Додневниковая эра.
Солнце в ноябре низкое. Едва поднимается над крышей соседней девятиэтажки. Осторожно заглядывает в окна школы, раскладывая бледные лоскутки света на полу, на партах и на доске.
На доске формулы. И крошечный кусочек мела под пальцами неровно подпрыгивает, оставляя пунктирные линии. Словно азбука Морзе.
ОН бы её знал...
Со вздохом окидываю взглядом всё написанное. Я выводила и преобразовывала, преобразовывала и выводила, а в результате вернулась к исходной формуле. И задача по физике так и не решена.
Николай Михайлович, наш учитель, медленно поднимается со стула, берет тряпку и стирает все мои SOS-сигналы.
- Давай пиши: пи кью равно, - спокойно и неторопливо начинает мне диктовать, - и возьми, пожалуйста, нормальный кусок мела...
Я покорно хватаюсь за самый большой кусок, он так неудобно лежит в руке, словно великаний карандаш. И почерк сразу становится чужим, некрасивым и неровным.
Задача решалась элементарно, всего-то в два действия, но я упорно ходила по кругу, не замечая самого очевидного. А, впрочем, неудивительно, как только я вижу формулы, тут же случается коллапс мозга, обоих полушарий.
А ОН бы физику хорошо знал... Если бы на самом деле был такой человек.
- Молодец, садись четыре, - отправляет меня на место физик, не поднимая глаз от журнала.
А я, заливаясь краской от ощущения чудовищной несправедливости, и от презрения к себе за молчаливое согласие с этой незаслуженной оценкой, и от того, как смотрят на меня некоторые одноклассники, покорно сажусь на место.
Пальцы противно сохнут от мела. Белесый налёт не стряхивается, он впитался в кожу и тянет из неё влагу. Сажусь за парту, пытаюсь привыкнуть ко всем мерзким ощущениям. Но на самом деле это всё хорошо, это отвлекает меня от мыслей о НЁМ.
- Следующий к доске пойдёт... - также, не поднимая глаз от журнала, Николай Михайлович выбирает нового героя, или жертву.
Солнце скатывается за крышу соседней девятиэтажки. На прощание играется искорками в перекрестьях проводов и усиков антенн.
Ноябрьское солнце редкое. Ноябрь заканчивается, а я уже потеряла счёт дням, сколько я не видела ЕГО... Того, кого на самом-то деле и не существует...
Эта история - самая настоящая, откровенная, вымытая до кристального блеска правда. Но я буду рассказывать её при одном условии: никто не будет спрашивать имён. А если вдруг кто-то догадается, то скромно промолчит и не будет обсуждать эту тему со мной.
На переменке мы с Наташей спускаемся на первый этаж. Здесь по четвергам и пятницам торгуют канцтоварами. За прилавком-раскладушкой худенькая девушка чуть постарше нас. Приветливо улыбается нам и недоверчиво посматривает за троицей пятиклашек, что подозрительно трутся с краю прилавка. Я выбираю себе розовую гелевую ручку. Не знаю почему, захотелось чего-нибудь прикупить для поднятия настроения. Хотя не люблю розовый, но почему-то рука сама к ней потянулась. А ещё тетрадку. Пока тоже не знаю для чего, но мне просто понравилась.
У неё странички серые, тонкие, мягкие такие. И обложка не мелованная, а тоже мягкая, шершавая, немножко бархатистая. Самая дешёвая бумага мне почему-то показалась очень приятной на ощупь, уютной.
А на обложке один из актёров Беверли Хилз. И я так рада, что смотрю на портрет симпатичного молодого человека и у меня не подкашиваются ноги, внутри не начинается десятибалльный шторм, а перед глазами не вспыхивают миллионы сверхновых...
Просто это не ЕГО портрет.
Наташка заглядывает через плечо:
- Ой, какой лапочка! Джейсон! Какая прелесть! У него такие глазки, - сама закатывает глаза с мечтательной улыбкой, - по какому заведёшь эту тетрадь?
- Ещё не решила.
- М-м, - Наташка с некоторой завистью продолжает рассматривать лапочку-Джейсона.
- О! Придумала, я буду писать здесь стихи.
- А эти свои стишки? - разочарованно переспрашивает подружка.
- Стихи, - твёрдо уточняю я.
Наталья не понимает моей некоторой обиды и как ни в чем не бывало, продолжает:
- А я думаю, их надо отнести в какую-нибудь газету. Пусть издадут. Иногда же издают детские рассказы...
Припечатала! Детские... Но на Наташу злиться невозможно, она сама - большой добродушный ребёнок.
- Ладно, отнесу, - закрываю я дурацкую тему, - и пошли уже, а то скоро экономика.
На серых листах розовый флюоренс смотрится просто волшебно. Нет, не буду я здесь стихи писать. А может мне дневник завести? Такой публичный? Чтобы случайным читателям интересно было? Да и мне не стыдно. И пусть все думают, что тот, кто на обложке и есть моя тайна...
Решено. Буду честно, правдиво и прилежно вести публичный дневник. Осталось выбрать красивую дату для начала.