Ему было 25, когда на него обрушилась всесоюзная слава. Роль Кеши Четвергова в картине «Усатый нянь» в одночасье сделала Сергея Проханова знаменитым. Когда Сергей Борисович рассказывал о том, как внутренний ребенок помог ему в жизни и карьере, и что вынудило его уйти из кино, я видела перед собой любимого персонажа из трогательного фильма моего детства, словно не промелькнули эти почти полвека, и я опять смотрю то трогательное кино.
- Почему Ваш выбор пал на актёрскую профессию?
- Я очень рано начал петь, где-то с семи лет. У меня, кстати, был сильный «женский» голос - контртенор. Исполнял любимую песню «В огромном небе, в необъятном небе…я так мечтала» (речь о песне «Летит девчонка» музыка Т. Кралича, слова Л. Дербенёва - прим. автора). Допелся я до мутации голоса. Произошло это где-то в одиннадцать-двенадцать лет. А дальше физико-математическая школа для особо одарённых детей. Прозанимался я чистой воды физматом. Водили нас в институт, где были летательные аппараты, мы там даже кое-что руками потрогали.
От скуки что ли, мы с друзьями пошли в Театральную Студию при Дворце Культуры «Салют». И понеслось. Сыграл спектакль «Мой брат играет на кларнете», ещё что-то, в общем, наигрался там и поступил в театральный ВУЗ. Особо одарённые пошли дальше, а я пошёл в искусство.
- А как случился роман с кино? Ничего не путаю? Первая Ваша работа на этом поприще была в 1970 году в фильме «Семья как семья (Коробовы встречают Новый год)»?
- Да. Два слова у меня было в этой картине.
- Какие?
- Первый раз пришёл в кино дабы что-нибудь сказать. До сих пор помню: «Родители созданы, чтобы воспитывать, волноваться и переживать!»
Потом пошло-поехало. Пришли на смотр в Щукинский институт, сидят ассистенты, смотрят на тебя, потом подзывают:
- Хочешь в Одессу поехать?
- Я?! В Одессу?! Бесплатно?!..
В Одессу я полетел на пробы фильма «Юлька». С Ирой Варлей – не с Натальей Варлей, а с её сестрой, Ирой, мы сыграли главные роли.
- Сколько лет Вам тогда было?
- Ну, сколько? 1970 год. 18 лет.
После я посчитал себя опытным мастером (смеётся), прибавил себе несколько картин, хотя у меня была всего одна. Ну, как все понтуются, знаете (хохочет). И взяли меня на главную роль в фильм Рубена Мурадяна «А пароходы гудят и уходят». Съёмки проходили в Волгограде три месяца.
- Чуть отступим от Вашего кинематографического пути. Помню Вас в программе «Будильник». Центральное Телевидение СССР – две кнопки. Детские программы дети смотрели с удовольствием. Расскажите о том периоде?
- Я сыграл в семи мюзиклах «Будильника» - так мы называли выпуски. С Ириной Муравьёвой, с Евгением Стебловым, да много с кем. Пел там. А в «Машеньке и трёх медведях» моя дочка Настя снималась, ей было пять лет. Жаль, что сейчас такое не показывают на телевидении.
- Любимый фильм, как говорится, всех времён и народов – «Усатый нянь» Грамматикова. Сердечная благодарность за блестящую роль! Как Вы нашли подход к детворе и утихомирили мелкую гвардию?
- Все пробовались и пробовались, а мне казалось, что я сам ещё ребёнок. Я хорошо двигался, пел, танцевал, мы с Таней Овсянниковой, кстати, были лучшей парой Щукинского института. Умел импровизировать. Это сейчас пробы и съёмки проходят несколькими дублями, а тогда второго дубля не было. Всё, что успел сказать, слава богу. В общем, на пробах был кошмар, конечно (смеётся). Справились с ситуацией.
- Комичные ситуации наверняка были, расскажите о них.
