая моя организовала сад для младенцев. Кукол разных привезла заграничных. Можно прийти, тебе кофею подадут, детьми займутся няни, а ты под цветом липы посидишь со мной под руку.
— Хорошо поёт скворец, — улыбалась тётка Вера. — Только, скворушка, ко Ксанке нашей летает ворон. Он ночами тут бывает. Воронят ей делает. Вот приедешь в другой раз, так тут стая будет. Она даже яйца откладывать стала. Того и глядишь, оперится да улетит с ним. А на меня своего Николашу оставит. Хорошо, что Федька уже сам по себе.
Тетка Вера ещё поворчала и ушла на свою кровать.
Маланин смотрел на Ксанку, на то, как она кормила сына и говорил:
— И от тётки тебя избавлю. Каждый день слушать не будешь её сказки. Соглашайся!
— Отчего же это сказки?! — Вадим возник неожиданно перед Маланиным.
Вышел из-за перегородки в чёрной рубашке, купленной Федькой в подарок спасённому.
У Маланина глаза на лоб полезли:
— Так тётка и не сумасшедшая. И чего ты не сказала, что давно Прошке своему рогов наставила?
Вадим улыбался, посматривал на разозлённую Ксанку, на возмущённого «жениха».
— Ксанка, не зря говорят про тебя, что ты недалека умом. Ох, не зря, — Маланин стал ругать девушку за распутство.
Только собрался встать из-за стола, как Вадим его обратно посадил.
— Я за брата её буду, чего хочешь, мужичок?
— Да вот жениться хотел, — пробормотал Маланин. — Да уже и передумал. Других баб в округе полно, а я к этой приплёлся.
— И то правда, — кивнул, смеясь, Вадим, — и не лень за столько вёрст к сестре моей ехать? Небось, пропотел весь, пока добрался?
— Не без этого, — кивнул Маланин. — Дорога дальняя. Разбои, опять же. Я начеку всегда. Чуть что, экипаж брошу, а сам верхом ускачу.
— Умно́ придумал, — кивнул Вадим, — только вот ты их увидишь, так и руки затрясутся тотчас! Так что, жених, дорожку сюда забудь. Не брат я Ксанке, а муж её будущий. Так вот вышло.
Вадим подошёл к девушке и поцеловал в лоб.
Ксанка смотрела на него с такой ненавистью!
Вскочила со стула, подошла к Маланину и произнесла:
— Игнат Василич, пойду за вас. Прямо сейчас пойду.
— Нет-нет-нет, — замотал головой мужичок. — При живом муже не возьму. Да и подумал я тут… На кой мне жениться? Живу один и бед не знаю. А с дитём возьму — сон потеряю. Опять же, беспокоиться буду, сон уйдёт. Я лучше сам как-нибудь. Как раньше.
Вадим заулыбался.
Маланин быстренько обулся и выбежал из дома.
Ксанка положила дитя в люльку и набросилась с кулаками на Вадима:
— Ты чего, чертяка, воду нам мутишь? Из-за тебя тётка с ума сошла! Бабка Павлюта тоже на грани. А сам жрёшь как бык, ржёшь, да женихов моих выгоняешь!
— А зачем тебе этот плешивый? Ты посмотри на меня! Чем я плох?
— Тем, что ты дyрак! — возмущалась Ксанка.
— Зря ты так, я человек хороший. И богатый даже. Но нет сейчас ничего у меня. А тётку твою я могу вылечить. Прямо сейчас могу. Только вот тут штуковина такая: она вылечится, а другой заболеет.
Вадим опустил голову.
— Не моя это прихоть.
Ксанка как будто и не слышала этих слов, выпалила:
— Лечи тётку!
Вадим подошёл к Вере, положил ей руку на лоб.
Долго так держал свою руку. Ксанка стояла рядом и смотрела, как меняется тёткино лицо с бледного на багровое, как губы наливаются прежней жизнью, а не отмечаются больше тоненькой, почти незаметной полоской.
— Стоило ради меня её вот так мучить? — шептал Вадим. — Я бы и сам справился. А Павлюта хоть и помогла мне, да только себе хуже сделала. Мне уехать отсюда надобно. Но жениться хочу. На тебе хочу. Ты всё равно не дождёшься своего Прошку. Не нужна ты ему. Брат твой уже самостоятельный. Не пропадёт. Да и тётка за ним присмотрит. Я вот на ноги встану, заберу своё у дядьки и заживём. Нравишься ты мне, Ксанка.
Вадим убрал руку с головы тётки, тяжело вздохнул.
— Оклемается, немного ещё подурит и всё. Молодая она ещё. Маланину бы к ней свататься.
Ксанка засмеялась вдруг.
Положила руки на плечи Вадима и прошептала:
— Ну раз берёшь меня в жёны, то пойду…
Вадим погладил девушку по волосам. Поцеловал в губы.
Когда Ксанка пошла к плачущему сыну, парень прошептал, наматывая её волос на свой мизинец:
— Всё, дядюшка! Попробуй меня победить через неё. Не выйдет.
Ксанкин крик не сдвинул с места Вадима.
— Говорил я, — прошептал он, — что один здоров, другой болен...
Продолжение тут
Копирование запрещено.
Фото из личного архива.