( Продолжение)
Павел выгреб старую золу, запасливо высыпал в ведро. Зачем? Хрен его знает. Но так всегда делала бабушка. Для кур, для цветов, для огорода.
Печка пару раз чихнула дымом. Огонь родился сначала маленькими, слабыми лепестками, потом окреп и весело загудел.
Дом оживал. Блики огня плясали в небольших мутноватых окнах, перекликаясь с лучами закатного солнца.
Павел сел на небольшую скамеечку у стола, на котором бабушка всегда стряпала. Он вспоминал.
Вспоминал её скупые рассказы о блокаде. Войну встретила 16- тилетней девчонкой, кругленькой, крепкой, как молодая репка. Семья отослала девку в город на заработки. Заодно избавилась от лишнего рта.
" Дурища!- повторяла Марья Лукинична, - всё на городских походить хотела, худела. Пока толстый сохнет, худой сдохнет! Мож, поэтому и выжила. А мож Бог помиловал. Я ж, внучек, карточки хлебные нашла. Взрослую и две детские, иждивенческие. Саму уже качало, но дошла, отдала, не взяла греха на душу".
Блокаду вспоминать не любила. Но Павлу накрепко врезались в память не скупые слова. О том, как вывезли их за, полумертвых, за пределы области. О том, как пешком добиралась домой, живя тем, что люди подадут. О том, как мачеха встретила словами:" Что ж ты там не сдохла?"
Деда Павел видел только на фотографии. Похож был на него очень: статью, ростом, цветом глаз.
Несколько снимков хранились дома. В той, прошлой жизни. Римма, поглядывая на красавца - танкиста, кокетливо вздыхала:" Хорош, зараза! Уж если б пришлось выбирать, неизвестно, за кого бы и вышла: за деда или за внука!"
Римма. Мысль о ней прошлась лишь по краешек сознания. Павел отогнал ее, как надоедливую муху.
Печка практически прогорела. Павел нашел на лежанке небольшой чугун и посылочный ящик с тарелками и ложками - вилками. Обрадовался, словно кладу. Сноровисто вымыл предусмотрительно купленную гречу, засыпал в чугунок, открыл тушёнку, закинул туда же. Ухватом задвинул чугунок поглубже в печное устье.
Вскоре ядрёный сьестной дух поплыл по избе. Павел улыбнулся и отвернулся к окну.
Сквозь пелену белой ночи отчётливо проступали кладбищенские кресты. Бабушку такое соседство не пугало:" Что их, мертвых, бояться? Бояться нужно живых!"
Вот уж не думал, что сам опробует эту нехитрую и горькую истину. Завтра нужно сходить на кладбище к деду с бабкой, проведать и обиходить могилу.
Бабушка наказала похоронить её рядом с мужем:" Здесь жили вместе недолго, так хоть там всегда друг подле дружки будем"
Познакомились на деревенских посиделках, во время драки. Марья испуганной квочкой закрыла собой брата. Того на войне ранило в голову, еле доктора спасли. На темечке, где у людей кость особ крепкая, беззащитно розовел шрам.
Из- за чего местные хлопцы с бурдуковскими повздорили, уж и не упомнить. Только услышала: Парфенов идёт!" Первый на селе силач и кулачный боец.
Живы ещё те, кто видел, как дед колёсную пару за колеса играючи поднимал.
Встопорщилась, что квочка, загораживая брата. Маленькая, ладная, круглая.
Спустя десять лет, когда уж их дети вовсю носились по двору, муж признался Марье:" Я, как титьки твои увидел тогда, так и раскоперился ( растерялся). За что шутливо получил по спине полотенцем.
Деток народили только двоих. Не успели. Иван Парфенов без единой царапины пришел с войны. Да на этом, видимо, везение и закончилось. Не в добрый час да по нетрезвой лавочке брякнул что- то про Сталина да и загремел в лагеря.
Марья тогда лицом потемнела. Певунья- говорунья, стала сурова да молчалива. А по вечерам, когда дети, набегавшись за день, тихо посапывали в кроватях, пересчитывала листки отрывного календаря: сколько ещё осталось. Таких календарей всего было семь.
- Дед вернулся, да ненадолго. Пять лет вместе прожили. Марья на Ивана надышаться не могла. Расцвела зрелым цветом, мужики тайком шеи сворачивали, на неё глядючи. Открыто не рисковали: у Парфенова кулаки пудовые, враз тебе фотокарточку поправит.
- А вот брат председателя рискнул. Еле отбилась Марья. Смолчать хотела, да муж увидел простоволосую и в кофте разодранной. Глухо спросил:" Кто?" Марья и призналась. Всю жизнь потом себя корила.
- Бил Иван за Марью охальника молча, зло да страшно.
- Домой вернулся, только и сказал: " В лагерь ни за что не вернусь!" А утром нашли его в сарае. Висел на верёвке, через балку перекинутой .
- Брат же председателя потом говорил, что ни в жисть бы в милицию не пошёл. Знал, что за дело получил, смолчал бы.
- Павла тихо обнял сон. И только белая ночь тихо улыбалась ему в окно
- ( Продолжение )следует