5.
Ранняя осень. Стены из сухого камня, лоскутные поля, овцы перекусывают на травянистых склонах. Драматические известняковые скалы, утесы и осыпи. Во всех направлениях еще одно красивое пурпурное болото. Пейзаж не так знаменит, как Озерный край, расположенный чуть западнее, но все равно захватывал дух и вдохновлял некоторых великих художников в британской истории. Вордсворта, например. В школе мне удалось не читать сочинения этого старого джентльмена, но теперь я подумал, что они, должно быть, чертовски хороши, если он проводил время в этих краях.
Стоять на скале над этим местом и пытаться стереть его с лица земли было кощунством.
Конечно, это было притворное уничтожение. На самом деле я не взорвал ни одной долины. Тем не менее, в конце каждого дня я чувствовал, что у меня получилось. Я изучал Искусство Разрушения, и первое, что я узнал, это то, что разрушение частично созидательно. Он начинается с воображения. Прежде чем что-то разрушить, вы должны представить, что это разрушено, и я очень хорошо научился представлять долины в виде дымящегося адского пейзажа.
Учения каждый день были одинаковыми. Подъем на рассвете. Стакан апельсинового сока, тарелка овсянки, затем плотный английский, затем отправляться в поле. Когда над горизонтом рассветало, я начинал разговаривать с самолетом, обычно с «Ястребом». Самолет достигал своей ИТ, исходной точки, за пять-восемь морских миль, и тогда я устанавливал цель, давал сигнал к запуску. Самолет разворачивался и стартовал. Я говорил об этом через небо, вдоль сельской местности, используя разные ориентиры. Г-образная древесина. Т-образная дамба. Серебристый амбар. При выборе ориентиров мне было приказано начинать с большого, переходить к чему-то среднему, а затем выбирать что-то маленькое. Мне сказали, что представьте мир в виде иерархии.
Иерархия, говорите? Думаю, я могу справиться с этим.
Каждый раз, когда я называл ориентир, пилот отвечал: «Подтверждаю».
Или еще: я вижу. Мне это понравилось.
Я наслаждался ритмами, поэзией, медитативным пением всего этого. И я нашел более глубокий смысл в тренировке. Я часто думал: это все игра, не так ли? Заставить людей увидеть мир таким, каким его видите вы? И отчитаться тебе об этом?
Обычно пилот летел низко, в пятистах футах под палубой, на уровне восходящего солнца, но иногда я отправлял его ниже и помещал в всплывающее окно. Когда он несся ко мне со скоростью звука, он отступал и стрелял вверх под углом сорок пять градусов. Затем я начинал новую серию описаний, новые подробности. Когда он достигал вершины подъема и взмахивал крыльями, когда он выравнивался и начинал ощущать отрицательную перегрузку, он видел мир таким, каким я его нарисовал, а затем пикировал вниз.
Внезапно он выкрикивал: В цель! Затем: Всухую!
Я отвечал: Очищено насухо.
Это означает, что его бомбы были всего лишь паром, растворяющимся в воздухе.
Затем я ждал, внимательно прислушиваясь к воображаемым взрывам.
Недели пролетели как миг.
6.
Как только я обучился, я должен был стать боеспособным, что означало овладение двадцатью восемью различными боевыми «управлениями».
Управление было в основном взаимодействием с самолетом. Каждое управление было сценарием, маленькой игрой. Например, представьте, что в ваше воздушное пространство входят два самолета. Доброе утро, это Чувак Ноль Один и Чувак Ноль Два. Мы пара F 15 с двумя PGM на борту, плюс один JDAM, у нас есть игровое время девяносто минут, и мы в настоящее время находимся в двух морских милях к востоку от вашего местоположения на эшелоне полета 150, ждем команды …
Мне нужно было точно знать, что они говорят, и как реагировать на них именно на их собственном жаргоне.
К сожалению, я бы не смог сделать это в обычной тренировочной зоне. Обычные районы, такие как равнина Солсбери, были слишком открытыми. Кто-нибудь увидит меня и сообщит прессе, и мое прикрытие будет раскрыто; я бы вернулся к тому, с чего начал. Вместо этого мы с полковником Эдом решили, что я должен изучить элементы управления где-нибудь подальше… где-нибудь вроде…
Сандрингем.
Мы оба улыбнулись, когда эта мысль пришла в голову. Потом рассмеялся.
