День после такой ночи и так был потерян, да ещё и вечером предстояло на смену тащиться, так что, едва добравшись до дома, я имела полное право и собиралась завалиться в люлю, что и осуществила вполне успешно. Как ни странно, уснула я мгновенно и крепко, что случалось со мной в последнее время нечасто, и даже дурным мыслям не удалось перебить мой сон.
К трём же часам дня я вполне выспалась, потянулась, ощутив себя достаточно отдохнувшей, но с час ещё валялась, славливаясь с реальностью.
Сна уже не осталось ни в одном глазу, что радовало, но намешанное с коньяком пиво всё ещё о себе напоминало: долгий у меня отходняк, ничего с этим не поделаешь. Конечно, голова уже не болела, но продолжала слегка кружиться, — меня, как это говорится, штормило. К тому же, следовало уже что-нибудь поесть, но аппетит практически отсутствовал: максимум попить чаю или чего-нибудь прохладительного у меня выйдет, ничего калорийнее не стоит даже пытаться в себя запихнуть. Ну и в любом случае, надо подниматься и собираться на работу: сегодня уже нет причины там не появиться.
Я пошла в душ и долго там стояла, ловя ртом струи прохладной воды. Как же хорошо! Вот бы после душа завалиться обратно, телек посмотреть, побездельничать… Но это снова были мечты: нынче уж точно предстоит работать, вернее, если быть совсем честной, считаться.
Ненавижу учёт! Мало того, что производится он только ночью, так ещё и в тот вечер, на который он назначен, прийти на работу полагается пораньше, чтобы успеть подготовиться. Ну и уйти оттуда получается на следующий день неизвестно во сколько, дай Бог, если часов в двенадцать, выжатой как лимон, и хорошо, если итог учёта при этом радует знаком «плюс».
Но это всё ещё ничего, у меня как обычно ко всему этому имеется ещё и персональный гемор: сменщица моя Ленка, лентяйка, приспособленка и идиотка, которая без калькулятора и два плюс два не сложит, а в работе постоянно ищет лёгкие пути. Внешностью мадемуазель природа тоже наградила весьма специфичной: вроде и не страшная она, обычная, но прыщи — по всему лицу, как у подростка, не смотря на то, что лет ей ближе к тридцатнику, ещё и на голове не пойми чего — то ли волосы, то ли перхоть сплошняком, а на руках живого места нет — одни псориазные корки. По итогам, жаль, конечно, девку, но вид у неё однозначно отталкивающий, как только покупатели от неё не шарахаются. Вопрос о том, кто берёт таких в торговлю, сразу опускаю — это есть не что иное, как случай так называемого кумовства: сестра сей красавицы — лучшая подруга дочери хозяйки магазина, тут всё ясно, а вот почему она свалилась именно на мою несчастную голову, как обычно, никому не известно, но уже год, как приходится худо-бедно взаимодействовать.
Толку от неё в работе ровным счётом никакого: руки настолько из жопы, что даже записывать посчитанное она не годится — почерк такой, словно курица лапой корябала. К тому же, вечно она то больна, то устала, то голодна, то ей надо куда-то позвонить, при этом потрендеть с каждой из наших коллег всегда успевает. Пару раз Лена вообще отпрашивалась и сваливала с учёта, чего никому другому ни в жисть нашей дотошной Ольгой Владимировной не дозволялось. В общем, пользы от человека никакой, только вред, и бесит она меня потрясающе. По итогам выходит, свой отдел я считаю не просто одна, а одна, да ещё и с хомутом на шее, что хорошего настроения никак не добавляет.
Хозяйке на неё я как-то раз пожаловалась, но от моих доводов попросту отмахнулись: ты, Надька, давно в торговле, а Леночка только учится, вот и помоги ей. Вот и помогаю, но что-то толку от этого чистый ноль. Радует только одно: эта дура работает в другой смене, и потому лицезреть её фейс приходится лишь раз в неделю, но вообще давно мечтаю, чтоб однажды она попрощалась на неделю и больше никогда не вернулась. Пусть живёт, здравствует и будет счастлива, только б не видеть её в этой жизни больше никогда.