- Дети постоянно срывали приклеенные мне усы. Когда я понял, что мне уже не светит даже попробоваться в этом фильме, сказал: «Ребята! Я подарю усы тому, кто будет лучше всех себя вести!» После чего каждый ребёнок мне подмигивал, мол, да, да, мы тебя не будем трогать, но усы мои. Меня утвердили, усы я подарил какому-то мальчишке.
- Правда ли Грамматиков дал детям задание доводить до белого каления всех претендентов на эту роль? Щипать, кусать, не слушаться. Кешей Четверговым мог стать только тот, кто подружится с детьми. Это так?
- Дети вряд ли знали, что такое «белое каление» (смеётся), но в принципе, это правда. Грамматиков подзадоривал детей: «Затаскайте его! За волосы, за волосы его! Ущипните его!»
Самое главное - дети разрушали макет моего существования, который я сам себе наметил и наметил мне режиссёр. И вот тут вышла та правда в моём герое, которую Грамматиков искал.
- Какую правду искал режиссёр?
- Чтобы артист, которому, грубо говоря, дают подножку дети, выровнялся и пошёл сам. Вот я и пошёл. Рассказал им сказку, непонятно, откуда я её вообще взял. Выпутался и пошёл.
- В одном из интервью Вы говорили, что Вас перевоспитали дети. При «Театре Луны» есть детская театральная студия. Теперь Вы перевоспитываете детей?
- Я ставил «Короля Лира» мюзикл «Лиромания» Александра Журбина. Кстати, очень классный мюзикл, до сих пор идёт. И вот я придумал такую концепцию, когда сам Лир задумался: «Где и в чём я сделал ошибку, что три такие поганые дочки выросли?» Отматывая в голове сюжет своей жизни, возвращался к своим маленьким девочкам: Гонерилья, Регана, Корделия. Вспоминал, что они делали, когда умерла мать.
Мне пришлось обратиться к детям, уже зная, что это такое. Набрал я детей десятилеток из ансамбля «Непоседы». Они должны были петь, танцевать. Позвонил художественному руководителю, говорю: «Дайте детей погонять, потом отдадим!» (смеётся). Потом набрал своих. Сейчас в «Маленькой Луне» 150 человек занимаются, руководит процессом моя дочь.
- По каким критериям Вы отбираете детей для студии? Маленькие абитуриенты сдают экзамены, проходят кастинги, или кого привели, тот и занимается?
- Как правило, кто пришёл – тот попал (смеётся). Берём детей на два месяца – срок, когда ребёнок «распаковывается». Если ребёнок с удовольствием ходит, занимается, проявляет таланты, мы его оставляем. Если нет, то мы приносим извинения родителям и прощаемся. «Уходите-ка вы от нас, потому что ваш ребёнок, ну, вообще не артист!» (хохочет).
В «Маленькой Луне» занимался мой внук Федя. Такой талантливый оказался! К сожалению, он с мамой и папой улетел на Филиппины, они там живут, у них там своё дело, но я их жду. Должны скоро приехать.
- Как-то Вы сказали, что «Маленькая Луна» не даёт театру скатиться в пошлость. Что Вы подразумеваете под определением «пошлость» и что, на Ваш взгляд, недопустимо в театре?
- Терпеть не могу обсценную лексику на сцене. Бывают откровенные спектакли, не буду их называть. Гуляют, как говорится, вовсю. Меня от этого сразу начинает тошнить. Как на сцене ругаться матом? В жизни, пожалуйста. Также я не люблю кино, где издеваются над детьми. Для меня это кошмар. Терзать ребёнка недопустимо, ну, обойдите вы этот угол как-нибудь! Хуже от этого фильм не станет. Ещё в картине «Иди и смотри» можно хоть как-то понять, почему такое сняли, но показывать мучения ребёнка ради зрительского флёра – зачем?
- Это одна из причин, по которой Вы отговорили от актёрской карьеры своих детей?
- Я не отговаривал. Наверное, им подумалось, что актёрская профессия безжалостная, слишком трудная, безалаберная. Кроме того, должно быть везение. Если у кого-то пойдёт «масть», как в моём случае – я стал сниматься, приносить в дом хорошие деньги – здорово. Но гарантий, что так будет, никаких. До тридцати не стал популярным – ты никому не нужен, беги из этой профессии без оглядки, задрав штаны!
