Документальный роман. (книга "Зацветает миндаль"). Мы росли вместе. Часть 3.
Итак, справившись с описанием всего того, что было западнее дома - до самого залива, попробуем-ка теперь разобраться с ландшафтом, что восточнее дома. А вот восточнее дома ещё долгое время всё оставалось без изменений, почти что первозданным - аж до «после олимпиады». И если выглянуть из окна в году этак 1976-м, то нашим глазам предстанет своеобразный пейзаж – этакий симбиоз нетронутой (а точнее - слегка потревоженной) местной лесотундры и военной инфраструктуры в виде различных армейских воинских частей. Реденькие плюгавые сараюшки, некогда испуганно дрожавшие перед домом (в самом начале его истории), уже преобразились в гордый и стройный ряд однотипных коричневых деревянно-металлических гаражей...
Кстати, немного - о гаражах и об особенностях местной урбанизации. По законам советского градостроения города Мурманска и для придания нашему южному району большего приличного эстетизма личные гаражи разрешалось устанавливать как положено, а не как попало. То есть со стороны Кольского проспекта никаких стихийных «шанхайчиков» видно быть не должно самым категорическим образом. И это действительно было полезно, практично и местами – эстетично. Со стороны Кольского проспекта все жилые массивы выглядели красиво, презентабельно и не побоюсь такого слова «эффектно». Правда, те же самые жилые дома, расположенные параллельно проспекту, и выполнявшие роль эффектных образчиков улучшающейся на глазах социалистической жизни (а чего уж там греха таить – так оно и было) являли собой ещё одну интересную особенность – они были естественными ширмами, прикрывающими от посторонних глаз частный гаражно-сарайный срам. Именно поэтому перед нашим домом и вырос такой уютный и, можно сказать, изящный кооперативчик в 35 гаражей, которые никоим образом не портили общий презентабельный вид и нашего дома, и нашей улицы и даже всего проспекта со всем городом. А вот у одиннадцатого дома дела были немного похуже. Свободного пространства перед собой он имел очень мало. Настолько мало, что даже для элементарной детской площадки в вырубленной взрывами скале места совсем не было, и поэтому он смог «разжиться» разве что всего тройкой старых армейских кунгов по левую строну – недалеко от наших труб. В них хранились велосипеды, мопеды и мотоциклы, а на их крышах постоянно играла ребятня. Да справа от дома, у самого перелеска – между газгольдером и электроподстанцией блестели оцинкованным железом тоже три гаража сарайного типа, привлекая детвору своей несуразной и разномастной геометрией. Остальные же свежепостроенные пятиэтажки тоже были вынуждены тесниться, и стояли настолько близко другу к другу, что между ними едва помещались асфальтированные проезды, да детские площадки.
Так что гаражный кооператив в нашем районе и на нашей улице Шевченко был единственным и уникальным, и по праву считался этакой экзотичной привилегией, принадлежавшей только дому 11-а. И вот как-то раз летом вдруг, словно с испуга, вспыхнуло стихийное строительство гаражей как раз вдоль длинного спуска от одиннадцатого дома. Ох, как тогда вся детвора нашей улицы переполошилась – ведь это грозило нам неминуемой экспроприацией такой «зыкинской» горки – отныне гаражники будут её и песком посыпать, и солью удобрять, и к тому же для пущего автомобильного сладострастия грубым и ужасным грейдером соскребут весь снег до самого до асфальта. Пропала горка… С такими печальными разговорами и унылыми предчувствиями мы и встретили раннюю осень, но с первыми белыми мухами в начале октября детвора к своему удовольствию внезапно вдруг воспряла. Как позднее оказалось (судя по подслушанным разговорам наших злорадных «гаражников»), кто-то из городских начальников, а может быть даже и из жильцов наших домов с широкой ленты Кольского проспекта узрели нарождающуюся гаражную пошлость возле спуска 11-го дома и сообщили об этом «куда следует». И вот вскоре на воротах каждого стихийно вылупившегося из-под земли гаража забелели отштампованные через специальный трафарет сладостные для всей детворы одинаково-суровые надписи: «Вами самовольно установленный гараж необходимо убрать в срок до (указана дата). В противном случае гараж будет утилизирован без какой-либо компенсации». Ну, то есть гаражник за свой счет должен был либо нанять подъемный кран и особый трейлер, погрузить на него свое деревянно-металлическое чудовище и увезти подальше от прямой видимости на Кольский проспект. Либо разобрать или сжечь свое деревянно-металлическое