Давно хотел поговорить о таком известном произведении, как повесть М.А. Булгакова "Собачье сердце".
Я читал не единожды и саму повесть, и фильм смотрел... И не раз натыкался на мемы и картинки в интернете, связанные с фильмом 1988 года.
Почему-то принято считать среди большинства читающих, что профессор Преображенский - положительный персонаж, а Шариков - эдакий сборник всего негативного, представитель серой массы, быдло, которого использует домком Швондер, коварный и циничный, которому профессор неугоден из-за нелюбви к пролетариату и лично к Швондеру в частности.
Для начала обратимся к личности самого Филиппа Филипповича Преображенского.
Профессор медицины, опытнейший и талантливейший хирург, врач с огромной практикой, "европейское светило". В самом деле: далеко не каждый решиться на операцию по пересадке собачьего гипофиза и яичников от недавно скончавшегося мужчины дворовому псу; далеко не к каждому врачу ходят люди с самыми деликатными, отнюдь не рядовыми проблемами (тут Вам и молодой муж-шулер-бабник весьма зрелой посетительницы, и господин в летах - фанат «обнаженных девушек…», которые «стаями…», и даже некий Петр Александрович, которому профессор должен был провести операцию - судя по всему, человек достаточно властный и известный в своей среде, раз он смог серьезно осадить Швондера по телефону).
И здесь никаких претензий к профессору нет и быть не может. Однако...
После исцеления Шарика от ожога профессор начинает прием своих пациентов. Вот здесь лично для меня Преображенский начинает раскрываться как нелицеприятный человек, поскольку автор показывает, что он берет деньги с обоих своих посетителей. За операцию женщине он ставит цену 50 червонцев - а по тем временам это все-таки немаленькие деньги. Особенно, если учесть, что это 1926-1927 гг. примерно, по повести, экономическое положение молодого советского государства далеко не блестящее, а потому и расшвыриваться деньгами граждане просто не могут. Что там говорил Шариков, будучи еще собакой? «Иная машинисточка получает по девятому разряду четыре с половиной червонца, ну, правда, любовник ей фильдеперсовые чулочки подарит.» Вот какое соотношение доходов…
Вернемся к Преображенскому. Ладно, деньги он берет за свою помощь - не преступление, в конце концов. Но вот его отношение к другим людям, незнакомым ему, показательно: он тычет пришедшим к нему Швондеру, Вяземской, Пеструхину и Жаровкину «постановлением от двенадцатого сего августа», по которому его жилплощадь «освобождена от каких бы то ни было уплотнений и переселений». Плюс к этому заявляет о своих претензиях на восьмую, под библиотеку.
Не стану говорить о том, что 8 комнат на одного человека - это слишком (тут сугубо моя точка зрения), однако в то время, во время жилищного кризиса в Москве, подобное поведение профессора отдает неприкрытым скунсизмом. Причем ему говорят, что просят отдать лишь столовую и смотровую, а смотровую перенести в кабинет. Профессор не просто бычит и протестует, не просто заявляет о своих претензиях на 8-ую комнату, но после обещания домкома пойти в высшие инстанции звонит всемогущему Петру Александровичу, говоря дословно следующее:
«Пётр Александрович, ваша операция отменяется. Что? Совсем отменяется. Равно, как и все остальные операции.
Вот почему: я прекращаю работу в Москве и вообще в России… Сейчас ко мне вошли четверо, из них одна женщина, переодетая мужчиной, и двое вооружённых револьверами и терроризировали меня в квартире с целью отнять часть её.
– Позвольте, профессор, – начал Швондер, меняясь в лице.
– Извините… У меня нет возможности повторить всё, что они говорили. Я не охотник до бессмыслиц. Достаточно сказать, что они предложили мне отказаться от моей смотровой, другими словами, поставили меня в необходимость оперировать вас там, где я до сих пор резал кроликов. В таких условиях я не только не могу, но и не имею права работать. Поэтому я прекращаю деятельность, закрываю квартиру и уезжаю в Сочи. Ключи могу передать Швондеру. Пусть он оперирует.
Четверо застыли. Снег таял у них на сапогах.
– Что же делать… Мне самому очень неприятно… Как? О, нет, Пётр Александрович! О нет. Больше я так не согласен. Терпение моё лопнуло. Это уже второй случай с августа месяца. Как? Гм… Как угодно. Хотя бы. Но только одно условие: кем угодно, когда угодно, что угодно, но чтобы это была такая бумажка, при наличии которой ни Швондер, ни кто-либо другой не мог бы даже подойти к двери моей квартиры. Окончательная бумажка. Фактическая. Настоящая! Броня. Чтобы моё имя даже не упоминалось. Кончено. Я для них умер. Да, да. Пожалуйста. Кем? Ага… Ну, это другое дело. Ага… Хорошо. Сейчас передаю трубку. Будьте любезны, – змеиным голосом обратился Филипп Филиппович к Швондеру, – сейчас с вами будут говорить.»