Ладно уж… Хватит убиваться. Пора заканчивать омовение, вытираться, одеваться и валить на работу: раньше приеду — больше сделаю, и меньше, соответственно, останется на завтрашнее утро.
Я вышла из душа, потянулась, потом завернулась в полотенце, отмечая, что мне значительно лучше, чем с утра и что я правильно сделала, позволив себе проваляться весь день и продинамить работу вчера: в конце концов, я ж не каторжанка, отдых нужен иногда и мне. Надо пойти ещё узнать, как там поживает Стас. Пришёл ли в себя после вчерашнего и согласится ли сейчас меня отвезти? Хорошо бы согласился: до ужаса неохота пёхать четыре километра.
Стас… И почему при мысли о нём я так странно себя чувствую? Как девчонка. Почему ему, по сути, сопляку передо мной, так легко удаётся меня смутить — меня, прожжёную тётку, которая давно разучилась краснеть? Нет, совсем не из-за тех разговоров, которые мы вели поутру, — скорее, из-за того, что он читает в душе и видит всех насквозь. И об этом я узнала не вчера — я почуяла сразу, что он какой-то особенный, необычный, но значения я тогда не придала: просто сработала моя знаменитая жалость, да и денег, как ни верти, хотелось. Но оказалось очень нелегко находиться рядом с тем, кому про тебя известно даже то, в чём ты и самой себе признаться не готова.
От мыслей о Стасе неожиданно пришлось отвлечься: на кухне кто-то чем-то гремел, и я, заинтересовавшись, разумеется, заглянула туда… С удивлением, я обнаружила там Ваську! Сердце на миг замерло: я, честно, и думать про него забыла.
— Ты откуда взялся? — опустив приветствие, с неудовольствием спросила я.
— Заинька, прости! — бросился он ко мне и тут же заключил в медвежьи объятия.
— Когда нужен был, значит, трубку не брал, а теперь явился — не запылился? — я не вырывалась, но и не пыталась обнять в ответ.
— Ну, прости! — картинно-страдальчески повторил он.
— Чего надо? — я вежливо отстранилась, пока не торопясь уходить.
— Ничего! Я соскучился! — изрёк Василий. — Прости, ну пожалуйста!
Я вздохнула. Да не злилась я на него… Я давно уже разучилась на него злиться. Иногда он бесил меня, это да, но я по природе своей необидчива, вернее, отходчива. Всё сказанное им давно забылось, так сказать, потерялось на фоне произошедших событий. Да и наговорил он, вернее, мы друг другу за пятнадцать лет столько… Гадостью больше, гадостью меньше — какая, собственно, разница? Вопрос в другом: простить-то простила, а толку с того? Любовь давно прошла, и никакие слова воскресить её не помогут… И он ведь не тупой, а по сему, должен понимать это не хуже меня. Зачем тогда это всё? Да потому, что так удобно, так привычно.
— Ладно уж, — вздохнула я, поворачиваясь на выход из кухни. Ну явился, и что? Мне один хрен на работу надо.
— Мне Сашка звонил, сказал, что в больнице, — почувствовав, что никто его позорить или воспитывать не собирается, сменил тему Вася.
— Да, — односложно подтвердила я. — Что ж трубку-то ещё вчера не взял?
— Да я не увидел пропущенного, — запросто отмахнулся муж. — Кошмар! Что на дорогах творится! — делано возмутился он, явно чтоб забить эфир и не дать мне вставить хоть слово на это. — Вот так собьют… Это хорошо ещё, что тот водило «скорую» вызвал, не бросил пацана на дороге, — он вздохнул. — Сильно пострадал? — спросил он участливо, обойдя меня и заглянув прямо в глаза.
— Нет, — покачала я головой, — только поцарапался. Скоро всё пройдёт. — о, боже, ну как он не вовремя припёрся!
— Я ему запрещу ездить на эту дискотеку! — подняв вверх палец, Вася включил папу, — будет дома сиднем сидеть!
Я махнула рукой — пусть трендит, если охота, — отошла от него, заглянула в холодильник. Да уж, негусто, да и откуда что возьмётся-то? Что ж, раз так, я есть тогда не буду: на работе потом перехвачу чего-нибудь. Кваса только немного сейчас выпью — и всё.
