Эта история настолько ужасна, насколько и правдива.
Жила в нашей многоэтажке одинокая старушка тётя Люба. Очень милая с виду женщина, добрая и приветливая. Сколько себя помню тётя Люба всегда сидела во дворе на лавочке. Она практически ничем не отличалась от других старушек, гуляющих во дворе. На её голове всегда красовался цветастый платочек из-под которого выбивалась непослушная седая порядка, а худые плечи украшала неизменная пуховая шаль. Я хорошо помню её жилистые руки, затуманенные, почему-то всегда печальные глаза и паутинку из множества морщинок, украшающую её лицо. Эту милую пожилую женщину вся дворовая ребятня просто обожала. У тёти Любы всегда было приготовлено для каждого угощение. Кармашки её цветастого передника всегда были заполнены конфетами, а по выходным и праздникам старушка пекла пироги и раздавала малышам и взрослым.
С того момента прошло много лет. Малыши уже давно выросли, а тётя Люба совсем состарилась и ослабла. Старушка больше не выходила гулять, не угощала ребятню. Сначала она хоть и с трудом, но ещё передвигалась по дому, а потом слегла совсем. Так как родственников у тёти Любы не было, я решила по соседски помочь старушке. Меня совсем не утруждали походы в магазин, да и покормить бабушку не составляло никакого труда. И даже еженедельная влажная уборка в квартире меня никак не тяготила. С каждым моим приходом я все сильнее прикипала к этой одинокой женщине и сердце моё рвалось на куски в те моменты, когда я, уходя, говорила тёте Любе: «До свидания!». Дома меня ждала семья, любящий муж, сын и мама, а тётя Люба оставалась совсем одна в тёмной пустой квартире.
В этот день я решила навестить тётю Любу пораньше. На работе неожиданно выдался выходной и я поспешила к своей подопечной. По дороге заскочив в магазин и купив тортик, я вошла в квартиру в предвкушении чаепития и задушевной беседы.
Войдя в квартиру я подивилась звенящей тишине, которая меня, честно говоря, ужасно напугала. Не было слышно ни звуков доносящихся из любимого радио моей подопечной, ни бормотание диктора из телевизора. Войдя в комнату я заметила тётю Любу, сидящую у окна.
- Здравствуйте, тётя Люба! – поздоровалась я, но меня кажется не услышали. – Я Вам тортик принесла, давайте чай пить! – ещё громче проговорила я.
- Ой, Мариночка! – растерянно повернув голову, пробормотала старушка. – А я и не заметила как ты вошла.
Промокнув влажные глаза белым кружевным носовым платочком, бабушка пересела на кровать.
Сегодня она пребывала в какой-то странной задумчивости. Нехотя пообедав куриным супчиком и макарошками с паровой котлеткой, которые я принесла из дома, бабушка отстранилась и печально вздохнула. Я разлила чай по чашкам, разрезала тортик, но тётя Люба не спешила пить чай. Вместо этого она вдруг всхлипнула и заговорила...
-Знаешь, Мариночка, а ведь я не всегда одна то была! Была у меня дочка-красавица и внуки бы были, если б грех я на душу не взяла. Мужа своего схоронила, когда моей Светочке и годочка не исполнилось. Одна растила, миловала свою кровиночку. На двух работах работала, но дочке своей ни в чем не отказывала. Наряжала Светочку как куколку, игрушки покупала, какие только не пожелает: были у неё и куколки и мишки плюшевые. Выросла моя девочка умница да красавица. Школу на отлично окончила, в институт поступила. С детства мечтала моя Светочка врачом стать и людям помогать. Да только вот на свою беду встретила она мужчину. В её институте лаборантом работал. Неказистый такой, плюгавенький. Молодой вроде, а уж лысина обозначилась. Что в нем Светочка нашла одному Богу известно. Вскружил девчонке голову, разум затуманил, влюбил в себя. Бросила дочка моя институт, к свадьбе стали готовиться. Я как узнала, земля из-под ног ушла. Как уж я только не упрашивала доченьку одуматься, сколько слез не лила, все без толку.
-Люблю! – говорит, — его мама! Больше жизни люблю! Ребёночек у нас будет, нельзя нам теперь порознь быть.
Я как услышала это, в обморок, так и упала. В себя пришла, слезами залилась, стала дочку уговаривать одуматься, избавиться от младенчика предложила, ведь всему свое время. Сначала институт окончит, профессию получит о которой столько мечтала, на работу устроится, на ноги встанет, найдёт достойного человека и родит себе ребёночка. А сейчас что? Ни кола, ни двора. Судьбу свою ломает, молодость и свободу на лаборанта плешивого разменивает.
В общем разругались мы в тот день со Светочкой знатно. В слезах дочка моя в комнату к себе убежала да и закрылась. А я подумала, подумала и к соседке пошла. Знала я, что тетка Авдотья ведает. Вот к ней то за советом и направилась.
-Выручай! – говорю, — тётка Авдотья! Совсем моя Светка свихнулась. Хочет жизнь свою, молодость загубить. Было б на кого размениваться.
Выслушала меня тётка, глаз прищурила и так внимательно посмотрела, что аж мурашки по спине побежали. Показалось мне на миг, что не на меня она смотрела, в душу мне заглядывала. Плюнула через левое плечо Авдотья и говорит
- Горе твоё не горе вовсе, так печаль. Помогу я тебе, коль грех на душу взять не боишься. Дочка то твоя под сердцем младенчика носит.
А я то про ребёночка умолчать хотела, ни словом не обмолвилась, а она то ли догадалась, то ли действительно увидела…
- Не боюсь! – говорю, — ребёночка Светочка в свое время родит как положено, а сейчас не этим заниматься нужно.