Вам это ничего не напоминает? Как по мне, это форменный шантаж, манипулирование чистейшей воды. То есть человек знает, что от него зависит здоровье, а может, и жизнь Петра Александровича. А может, и не только его жизнь и здоровье. Напомню также, что ни Швондер, ни кто-либо из его товарищей не был вооружен, а слова его действительно были извращены.
Итак, профессор свою квартиру отстоял. Пойдем дальше.
Он блестяще провел операцию. Фактически, был создан новый человек. Который в будущем назвался как Полиграф Полиграфович Шариков. Да, от Клима Чугункина - пьяницы, мелкого уголовника и просто козла - ему многое передалось. Да и вел он себя далеко не лучшим образом: приставал к Зине, хамил, бухал, свинячил, гонялся за котами и многое-многое другое. В общем, образцово-показательное быдло, быдло-шаблон, быдло-эталон.
А что же профессор? Он попытался его хоть раз вразумить? Да, нотации и лекции читал, ругал, отчитывал…
«Зарубите себе на носу: что Вы должны молчать и слушать, молчать и слушать, что Вам говорят! Учиться и стараться стать хоть сколько-нибудь приемлемым членом социального общества!»
А как насчет книжки ему давать читать, чтобы ума-разума набирался - того же Робинзона, например? На работу устроить, чтобы не сидел и впустую не бренчал на балалайке, а приносил пользу обществу?
Ничего из этого профессор не сделал. А сделал за него… Швондер. Именно он устроил Шарикова на работу в отдел очистки МКХ, именно он давал Шарикову книги (правда, с выбором переборщил немного: переписка Энгельса с Каутским - чтиво нелегкое, неподготовленный человек его просто не осилит, не поймет правильно; кривить душой не стану - я эту переписку тоже не читал, но учитывая то, что это Энгельс и Каутский, то вполне допускаю, что чтение это и в самом деле сложное). Именно Швондер,
Фактически, Шариков стал постепенно, хотя бы отдаленно напоминать человека именно под конец повести, благодаря усилиям Швондера. Конечно, многие скажут, что коварный домком его тупо использовал, чтобы продолжать гадить Филиппу Филипповичу. Но тут хочу задать вопрос: а зачем же себе лишний геморрой обеспечивать? Что, у Швондера других дел нет? Или он настолько ненавидит профессора? То, что председатель домкома пытается натравить Шарикова на себя - лишь предположение профессора. Бездоказательное, прошу заметить.
Вот, кстати, еще один момент: когда Швондер попросил помочь профессора с бумагами на Шарикова, чтобы выдать последнему документы, Преображенский произносит такую фразу:
«Чёрт! Да я вообще против получения этих идиотских документов.»
На что Швондер ему резонно отвечает:
«Довольно странно, профессор, – обиделся Швондер, – как это так вы документы называете идиотскими? Я не могу допустить пребывания в доме бездокументного жильца, да ещё не взятого на воинский учёт милицией.»
Да, Швондер заботится тут даже не столько о Шарикове, сколько о порядке в подконтрольном ему доме, но он воспринимает Шарикова как человека, полноценное живое существо, хотя знает, откуда он появился в это квартире:
«Что так, мол, и так, предъявитель сего действительно Шариков Полиграф Полиграфович, гм… Зародившийся в вашей, мол, квартире… В общем и целом ведь вы делали опыт, профессор! Вы и создали гражданина Шарикова.»
А что же Филипп Филиппович? А Филипп Филиппович прямо говорит, что он против получения Шариковым документов. То есть, он до сих пор воспринимает Шарикова как лабораторное существо, с которым можно делать, что угодно: зарождать, выращивать, убивать… Всё это он и проделал, правда, об этом немного позже.
Кстати, тогда же профессор спрашивает о свободной комнате Швондера: не найдется ли такой, а то купил бы. То есть вместо того, чтобы содержать выращенное собой же существо, которое он и создал, профессор старается словно отгородиться от него, спихнуть на кого-нибудь, лишь бы не пересекаться с… этим…
После всех инцидентов с «Телеграфом Телеграфовичем», мирно беседуя за рюмкой коньяка, Борменталь и Преображенский делятся впечатлениями о прошедших днях, о том, к чему привел их эксперимент. И выясняется ужасная вещь: Шариков уже не может ими полностью контролироваться, он уже самостоятельная личность.
Рассуждая вместе с профессором об ужасающих перспективах подобного развития, Борменталь несколько раз порывается Шарикова убить, но Преображенский категорически противится этому:
«На преступление не идите никогда, против кого бы оно ни было направлено. Доживите до старости с чистыми руками.»
Однако в следующий раз, когда Шарикова пытаются выгнать из квартиры, при активном сопротивлении последнего, Шарикова убивают. Именно что убивают человека. Конечно, он превращается обратно в собаку, но фактически это - убийство человека. Он же имеет право, аки творец, давать и забирать жизнь творению, когда захочет! (ирония…)
Профессору вторит Борменталь:
«– Тогда вот что, дорогой учитель, если вы не желаете, я сам на свой риск накормлю его мышьяком. Чёрт с ним, что папа судебный следователь. Ведь в конце концов – это ваше собственное экспериментальное существо.»