детище на радость всей детворе. Так что к моменту образования плотного снежного покрова на этом склоне, вся окружающая местность была освобождена от непотребных строений. И наша горка просуществовала и «профункционировала» без каких-либо изменений вплоть до развала Советского Союза. Ну а уже с наступлением времён ельцинского беспредела, все нормы и акты эстетичного градостроения были попраны и отменены. Уверен, что без экстремально-финансового решения данного «неудобства» тут не обошлось, и теперь вокруг наших домов безобразными деревянно-каменно-железными языками, словно щупальцами дохлого осьминога расползлись гаражные застройки глубоко и навсегда, уничтожив при этом красивые поляны, опушки и перелески и подступили вплотную к нашей дорогой и любимой горе «Солдатке».
Но это будет уже потом, не в нашей эпохе, и не в наше детство, а посему вернемся-ка лучше мы к середине 1970-х. Сразу же за нашими гаражами начиналась огромная войсковая часть, на территории которой было много и казарм с солдатами, танков с броневиками и транспортёрами, дремавших в просторных ангарах, и всевозможных пушек с гаубицами, которые были видны из окна даже невооруженным глазом, потому как стояли они, укутанными в плотный брезент, прямо на огромной площадке. Конечно же, на территории этого огромного милитаристского комплекса, который мы за все эти года исползали вдоль и поперёк, находились и прочие постройки: склады, ангары, гаражи, технические помещения, спортгородок с турниками и брусьями, со скамейками, вкопанными прямо в землю, и другими спортивными прибамбасми с висящими на цепях шестами. Была там и настоящая полоса препятствий с окопами, щитами с дырками, чучелами танков и макетами броневиков, рвами с водой и всякими брусьями, колючими проволоками и прочей военной гадостью, сквозь которую нам очень нравилось проползать на радость и потеху солдатам. Они нас не гнали из части и даже больше - знали каждого из ребят не только в лицо, но и по имени, потому что мы были довольно частыми гостями. У нас даже был свободный доступ к свинарнику части, где мы устраивали особую охоту на крыс, - пуляли по ним из рогаток. А немного позднее в этой части – в её самом дальнем углу появилась большая псарня, обнесённая несколькими рядами колючей проволоки, где днём жили-обитали огромные мохнатые собакены размером с медвежат – кавказцы и алабаи. А по ночам их выпускали погулять по части, заодно и покараулить территорию от нежеланных визитёров. Эти собачки были настолько обаятельны и слегка немиролюбивы, что, по-моему, их остерегались не только чужаки, но даже и солдаты самой части. Стоит отметить, что моему младшему брату Толику удалось однажды лично познакомиться с одним из обитателей этого питомника, после чего наши доблестные хирурги в близлежащем травмпункте долго и тщательно штопали ему ногу. Эти собакены стали использоваться для охраны территории части где-то с середины восьмидесятых годов – кажись, с началом перестройки, когда к власти 11 марта 1985 года пришла «клякса» - дядя Миша Горбачёв. Именно с того года в части отменили круглосуточные караулы, охранявшие территорию части. Из своего окна с пятого этажа я часто наблюдал, как ребята-солдаты и днём, и ночью, и в зимнюю стужу в своих тяжелых овчинных тулупах, и в летний холодный моросящий дождь неустанно и постоянно обходили вверенную им территорию с автоматом за спиной с примкнутым к нему острым и блестящим штык-ножом. И тут пришла перестройка со своим вялотекущим ускорением и неистовым плюрализмом. Караулы напрочь отменили, и отныне только на ночь выпускали собакенов сторожить территорию. Но тут же пришла иная беда – наглое хищение. А что? Караульных нет. И днём, так сказать, на глазах у честного народа, теперь можно и кое-что свистнуть, смцырить, спионерить, стащить или украсть. Так вот за нашими гаражами – вдоль всей длины нашего дома в метрах двадцати от колючки располагался длинный неотапливаемый сараище в полтора этажа с крышей, покрытой простым рубероидом, прижатым обыкновенными рейками (ну, чтобы не сдуло). Стены сарая тоже были ещё те: состояли из широких неотёсанных досок, прибитых внахлёст. Так что отодрав одну, можно было легко проникнуть вовнутрь этого сарая. Судя по зыбкости этого склада, в нём хранилось нечто – не столь стратегическое, но очень важное с точки зрения материально-технической отчётности начальника тыла части. И точно, когда отменили караулы к этой сараюге потянулась толпа (это честно и без малейшего преувеличения) подростков со всего Первомайского района.