— Не говори ерунды, Вась, — проговорила я буднично в ответ на его реплику, — На всю жизнь пацана к ноге не привяжешь…
Но спорить со мной никто уже и не собирался: приступ отцовской любви и заботы у моего мужа благополучно миновал. И так было всегда…
И всё будет так же до скончания века: таким, как мой муж, дети неинтересны. Вася может жить только для себя. Если он и пытается иногда быть папой, то только напоказ, чтобы всем было видно: воспитывает сына, чтоб все слышали и демонстративно суёт ему деньги (читай: жалкие гроши). Но стоит ему остаться с сыном наедине, как он забывает о нём или использует как прислугу: принеси подай — иди нахрен, не мешай.
Когда Сашка родился, я не увидела восторгов со стороны супруга. К тому же, он мгновенно изыскал способ поменьше общаться с ребёнком: нашёл неотложные дела и срулил жить к своей маме, типа, от неё ближе на работу, и всё такое, а вот денег та работа так и не принесла. Когда мальчик подрос, мало что изменилось: как только Васька нужен мне или ему, он сразу занят, а денег как ни спроси — нет и не будет. И если я сама не особо хорошая мать, так я хотя бы отмазывалась от своих обязанностей настоящей работой, той, которая приносила доход, да ещё старалась хоть как-нибудь, хоть с помощью подарков показать ребёнку, что помню про него и люблю, то Вася не заморачивался на эту тему совсем: он просто самоустранился, и всё. Без всякой причины. Если я порой просила его принять участие в воспитании мальчика, он начинал разводить демагогию, а потом снова исчезал. За четырнадцать лет Сашкиной жизни он не подарил сыну ничего: ни одной игрушки или хоть шоколадки. Стоит ли говорить, что все вопросы с учёбой сына, одеждой, здоровьем я всегда решала сама? Ну и бабушки, конечно мне помогали: дай Бог здоровья одной и Царствие небесное другой, вырос мой мальчик кое-как.
А вообще, оправдания нет и мне, и в итоге, мы оба уроды: и я, и муж мой. Родили и подарили бабкам… Скоты мы безответственные, больше никто.
— Ты сейчас на работу идёшь? — миролюбиво спросил тем временем Вася, заглянув в холодильник следом за мной. Надо сказать, стесняться он не стал: взял кусок сала, кастрюлю с остатками супа, которую незамедлительно поставил на плиту.
— На работу, — кивнула я и направилась в комнату.
— А чего так рано? — «заинтересовался» он.
— Учёт, — буркнула я в ответ.
— Сигарет мне завтра купи, — буднично бросил муж мне вслед.
— Хорошо, — машинально ответила я. Постояла, секунду подумала и добавила: — Денег дай.
— Чего? — очень искренне удивился он, заглядывая в комнату.
— Денег дай, — медленнее и чётче повторила я, уставившись на него.
— Каких денег? — спросил муж, несколько поменявшись в лице.
— Обыкновенных: рублей, — пояснила я.
Оказавшись в своей комнате, я, так как в доме, похоже, никого, кроме нас двоих не было, сбросила полотенце, в которое завернулась после душа, и взяла фен.
— Надь, ты что, какие деньги? — Вася аж в комнату вслед за мной пришёл, — сейчас же конец месяца, до зарплаты ещё четыре дня. Купи, а я получу зарплату, дам тебе денег, — пообещал он.
Я повернулась к нему и с тоской, долгим-предолгим взглядом посмотрела в глаза. Нет в них совести и не было никогда. Но не это самое страшное… Что денег у него ни для кого, кроме себя, любимого, нет, я привыкла. Я смирилась. Гораздо хуже то, что вот стою я перед ним совершенно голая, секса у нас не было уже чёрт знает сколько, месяца четыре, не меньше, а он смотрит сквозь меня как сквозь стекло. Я не интересую его как женщина, и это самое грустное. И дело не в том, что у него могла появиться баба — не-ет! Дело в том, что он такой по натуре: лень на первом месте. Он и в молодости-то не отличался большими возможностями, а сейчас ему уже сорок два… нет, через неделю сорок три. Заставить его постараться в постели стало практически невозможно, и давно уже не помогают никакие уловки. Эх… смех и грех!