А кто для него Шариков?
«Клим Чугункин (Борменталь открыл рот) – вот что‑с: две судимости, алкоголизм, «всё поделить», шапка и два червонца пропали (тут Филипп Филиппович вспомнил юбилейную палку и побагровел) – хам и свинья…»
Так образом, обнаруживается любопытная закономерность: то, как автор воспринимает простой народ, пролетариат.
Да, именно писатель - именно Михаил Афанасьевич Булгаков - воспринимает пролетариев. Не стоит забывать, что сам Булгаков - сын священника, из хорошей интеллигентной семьи, медик.
Повторю на всякий случай: Я НИКСКОЛЬКО НЕ ОПРАВДЫВАЮ И НЕ ЗАЩИЩАЮ ШАРИКОВА. Мне он столь же противен и неприятен, как и всем нормальным людям. Я лишь хочу сказать то, что профессор не лучше. Не стоит забывать, что мы смотрим на произведение глазами Преображенского, во многом схожего с автором.
Кто же Преображенский? Тоже медик, интеллигент. «Московский студент, а не Шариков».
Борменталь? То же самое. Только моложе. Папа у него был судебным следователем до революции.
Кто такие Зина, Дарья Петровна, швейцар Фёдор? Формально - из простых, но они - прислуга Филиппа Филипповича. Фёдор - лакей, типичнейший лакей:
«С лестницы вниз:
– Писем мне, Фёдор, не было?
Снизу на лестницу почтительно:
– Никак нет, Филипп Филиппович (интимно вполголоса вдогонку), – а в третью квартиру жилтоварищей вселили.
Важный пёсий благотворитель круто обернулся на ступеньке и, перегнувшись через перила, в ужасе спросил:
– Ну‑у?
Глаза его округлились и усы встали дыбом.
Швейцар снизу задрал голову, приладил ладошку к губам и подтвердил:
– Точно так, целых четыре штуки.»
А вот что говорит о нем пёс:
«Тут швейцар. А уж хуже этого ничего на свете нет. Во много раз опаснее дворника. Совершенно ненавистная порода. Гаже котов. Живодёр в позументе.»
«Вот бы тяпнуть за пролетарскую мозолистую ногу. За все издевательства вашего брата. Щёткой сколько раз морду уродовал мне, а?»
Типичный лакей. Лакей не по профессии, а по сути. И говорить особо нечего.
Я не зря упомянул выше самого Булгакова. На мой взгляд, четко прослеживается параллель между ним и профессором Преображенским. Поскольку мы смотрим на события большей частью глазами Филиппа Филипповича и Ивана Арнольдовича (Борменталя), то изначально нам внушается установка того, что профессор - персонаж положительный. Автор делает так, что мы непроизвольно начинаем сопереживать Преображенскому, ставить себя на его место. И потому Шариков здесь очень ловко подается как олицетворение всего простого народа.
Проще говоря, мы, читая произведение сие, изучаем его глазами Преображенского, Булгакова - глазами интеллигентов. А каждому интеллигенту (не только российскому) в той или иной степени присущ духовный аристократизм.
Как отмечал другой Булгаков - Сергей Николаевич, один из крупнейших русских философов начала XX века:
"В своем отношении к народу, служение которому ставит своей задачей интеллигенция, она постоянно и неизбежно колеблется между двумя крайностями -- народопоклонничества и духовного аристократизма. Потребность народопоклонничества... вытекает из самих основ интеллигентской веры. Но из нее же с необходимостью вытекает и противоположное -- высокомерное отношение к народу как к объекту спасительного воздействия, как к несовершеннолетнему, нуждающемуся в няньке для воспитания "сознательности", непросвещенному в интеллигентском смысле слова".
Именно это мы и наблюдаем у Преображенского - ведь он хотел заниматься евгеникой, улучшать людей. Но не помогать им так, чтобы они сами себя улучшили, чтобы сами попытались выйти на новый уровень, а слепить из уже имеющихся непонятно что. Как будто они - подопытные еноты.
Интеллигенция именно так и воспринимает чаще всего простой народ - как необразованное быдло. Во всяком случае, так было в XIX-ом и начале XX века. Отдельно на тему интеллигенции я напишу позже.
Подводя итог, резюмирую еще раз: Булгаков пишет с точки зрения интеллигента, для него Шарик/Шариков - это народ. Здесь заключена интересная метафора: пока народ был на положении животных - с ним можно ладить, но только его поднимаешь хотя бы на уровень выше, пытаешься хоть чуть-чуть сделать его человеком, себе равным - он становится хамом, быдлом, которое только мешает. Потому интеллигенция в начале XX века сама себе создала проблем. А Швондер здесь - олицетворение советской власти, с точки зрения интеллигенции - злобной. Которую хлебом не корми - дай интеллигентов да дворян попритеснять да народ-шариков переписками Энгельса с Каутским накачать.
Если дочитали до конца - большое Вам спасибо)))).
Жду Вашего мнения в комментариях.