Они, засранцы этакие, даже протоптали тропинку от гаражей, сквозь колючку к отодранным доскам сарая… Как оказалось, позднее, в этой хозпостройке хранилось… лыжное имущество всех прилегающих частей. Что ха-ха! Лыжи, а в особенности, солдатские, у нас считались самым священным и дорогим, что можно было достать и заиметь в этой жизни (ну, не считая велосипеда «Орленок», лапты, летающей тарелки и офигенной палки для игры в «попа»). Сказать по совести, можно было бы, с высоты пятого этажа и наблюдая за беззаконием своих собратьев по лыжной слабости поднять праведный вой и разоблачающий ор, и призвать воришек к ответу… Можно было бы… Но было нельзя. Ведь это же наши ребята – с «Солдатки» и «Артиллерийки», с которыми мы потом вместе будем кататься и гонять по склонам…
- Блин, - вертелось в голове тогда, - ну что же вы именно сейчас – в выходной день - полезли в этот чёртов сарай, да ещё на виду у всего дома… вот, же – блин!
И даже приходилось порой отвлекать родителей от окна, чтобы они ненароком не заметили этих искателей лыж и приключений, чтобы не настучали…
А лыжи в нашем дворе считались особым фетишем (хотя, как и хоккей и санный спорт с бобслеем – вот обо всём вам попозже расскажу – будьте покойны!) и особой культурой. В те года горнолыжный спорт был для нас совсем не экзотичным, весьма дорогим – в смысле всего: горнолыжные ботинки стоили от ста рублей и выше, и это причём не крутые «Ботас» или «Альпина», а наши отечественные. Потом крепления – самая дешёвая и немного опасная система «Нева» - это уж будьте-нате выложить четвертной. Ну и сами лыжи. Даже не припомню легких (по цене) лыж, но самыми ходовыми были «Polsport» и «Sulov», которым цена в спортмагазине была от 100 до 200 рублей. Ну, и!.. Что прикажете делать, когда гонять по горам ой, как хочется, а неможется? И в магазинах ничего подходящего нет! О нет! Я ни в коем случае не оправдываю сие беззаконие, но я его понимаю. Тем более мне легче его понять, когда мой отец по моей же просьбе со склада в части привёз домой аж пять списанных со склада старые аж пятидесятых годов матросские (солдатские) лыжи, у которых носы были практически параллельны земле, и они были широкими и толстыми, как охотничьи…
Ой, нет, друзья. Я сейчас улечу в эту тему и не вернусь. Давайте-ка я про лыжи и наши горки расскажу немного позднее. Это целая повесть про наши экстремальные увлечения, и про то, как мы всем двором ушли в спортивную секцию по двоеборью, где занимались не только бегом на лыжах, но и прыжками с настоящих трамплинов, и про то, как я однажды тащил на себе домой своего доброго друга 31 декабря несколько километров, когда мы сдуру решили испытать моё «ноухау» (которое оказалось настоящим «Гауноу») прямо в полярной ночи…
В общем тогда в светлое время ребятня растаскивала лыжный склад, а по ночам его охраняли злобные собакены. Правда спустя пару лет этот склад (видать после полного разграбления и опустошения) был разобран и рядом с этим местом вдруг возникла огромная теплица, где для солдатской кухни выращивали всякую вкусную травку: лук, укроп с петрушкой и даже (по слухам) огурцы и помидоры.