Однако, в голову пришла неожиданная идея.
— Хорошо, — согласилась я, стараясь сохранить серьёзный вид. — Нет денег, плати иначе.
— Как? — не понял он.
— Давай займёмся сексом, — сказала я несколько издевательски, точно зная, что услышу в ответ.
— Зай, но я же просил не говорить это слово! Я терпеть не могу эти западные варианты! — проныл Вася.
— Хорошо, скажу так, как ты понимаешь: т@@@@@@@ни меня! — я таки ухмыльнулась, и пришлось отвернуться. Хоть как тут скажи, не будет этого… Не будет, и всё.
— Зай, но я же… Я устал! И есть хочу. И ещё… — и он за пару минут привёл мне с десяток отговорок, объясняя, почему он НЕ может в данный момент удовлетворить жену.
Я молча сушилась, одевалась. Да не старайся, дорогой, не оправдывайся. Я ничего такого и не имела ввиду… Это так, шуточка. Горькая, с долей правды.
— Ну что ж, — тем не менее, подвела я итог сказанному, когда Вася умолк, — нет секса — нет сигарет. Тем более, что они плохо влияют на потенцию.
— Ну Надь!
— Всё, разговор окончен, — заключила я, и, взяв сумочку, полностью готовая к выходу из дома, я обошла мужа и направилась к двери.
— Но сама-то ты куришь! — напомнил Вася.
— Но на свои деньги, — возразила я.
Когда я уже натянула балетки, Вася бросил мне вслед:
— Ладно, иди ложись! Сейчас только в душ схожу… — Да уж прямо-таки одолжение мне делают!
— Уже не надо, — вздохнула я, — желание что-то пропало. До скорого, — и толкнула, закрывая, дверь.
Васька выскочил на порог почти сразу.
— Ну возьми сигарет, пожалуйста! — взмолился он, — у… этого своего… займи! Я правда отдам!
Я усмехнулась. Разница между «отдам» и «правда отдам» очевидна, вы не находите?
— Хорошо, — сдалась я, лишь бы отвязаться, — будут тебе сигареты, всё тебе будет…
— Кстати, а долго он ещё у нас жить будет? — спросил муж.
— А что? — я встретилась с Васей глазами.
— Да ничего. Пора бы и честь знать. Когда он съедет?
— Как только, так сразу, — ответила я, и, не слушая его более, направилась прямиком ко второму крыльцу нашего дома.
Странное дело, а я ведь не задавалась этим вопросом. Отчего-то я изначально даже не задумывалась, сколько Стас проживёт в моём доме. И всё, казалось, было логично: за озвученную сумму не жалко было потерпеть в своём доме постороннего человека. Но… с некоторых пор мне стало казаться, что он мне больше не посторонний, а от мысли о том, что он навсегда уедет, становилось слегка не по себе…
Но на Васькино мнение мне в любом случае было плевать: не он со Стасом договаривался — не ему и задавать такие вопросы.
Размышляя, я поднялась на крыльцо той половины дома, где поселила Стаса, постучалась. Я, конечно, тут хозяйка и всё такое, но мало ли? Не люблю наглеть, считаю это недопустимым: человек имеет право на личное пространство и частную жизнь, кем бы и где он ни был.
Мне не ответили, и я постучалась снова. Спит, что ли? Жаль, но придётся разбудить. Я, конечно, не привереда, могу и пешком пройтись, если нужно, но только не сегодня: сегодня мне для таких приключений не слишком хорошо.
Когда мне не ответили и в третий раз, я тихонько толкнула входную дверь, сделала шаг в полумрак зашторенного помещения.
— Стас! — негромко позвала я, едва переступив порог.
Он так и не отвечал мне, и тогда я вошла.
Стас действительно спал… Старый чёрно-белый телевизор, что я выделила ему при заселении в качестве лекарства от скуки, негромко работал на столе, занавески на окнах были задёрнуты для защиты от яркого, перешедшего на эту сторону послеполуденного солнца, а Стас спал, похоже, снова голый, но на этот раз — прикрытый покрывалом, правой рукой слегка прижимая к себе моего котика Рыжика, что уютно свернулся клубочком возле него.