- А если не родит? – усмехается Авдотья. – Ты, Любка, о себе иль о дочке печешься? Как жить то с этим будешь? Как в глаза Светлане смотреть?
-Ты, Авдотья, не учи меня как жить. Можешь-помоги, нет-зря душу не рви. – говорю.
Встала тётка Авдотья с кресла к шкафчику подошла, какие-то склянки достала, ступку, свечу зажгла…. Стала травы толочь, до что-то шептать себе под нос. Из одной склянки капнула, из другой насыпала…. Аромат по комнате такой пошёл, что у меня голова закружилась. Толи показалось мне, то ли действительно я в обморок бухнулась, только очнулась от того, что хлещет меня Авдотья по щекам.
-Чего?! Чего развалилась малахольная?! Нака вот тебе! Светке в чай по пять капель капать будешь, решиться твоя проблема. Только смотри не переборщи, настойка хоть и безвредная, но всякое случиться может. - И мерзко так подмигнул, выставила меня за дверь.
Стою на лестничной клетке, руки дрожат, ноги подгибаются, голова кругом идёт. Кое-как до своей квартиры добрела, упала на кровать и в сон провалилась.
Очнулась утром, на диване лежу, как пришла одетая, так и лежу, а в кулаке пузырёк зажат. Вспомнила я все, что вчера приключилась и ещё больше уверилась, что я как лучше для любимой доченьки хочу. Ведь кто, если не мать позаботится о кровиночке. Встала, завтрак приготовила, да капелек в чай Светочке накапала. Позвала дочку завтракать, вроде как примириться хочу. Обрадовалась она, расцвела вся. Обняла меня, в щеку поцеловала и кушать села. Поели, попили и по своим делам разбрелись. В обед я снова капелек накапала, и в ужин. Ничего моя Светочка не заметила. Так три дня делала. А ночью на четвертый день открылась у неё рвота неукротимая. Боль и резь в животе такая была, что криком кричала моя девочка. Я скорую вызвала. Пока ехала бригада у дочки моей кровь ручьём хлынула. В общем не успели мою Светочку до больницы довести. Умерла она в машине скорой помощи. Толи от кровотечения, то ли от отравления. Потеряла я в раз и доченьку и внука нарождённого. Сбылось моё желание, не стала дочка женой плюгавого, да вот только какой ценой.
Похоронила я свою Светочку. Закончилась жизнь моя на этом. Хотела я поквитаться с тёткой Авдотьей, да ведь разве она виновата. Я! Я и только я дочку свою сгубила! Знала б я тогда, что все так получится, стерпела бы плюгавого и внучку бы своему рада была, а вон оно как все поворотилося.
После похорон доченька моя мне снится стала. Видела её красавицу, как тебя сейчас вижу. Стояла она и мальчонку лет семи за руку держала. Светленький такой мальчишечка, глазки карие, носик пуговка. И такая счастливая была моя Светочка, что казалось мне светилась вся изнутри. Вижу их, хочу подойти, в ноги им упасть, покаяться, да только сколько не иду, сколько не бегу, не могу догнать. Уж и ноги в кровь стёрла, а они все дальше и дальше становятся. Просыпаюсь, подушка вся от слез насквозь мокрая. Поняла я тогда, что с ума схожу. Грех меня мой из внутри жрёт. Вот тогда-то я и стала в церковь ходить, на коленях перед иконами стоять, прощения просить. И детишек во дворе угощать. Не суждено мне дочку с зятем и внуками привечать, пирогами баловать, так пусть чужие ребятишки полакомятся….
Замолчала тётя Люба, оборвалась фраза…. Повисла звенящая тишина.
Смотрю, а по щекам моей старушки слезы градом катятся, рыдает моя подопечная, беззвучно рыдает.
-Иди, иди, Мариночка! – ели слышно проговорила тётя Люба. – Уж не свидимся мы больше. Пришёл мой час. К своим пора мне. На том свете прощения теперь вымаливать буду… - сказала так, на подушки без сил повалилась, глаза закрыла и вроде как уснула.
Вышла я от тёти Любы под впечатлением. Мысли в голове путаются, слезы на глаза наворачиваются. Это ж что ж получается, своими руками тётя Люба дочь свою и внука не рождённого в могилу свела. Две жизни загубила и свою поломала. Пришла я домой, и так тоскливо на душе стало, что прорыдала я пол вечера. Всю боль, кажется, за тётю Любу выплакала.
В эту ночь тёти Любы не стало. Тихо ушла старушка, никого не потревожила. Уснула и не проснулась. Отмучилась.
А после похорон снится мне сон. Комнатка маленькая, но чистая и светлая. Там у окошка тётя Люба сидит. Сияет вся, улыбается. Спицы в её руках так и бегают. Вяжет тётя Люба что-то белое, невесомое. В комнатке тепло так, уютно, пирогами пахнет. На полу мальчишечка сидит лет семи и машинку катает. Светленький такой, черноглазый, носик пуговкой. Вдруг дверь в комнату открывается и заходит девушка. И так она на тётю Любу похожа, что не разу не видя, сразу поняла я, что дочка это её - Светочка. Подошла она к матери, улыбнулась и обняла её за плечи.
Проснулась я, слезы по щекам бегут. Слезы радости. За тётю Любу, за дочку её, внука. Простили значит они свою бабушку. Вместе теперь будут. И так мне тепло и светло на душе стало, что и словами не пишешь.
Вот такая история, уважаемые подписчики. Хотите, верьте хотите нет.