Если посмотреть из окна направо, то сразу же за квадратной автостоянкой мы увидим небольшую песчаную проплешину, которую обрамляли стройные ряды небольших валунов. Там мы любили разводить миролюбивые костры и пекли картошку, жарили хлеб на прутиках, а также плавили свинец и взрывали «дихлофосы» (алюминиевые баллончики-распылители), шифер и асбестовые трубы. За этой каменной грядой и начинался наш любимый пушистый перелесок, постепенно спускавшийся в низину, где и днем и ночью тревожно гудела небольшая распределительная электроподстанция, ограждённая двухметровым бетонным забором, украшенным сверху незатейливым орнаментом из насмерть проржавевшей колючей проволочки. Но всё равно, не взирая ни на бетонный забор, ни на колючую проволоку, ни на рассказы о «том самом непослушном мальчике», сожженном заживо очередным разрядом тока, мы иногда пробирались на территорию подстанции. И было действительно очень стрёмно под басовитый и тревожный гул масляных трансформаторов искать в невысокой пожухлой траве случайно залетевший мяч или летающую тарелку, ощущая на себе пристальные взгляды улыбающихся со всех сторон черепов, пронзённых страшными молниями. Жуткое место, и даже сейчас, когда это вспоминаю, то по спине пробегает предательский детский холодок и под коленкой возникает неприятное чувство, похожее на глубокую задумчивость. К этой подстанции шла линия высоковольтной электропередачи от Серебрянской ГЭС. С высоты нашего дома открывалась красивая перспектива на плавные сопки покрытые лесом, где из-за горизонта и выплывала ЛЭП, подвешенная на пяти опорах. Эти опоры, несмотря на кажущуюся свою тривиальность, для нас были особенными и очень важными.
Ну, к примеру, первая опора, если считать от подстанции, была пирамидаидальной и стояла на высоком искусственно созданном насыпном песчаном холме высотой метров в пять-шесть. От нашего дома до неё добраться было минутным делом – стоило только прямиком сбежать по узкой петляющей между небольшими, но острыми камнями, поросшими невысокой шелковистой травой мимо высоких берез и сопливого ивняка вниз – прямо от первого подъезда и затем взбежав на пятиметровый песчаный холм. И вот ты уже стоишь под этим металлическим исполином, напоминающим Гулливера с расставленными в стороны четырьмя стальными ногами. С высоты холма открывался прекрасный вид на территорию подстанции, на нестройные ряды «нижних» гаражей, стоявших на разномастных сваях прямо над заболоченным широким но неглубоким ручьём, бравшего своё начало в соседнем огромном болоте за километр отсюда. Далее – за этими гаражами раскинула свои объятия ещё одна огромная часть, в которой были подразделения стройбата и ремонтно-технические подразделения. Все эти подробности тоже для нас стратегически важны. А из-за этой воинской части уже вдалеке выглядывал крутой горб высокой сопки, южный и лысый склон которой дарил нам зимой обалденно-экстремальную горку, которую все называли «Артиллерийкой». Потому что с неё открывался красивый вид на эту огромную войсковую часть, где и стояли прямо под открытым небом разномастные пушки: гаубицы, мортиры и прочие бомбарды с единорогами.
