Тем летом мне были нужны деньги, чтобы купить скейтборд. Я уже его высмотрел. Гелевые, черные колеса, качественная шкурка для лучшего сцепления и уникальная дека с волнами пламени. Я долго выбирал между ней и той, что с щупальцами. Короче говоря, скейт был нужен, как воздух. Потому я подрабатывал в фирме своего отца. Он занимался кадастровой инженерией. Хоть убейте, а я до сих пор не смогу толком ответить, что это за чертовщина, хоть и не раз интересовался вопросом. Скажу только, что это каким-то образом связано с землей. Люди, словно опьяненные, дерутся за каждый клочок своей территории, пусть даже тот и гниет в болоте. А мы с папой по этому болоту ползаем. Уверен, что платят за это неплохо, иначе я бы обозначил подобного рода занятия как чистого вида безумие.
Мы всегда выезжали рано. Иногда путь до объекта занимал пару часов по разбитым дорогам, которые вели в такие дебри, что у меня нередко возникал вопрос: зачем? Зачем люди забираются в такую глухомань?.. Но в Российской глубинке свято действует непобедимая аксиома – пусть до жути плохое, зато свое. И мы мчали сквозь летнее утро, чтобы это «плохое» узаконить. «Вынести границы» – так отец говорил, а я впитывал подобные фразочки, чтобы в дальнейшем щеголять ими перед друзьями. Мне всегда нравился профессиональный тон.
Что может делать подросток пятнадцати лет отроду в таком узкопрофильном мероприятии? Да любую черную работу из разряда: принеси, подай. Плюсом ко всему была традиционная пробежка с отражателем (один из приборов для замера расстояния), с которым я бывало сидел в густом кустарнике среди птичьих гнезд, или охрана «прибора». Это устройство заменило классический тахеометр и работало по системе GPS, а потому мои кривые руки были не нужны, и я из геодезиста превращался в охранника того самого «прибора» (так его называл отец, а каким было настоящее название черт его знает).
Получалось так, что зачастую моей работой было просиживание задницы на раскладном стуле и отпугивание селян, которые считали своим долгом поближе изучить непонятный, инородный предмет, напоминающий летающую тарелку на штативе. Я должен был следить, чтобы они держали дистанцию и не сбили настройки, потому что тогда вся работа отца, бегающего со специальным трекером в нескольких километрах от «прибора», пошла бы псу под хвост. Кстати, собак мне тоже приходилось отгонять.
В основном я проводил таким образом весь день, который порой становился невыносимо скучным. Но пламя новенького скейтборда, отражающееся от гладкого асфальта, принуждало меня к тренировке терпения. К счастью, я додумался брать с собой книги, воду и крекеры. Я погружался в чтение, и мое сознание бродило по коридорам далеких домов, подслушивало разговоры, в страхе спасалось от преследователя – вариаций было много. И мне это нравилось.
Как-то раз, будучи в безымянном селе, что было в пятидесяти километрах от деревни Маза, я, погруженный в чтение работы Рэя Брэдбери, краем глаза уловил движение. Прервавшись, я посмотрел на «прибор» и почувствовал прилив адреналина.
– Это не надо трогать, – сказал я мужику, который пытался посмотреть в нерабочую линзу.
Он улыбнулся, отступил на шаг, чересчур по-детски сложив руки за спиной, и потупил взгляд.
– Что-то не видно ничего, – сказал он.
– Так это ж не тахеометр.
– Да знаю я. Просто хотел посмотреть.
Мужчина поднял старенький велосипед и с довольным лицом зашагал по пыльной дороге. Я проводил его взглядом, пожал плечами и вернулся к Брэдбери.
Я не любил отгонять местных, это был откровенный выход за зону комфорта, который стоил мне немалого стресса. Но я же и был посажен на этот дурацкий раскладной стул, чтобы вежливо просить людей ничего не трогать. Я всегда ждал, что на меня начнут орать или примутся махать кулаками. Иногда я даже клал рядом со стулом какую-нибудь палку покрепче.
Бывало отец просил меня переставить машину, пока он совершает важный звонок или говорит с заказчиком. Тогда от напыщенности у меня даже менялась походка, что со стороны было весьма уморительным зрелищем.
Однажды мне пришлось перегонять машину, чтобы она не мешала дорожно-строительной технике. Я сел за руль и постарался морально подготовиться к особому маневру. Надо было проехать задним ходом порядка двухсот метров и припарковаться у обочины. Я решил не выворачивать на саму дорогу и поехал прямо по насыпи достаточно близко к кювету. Сначала все шло по плану, но на середине пути я решил чуть скорректировать движение и машина пошла под углом к обрыву, я крутанул руль в другую сторону, потом еще... В итоге, я ехал змейкой. Ладони вспотели, и в груди появился ком тревоги. При очередном повороте, задние колеса попали на скат насыпи... машину накренило. С перепугу я остановился, выровнял руль и попробовал тронуться с места, но тут же заглох. Блеск. Я попробовал снова. Теперь машина поехала, но была проблема – поехала она в кювет. Меня протащило вниз с хрустом камней. А затем тишина... Из такой ямы самостоятельно не выбраться. Я уперся лбом в руль, сгорая от стыда. Только идиот может завалить такое простое задание да еще с таким размахом. Я выполз из машины и осмотрел содеянное. Дело дрянь. В груди бушевал шторм из крови, страха и отчаяния.
– Ну что, Шумахер, загремел? – мужик в каске и кислотной жилетке, проходивший мимо.
– Вы мне не поможете? – жалостливо спросил я, предвкушая гнев отца.
Мужчина рассмеялся и пошел в сторону техники, он что-то сказал водителю и они вместе подъехали к заваленой машине.
– Трос есть? – крикнул водитель из окна, перебивая шум двигателя.
Я открыл багажник, трос был.
– Тебе повезло, что у нас смена на этом участке, малой, – сказал мужчина в каске, пристегивая трос к фаркопу. – Садись за руль и ставь нейтралку.
Я послушно выполнил все, что они мне сказали. Трактор вытащил наш логан, как зайца из шляпы. Я был спасен. Даже царапин не осталось. Не помню, сколько раз я сказал спасибо этим мужикам, пока они, смеясь, развлрачивали свою технику. Да... Жизнь геодезиста – сплошное приключение. Отец ничего не узнал. Через полгода он утопил эту машину в пруду, слетев в него на скорости с обочины. Отец цел. Логан – в утиль.
Помимо острых и в основном неприятных историй было в геодезии и нечто умиротворенное. Помню, как я размышлял о будущем, глядя на горизонт, фиолетовый от грозы, которая надвигалась плавно, разрываясь раскатами грома. В тот момент я еще не понимал, что буду писать, не осознавал, что стучащееся изнутри непознанное чувство – это тонкое желание рассказывать истории о всяком, что мне по душе. Но это было уже там, на пороге июльской бури. Я много мечтал, выдумывал и порой смеялся. Все равно вокруг не было ни души. В перерывах между прорубками просеки или в ожидании отца, я учил стихи Асадова, прятался от дождя под зонтом и просто напросто жил. Это было время достойное воспоминаний. Сейчас я будто бы чуть разжимаю кулак, в котором, подобно светлячку, сидит моя юность. Я прошу вас наклониться ближе. Потому что если вы доверитесь и сделаете это, то увидите свет.
P.S. А скейтборд я так и не купил.