Пожилые артисты вообще никому не нужны, что сейчас и происходит со многими актёрами. Хотели, мечтали, раз – ничего не получилось. Не получилось – нужно вовремя уйти из профессии.
- Фильм «Молодая жена» Менакера. «Трижды о любви» Трегубовича. После этих картин Вы почувствовали себя по-настоящему знаменитым?
- Совсем знаменитым я проснулся после «Усатого няня», конечно. Гарри Потер чемодан бы за мной носил! (смеётся). Да ужас это был! Выхожу из метро, вижу у кинотеатра «Балтика» на фильм четыреста человек в очереди стоит. Я посчитал! За мной постоянно гонялись толпы девиц, письма слали, чего только не было! Это была такая степень популярности, сам не ожидал. Нас даже в Министерство культуры Губенко вызывал. Мне какой-то орден там вручили.
Второй фильм, принёсший мне славу, был «А пароходы гудят и уходят». Иду по улице, а из окон орут: «Вон он! Вон!» Я так обрадовался, а люди пили водку, в общем, зазвали меня к себе, напоили, в институт я не попал. Думаю: «Боже мой, вот это слава великая!» (смеётся)
- Что слава принесла с собой в Вашу жизнь?
- Связи нужные. Мне не отказывали в просьбах. Я утвердился, как личность. Меня уважали в Театре Моссовета, у Лосева и Хомского я был в фаворе. Когда человек реализовался в профессии, как модно нынче говорить, снимается, популярен, к нему совершенно другое отношение.
- В 1985 году в Театре Моссовета выходит спектакль «Иисус Христос – суперзвезда» Ллойда-Уебера. Вы выступаете не только в роли Ирода, но и в качестве режиссёра. В те годы спектакль был прорывом, явлением. Расскажите о нём.
- Движуха была, да. Пришёл музыкальный руководитель Александр Чевский и принёс музыкальный материал. Я понимаю, что это всё-таки Ллойд-Вебер, не баран нахичал. Все начали суетиться: «Как мы это поставим?!» Мне одному такую богатую постановку не дали бы, но я сделал всё, чтобы спектакль вышел. Павел Хомский нам тогда дал крышу. Хомский мне говорит: «Гамлета найти проще некуда. А ты вот массовку найди для «Иисуса Христа – суперзведы»! Попробуй!» Массовку, которой в природе не существовало тогда в театре. И я нашёл.
Хватал на улице девиц, которые мимо проходили: «Так! К нам!» Потом пошёл мужиков искать – нашёл подмосковный ОМОН, они у меня танцевали спектакль - это было что-то! Мы их учили полгода. Постановщики танцев измучились. Получался кошмар – кто в лес, кто по дрова. Но как-то мы справились, поставили спектакль. И он как пошёл! До сих пор идёт.
Слишком яркое было произведение. Меня, конечно, чихвостили все подряд: «Зачем ты сюда притащил столько баб и мужиков?! Для женщин, которые продолжали ломиться, в гримёрках сделали плакат: «Пошли все на...» (смеётся)
- Почему после такого ошеломительного успеха Вы ушли из театра?
- Началась перестройка. Я возглавил два кооператива: «ДПД» и «Маскарад» , уже зная, как зарабатывать деньги. Ребята находились у меня на дотации. А потом... Не буду лукавить, называть имён – произошёл рейдерский захват. Тогда это было в порядке вещей. Лосев меня хоть и любил, но всё равно забрал у меня всё и всех. Первая рок-опера, громкий успех, всё понятно. Вот в такой ситуации я оказался. Впрочем, я не жалею.
- И тут Вы решили создать свой театр?
- Я поставил спектакль «Византия» для показов в репетиционном зале. Мне стали делать замечания, мол, Сергей, там не всё хорошо. Чувствую – так будет всегда. Меня поставили в очередь на Малую Сцену. А кровь-то уже у всех кипела! Лужков тогда первый частный магазин открывал! Время такое настало, когда все начинали двигаться сами. Я попал в эту струю.