Знаете, что мне захотелось сделать? Раздеться и прилечь к Стасу под бочок, тоже погладить кота, а потом обнять этого офигенного мужчину и уснуть…
Желание именно так и поступить было настолько сильным, что я с ним едва справилась, и тоже не до конца: присела на край старого дивана, протянула руку, хотела дотронуться до него, но в последний момент передумала. Вместо этого действительно погладила кота, а затем уставилась на спящего мужчину и… залюбовалась.
Молоденький совсем… Во сне ещё моложе кажется, чем есть, лет на двадцать, наверное, выглядит. Красивый такой… Черты лица правильные, и даже обыкновенная для этого человека жёсткость и некоторая надменность из них исчезли, — видимо, это просто привычка у Стаса такая или установка: слегка хмуриться и смотреть на всё свысока. Но во сне ни привычки, ни установки над нами не властны, во сне мы максимально искренни, а потому и кажемся моложе и красивее… И потому, видать, смотрела бы и смотрела на это юное лицо, на едва прикрытое лёгким покрывалом тело, на чуть тронутую загаром гладкую кожу на груди, плечах и руках, на волосы, такие светлые, чистые, прямые… Когда же я успела так привязаться к тебе? Кем ты стал для меня? Смогу ли я жить дальше, когда ты меня покинешь?..
Еле слышно вздохнув, я ещё немного посидела, глядя на него… Примерно так же мне приходилось смотреть на драгоценности в ювелирных магазинах: за погляд денег не берут, но приобрести — даже не мечтай, но это с одной стороны. С другой — в сердце моём прочно обосновалось некое пока неоформившееся, но однозначно доброе и бескорыстное чувство к этому человеку, и не считаться с ним было уже нельзя.
— Стас, — устало окликнула я его снова, — проснись, пожалуйста!
Он и не пошевелился, если не считать лёгкого движения пальцев на правой руке. Только дыхание стало тише. Да ещё кот проснулся и принялся потягиваться и зевать…
— Ну Стас! — опять позвала я, изобразив некоторое нетерпение.
— М-м? — Глаз он так и не открыл и даже губ не разлепил, но в лице что-то сразу же изменилось. И одновременно слетел мой романтический настрой.
— Отвезёшь меня на работу? — спросила я.
— Угу, — он продолжал лежать с закрытыми глазами
— Тогда вставай и собирайся. Я тебя во дворе подожду.
Я, донеся, наконец, информацию, поднялась с его дивана, с намерением двинуться прочь, но не успела и шага сделать, как была схвачена за руку. А в следующий миг Стас потянул меня на себя, завалил в свою постель и впился губами в мои губы. Помню, что мир померк для меня тогда… Помню, что наличие законного мужа за стеной воспринялось мной вдруг как нечто малозначимое, несерьёзное, мелкое… Помню, как судорожно обняла его и с жадностью ответила на поцелуй.
…Даже не знаю, как смогла всё это остановить, — словно кто-то сделал это вместо меня.
— Хватит… — задыхаясь, прошептала я, и Стас мгновенно повиновался, так, что я беспрепятственно смогла подняться. Порывисто вскочив, я бросилась прочь, поправила волосы, одёрнула футболку, воспользовавшись зашторенным окном как зеркалом…
— Я… тебя… на улице жду… — пытаясь успокоить дыхание, но так больше и не посмотрев на Стаса, проговорила я не своим голосом.
А выйдя во двор, ещё долго умывалась возле уличного крана, пила холодную, показавшуюся такой живительной, воду и старалась успокоиться, что было непросто. У меня после произошедшего так дрожали руки, так колотилось сердце, что впервые в жизни перед учётом я об этом самом учёте совершенно забыла. Плевать мне было на возможную (а она всегда, как и убытки всех видов, возможна!) недостачу, плевать на долгую, многотрудную ночь, и даже на дуру-сменщицу — плевать! Меня теперь обуяли совсем другие мысли, и светловолосый мужчина занимал в них центральное место.
_____________________________________________________________________________________
Читать сначала
Предыдущая глава
Продолжение
_____________________________________________________________________________________
Спасибо, что прочли! Буду признательна за лайк и подписку!