Сэр Генри и Чарльз Бэрримор путешествуют во времени, каждое утро оказываясь в каком-нибудь непредсказуемом году от начала ХХ века до наших дней. На этот раз они оказались в середине лета прошлого года.
07.07.2022
В тот же день после ужина, помешивая чай и о чем-то задумавшись, сэр Генри сказал:
– Сегодня у меня еще хватило здоровья выжить, но в следующий раз я этот год не переживу. Неужели после 2022 года будет еще хуже? Но куда же хуже? Одни эти чудовищные политики сведут с ума кого угодно, даже философа, как я, стоически готового ко всему. Но мог ли я в дни своей молодости предположить, что все ныне происходящее станет реальностью? Это же не политики, а кунсткамера, которая подчинила нас своей власти…
– Они думают иначе, сэр, – столь же задумчиво отозвался Бэрримор. – Цинизм, в котором они погрязли, является единственной реальностью, доступной их пониманию, а в любом проявлении благородства со стороны оппонентов они всегда усматривают исключительно лицемерие. Единственное, что их интересует, кроме денег, – шумиха вокруг них. Увы, приходится признать, что они всего лишь жалкие подражатели вульгарных поп-звезд, которым на закате карьеры остаются только скандалы, чтобы привлечь к себе внимание. Нынешние политики уверены, что день, когда им не удалось ни разу фондерляйнуть, прошел впустую.
– Фондерляйнуть?
– Да.
– Что же это значит? Что они подразумевают под этим словом?
– Уверяю вас, что они ровным счетом ничего не подразумевают. Они настолько просты, что даже не знают, что такое “подразумевать”. Но я могу ответить на ваш вопрос. Фондерляйнуть – ляпнуть что попало, чтобы по воде пошли круги. Чем больше кругов, тем лучше ты фондерляйнул.
– Вот как… А я думал, что-нибудь соврать…
– Нет, это байдануть.
– Или что-нибудь неуклюже сказать с претензией на остроумие…
– Это шольцнуть.
– А есть такое словечко – джонсонуть?
– Сэр, не заставляйте меня после ужина, который в некоторой степени примирил меня с реальностью, погружаться в этот новояз, который приводит меня в ужас.
– Я прошу тебя, Бэрримор. Давай закончим этот день как философы, и если нам суждено сегодня испить чашу до дна, не будем уклоняться от своей участи.
– Вы, как всегда, правы… Джонсонуть? Скорее, джонсонуться: стать всеобщим посмешищем, при этом самому смеяться громче всех, пока все не поверят, что смеешься ты, а не над тобой. Такие политики могут высоко взлететь, но долго нигде не задерживаются.
Кстати, полететь, смешно кувыркаясь, с вершины, на которую взобрался, – это тоже джонсонуться. Ничего не поделаешь, строить свою карьеру на дружбе с террористами в ущерб интересам и нуждам своей страны, – такое не прощают даже лучшим клоунам, а тот, о ком мы говорим, далеко не самый лучший, хотя и не без способностей.
– А микронить?
– Малое делать большим, а большое маленьким. Например, с чисто французским риторическим пафосом говорить о книжном шкафе, хранителе сокровищ человеческой культуры, а не о самих книгах. Гаевничать, одним словом.
– Бэрримор, ты неизвестное объясняешь еще более неизвестным.
– Прошу прощения, сэр. Я запамятовал, что польские министры упразднили Чехова, поэтому не должен был упоминать одного из его персонажей. Но даже после того как они совершили это героическое деяние, я никак не мог запомнить их фамилии. Наверное, потому, что запоминают только первого, а Герострат в истории уже был.
– Да, кстати о бывшем президенте Польши, который на пенсии, кажется, совсем одурел от скуки или от водки, и о польских министрах. Я сегодня утром перечитывал отдельные диалоги из “Графини де Монсоро”, которые неизменно приводят меня в восхищение. В одном из них Реми говорит графу де Бюсси о польском языке и поляках, сейчас найду… Вот:
“– Эта улица называется улицей Жипсьен или Эжипсьен, как вам будет угодно, народ уже начинает именовать ее улицей Жисьен, а вскорости и вовсе будет называть улицей Жюсьен, потому что так звучит приятней и потому что в духе языков – чем дальше к югу, тем больше умножать гласные. Вы должны бы знать это, сударь, ведь вы побывали в Польше. Там, у этих забияк, и до сих пор по четыре согласных кряду ставятся, и поэтому разговаривают они, словно камни жуют, да при этом еще бранятся. Разве не так?
– Так-то оно так, – сказал Бюсси, – но ведь мы сюда пришли не затем, чтобы изучать филологию”.
– Я помню этот диалог, как и многие другие из этого чудесного романа. Здесь Дюма, безусловно, прав: как были всегда забияками безголовыми, так и остались. Вы только сопоставьте: Чехов – и польские министры. Это не просто типичный французский микронизм, а гиперболический, потому что помножен на беспредельный польский гонор.
Впрочем, – заключил после небольшой паузы Бэрримор, – к тому, что сказал Дюма, мне нечего добавить.
– А как насчет моего злого гения, вернее, той, кто ее заменила?
– Трасснуть? Могу я не отвечать на этот вопрос?
– Я настаиваю.
Бэрримор придирчиво оглядел свою окладистую черную бороду в стоящем на столе перед ним зеркале и ответил:
– Что ж, я, как говорится, умываю руки. Вы настаиваете, я отвечаю: трасснуть – это издать громкий, несколько раз повторяющийся неприличный звук. В немецком языке есть слово, которое частично совпадает по смыслу с английским, но звучит не так грубо, – бербукнуть. Я, конечно, понимаю, что мои эвфемизмы в духе XIX века в грубом и неотесанном 2022 году выглядят до смешного старомодными…
– Пандемониум, – обреченно прошептал сэр Генри, который уже не слушал Бэрримора. – Я думал, что мы достигли дна, а мы, оказывается, еще даже не промочили ноги.
Из книги А.В. Домащенко “Философия Чарльза Бэрримора”