Последнее место, где кто-либо мог подумать о том, что принц Гарри готовится к бою. Усадьба бабушки.
Я снял комнату в маленьком отеле недалеко от Сандрингем-Найтс-Хилл. Я знал это место всю свою жизнь, проезжал мимо него миллион раз. Всякий раз, когда мы приезжали к бабушке на Рождество, наши телохранители спали там. Стандартный номер: сто фунтов.
Летом Найтс-Хилл, как правило, был заселен орнитологами, арендован под свадебные банкеты. Но сейчас, осенью, он был пуст.
Уединение было захватывающим и было бы полным, если бы не пожилая дама в пабе при отеле. Она смотрела на меня выпученными глазами каждый раз, когда я проходил мимо.
Одинокое, почти анонимное, мое существование сузилось до одной интересной задачи, которой я бредил. Я старался не говорить об этом Челси, когда звонил ей по вечерам, но это было такое счастье, которое трудно скрыть.
Я вспоминаю один трудный разговор. Что мы делали? Куда мы отправлялись?
Она знала, что я забочусь о ней. Но она чувствовала себя невидимкой. Я особенно не проявлялся.
Она знала, как я отчаянно хотел пойти на войну. Как она могла не простить мою некоторую отстраненность? Я был ошеломлен.
Я объяснил, что это то, что мне нужно сделать, то, что я хотел сделать всю свою жизнь, и мне нужно было сделать это всем сердцем и душой. Если это означало, что меньше сердца и души осталось для чего-то или кого-то еще, что ж… мне жаль.
7.
Папа знал, что я живу в Найтс-Хилл, знал, чем я занимаюсь. И он как раз был в Сандрингеме с продолжительным визитом. И все же он ни разу не заглянул. Наверное, давал мне возможность занять место в жизни.
Кроме того, он все еще был в стадии молодожена, хотя свадьба состоялась более чем за два года до этого.
Затем однажды он посмотрел в небо и увидел, что самолет «Тайфун» летит низко вдоль дамбы, и решил, что это должен быть я. Поэтому он сел в свою Audi и поспешил к дамбе.
Он нашел меня в болотах, на квадроцикле, разговаривающим с "Тайфуном" в нескольких милях от дамбы. Пока я ждал появления "Тайфуна" в небе над головой, мы быстро поболтали. Он сказал, что видит, как хорошо я справляюсь с этой новой работой. Прежде всего, он видел, как усердно я над этим работаю, и это его обрадовало.
Папа всегда был рабочим. Он верил в работу. Все должны работать, часто говорил он. Но его собственная работа также была своего рода религией, потому что он яростно пытался спасти планету. Он десятилетиями боролся за то, чтобы предупредить людей об изменении климата, и никогда не колебался, несмотря на то, что пресса жестоко высмеивала его, как Хенни Пенни, к примеру. Бесчисленное количество раз поздно ночью мы с Вилли находили его за письменным столом среди забитых до отказа синих почтовых мешков — его корреспонденции. Не раз мы обнаруживали его, лицом на столе, крепко спящим. Мы трясли его за плечи, и он вскакивал с листком бумаги, прилипшим ко лбу.
Но наряду с важностью работы он также верил в магию полета. В конце концов, он был пилотом вертолета, поэтому ему особенно нравилось видеть, как я веду эти самолеты над болотистыми равнинами на невероятных скоростях. Я упомянул, что добропорядочные жители Вулфертона не разделяли его энтузиазма. Ревущий прямо над их черепичными крышами десятитысячный реактивный самолет не вызывал ликования. RAF Marham получил десятки жалоб. Сандрингем должен был быть запретной для полетов зоной.
Всем жалобщикам сказали: вот такая война.
Мне нравилось видеть Па, нравилось чувствовать его гордость, и я чувствовал воодушевление от его похвал, но мне нужно было вернуться к работе. Я был на середине контроля и не мог сказать Тайфуну, чтобы он подождал немного.
"Да, да, дорогой мальчик, снова за работу."
Он уехал. Пока он шел по дорожке, я сказал Тайфуну: "Новая цель. Серая Ауди. Направился на юго-восток от моей позиции вниз по трассе. К большому серебряному амбару, ориентированному с востока на запад.
«Тайфун» выследил Па, пролетел прямо над ним, чуть не разбив окна его «Ауди».
Но в конце концов пощадил его. По моему приказу.
Он разнес вдребезги серебристый амбар.