14 февраля, в День всех влюблённых, «Византию» мы сыграли уже в подвале, который я обустраивал почти четыре года. Пробивал стены, меня чуть не посадили, чеченцы наезжали, чего только не случилось, еле выжил, но пробился. Мне можно медаль за отвагу вручить (смеётся).
Потом наступило время, когда один фонарь стал стоить сорок тысяч долларов. Где взять такие деньги? Я понимаю, что надо приобретать статус государственного театра. А в очереди на государственные дотации уже стояли сорок пять театров. Меня поддержал Михаил Швыдкой, сразу после Романа Виктюка, я с «Театром Луны» вторым вошёл в реестр государственных театров. Мне дали 15 миллионов. Ого! С ума сойти можно!
Пошли «Робинзоны», «Таис сияющая», «Путешествие дилетанта» - замечательный был спектакль, который мне очень хочется восстановить.
- Вы сумели добыть деньги, потом государственные дотации, а как другие Ваши коллеги переживали непростой период перестройки?
- Конечно, если бы не было успешных фильмов, в которых я снимался, после чего передо мной вставали любые чины и делали для меня буквально всё, что я просил, мне пришлось бы нелегко. Я тогда своим лицом даже актёрам Театра Моссовета пробил дачи. Благодаря моей популярности у меня всё получалось. А многим другим ничего не дали, ничем не помогали, поэтому им приходилось непросто. Для киноиндустрии и театра 90-е были тяжёлой порой.
Мы сыграли в фильме «Гений»: я, Александр Абдулов, Лариса Белогурова, Валентина Талызина, Иннокентий Смоктуновский. В кинотеатре «Россия» фильм тогда прошёл четыре раза, а потом «Россию» закрыли, там стали продавать мебель. Пошла бодяга: кинотеатры закрывались, в Москве творился кошмар. Был разгул бандитизма.
- Почему Вы перестали сниматься в кино? «Театр Луны, или Космическая дурочка 13.28» 2007 года была последней Вашей киноработой?
- Меня забрал театр. Поглотил. Сниматься стало попросту некогда. Сниматься абы где мне неинтересно, у меня уже внушительный бэкграунд. Узнавать и так узнавали. «А что слава? Яркая заплата» - как Пушкин сказал. Не больше.
Хотя я написал сценарий «Усатый нянь-2», его одобрили. Второго «усатого няня» должен был играть Дмитрий Бикбаев, а я должен был играть взрослого «усатого няня», так строился сценарий. А потом я подумал: «На фиг он нужен?!» В итоге, пока не сложилось.
- Всё равно Вас никто бы не переиграл. Сейчас снимается много ремейков на старые успешные картины. Как Вы вообще относитесь к современному российскому кино? Чем отличается кино той эпохи, когда Вы активно снимались, от нынешней?
- Особенно не слежу за современным российским кино, могу сказать одно: кто был хорошим, тот хорошим и остался. На мой взгляд, все смотрят работы Никиты Михалкова, Вадима Абдрашитова, Сергея Соловьёва. Как их можно не любить?
- Где черпаете вдохновение?
- Вот тут! – Сергей Борисович прикладывает руку ко лбу.
- А там оно откуда берётся?
- Садишься перед белым листом, начинаешь писать. Потом начинаешь «соединяться с небом» (улыбается). К слову, компьютером я не пользуюсь, даже включать его не умею - только бумага. В «Лиромании» я написал всё: стихи, либретто, от строчки до строчки. Пишешь в белом листе, пишешь, только ручка и бумага. Пишешь, как Пушкин, сукин сын (смеётся).
- Поделитесь планами, над чем Вы сейчас работаете?
- Я сейчас работаю над дизайн-концепцией обустройства внутреннего дворика Международного Детского Центра «Усатый нянь». Вот посмотрите (показывает дизайн-проект). Хочется, чтобы «Театр Луны» стал семейным театром. Это очень интересно. Мечтаю претворить свою задумку в жизни, она нужна детям, городу.