Сама же опора была 15 метровой высоты, и на первом поперечном крестообразном уровне, расположенном на четырехметровой высоте, уже взрослыми (ну постарше нас) любителями острых ощущений был накрепко привязан толстый коричневый мохнатый трос, благодаря которому получались обалденные головокружительные качели. Они раскачивались как раз в сторону подстанции. Там был крутой песчаный откос, начисто очищенный от камней и жёстких пучков травы. И когда на них раскачиваешься, зависая на высоте пары метров, то откос казался такой далёкой, но одновременно манящей и безопасной бездной. И эта бездна, которая с каждым покачиванием просто развёрстывалась под тобой тянула и манила до такой степени, что качнувшись на качелях в очередной раз, руки сами собой отпускали трос, и ты летел с дощечки-сиденья вниз – по баллистической траектории, ощущая приятное и непередаваемое ощущение невесомости! И пускай что свободное падение длилось всего пару-тройку секунд! Но для летящего они растягивались в сладостные беззаботные минуты ощущения свободного полёта, сравнимые разве что с затяжным прыжком. Ну и ладно, что очередное приземление сулило полный рот песка, порванные и испачканные в пыли брюки, разодранные локти и коленки! Зато - какой кайф! Особенно, когда девочки двора, сидят тут же на нижней металлической распорке, разогретой солнцем, плетут из одуванчиков венки и, затаив дыхание, следят за очередным полётом новоявленного Терешкова и радостно аплодируют очередному установленному рекорду, громко оглашая окрестности нотками своего восхищения! Да ради них, наших девочек, мы и старались… ну и чтобы потешить своё самолюбие тоже. И мы часами пропадали на этих качелях и, презирая законы всемирного тяготения, устанавливали очередной рекорд двора на дальность полёта над склоном под восхищённые визги девчонок. Иногда трос качели от такой запредельной эксплуатации протирался как раз на той крестовине на четырёхметровой высоте. Но и тогда мы не сдавались, а делали из уцелевшего троса, похожего на хобот исполинского слона обыкновенную тарзанку. И тогда уже, раскачиваясь только на руках, можно было ставить рекорды, значительнее и эффектнее «качельных». Правда эти соревнования у нас иногда прерывались либо с приходом более старших ребят, которые приходили под эту ЛЭП вместе со своими подружками, чтобы покачать их на качелях и насладиться их звонкими визгами от страха. А бывало, наши утехи прерывались очередной канонадой.
Это совсем недалеко от подстанции. Как раз справа от той заветной тропинки, ведущей к опоре, в лесной чащобе возвышался огромный валун, который по неизвестным сейсмическим причинам навсегда замер в вертикальном положении. Своей трёхметровой высотой он всегда вселял в нас благоговейный страх, как вселяет в язычников смиренный ужас мрачный истукан, охраняющий капище. Именно под этим валуном, окаймлённым его толстыми ростом пониже собратьями, старшие ребята, а в последствии уже и мы, разводили костер, чтобы в очередной раз бросить туда несколько выцыганенных у караульных из соседней части боеприпасов.
О! Друзья! Это отдельная история, которой я сейчас с вами и поделюсь! Итак! Прежде всего для устройства волнительной стрельбы и прочей пугающей канонады надо запастись терпением, небольшой денежной суммой и, конечно же, наблюдательностью. Терпение нам понадобится для того, чтобы спустя несколько дней, а может быть и недель услышать отзвуки далекой стрельбы и канонады. Это наша доблестная Красная Армия на военном стрелковом полигоне, который располагался километрах в пяти от нашего дома, и который мы между собой с затаённым придыханием называли «стрельбищем», проводила стрельбы согласно планам боевой подготовки. Следующим же днём после стрельб на полигон обязательно отправлялись дворовые экспедиции, после чего во дворах по нашей улице было полным-полно всяких гильз – и от пистолетов, и от автоматов, и винтовок с карабинами, и даже от пулемётов от «мотолыг» (это такой транспортер с пулемётом на гусеничном ходу) и даже от БТРов.
Иногда на стрельбище удавалось найти и несколько целых патронов, правда это было очень и очень редко и считалось невероятной удачей. А после стрельб у всех солдат и сержантов оставалось (чего уж греха таить) несколько притыренных и заныканных настоящих и целых патронов. Да и не только. Нет! Вы только не подумайте, что наш советский солдат занимался фарцовкой боеприпасов с детворой нашего и одиннадцатого дома. Тут всё было построено по изысканной и даже изящной схеме натурального обмена. Деньги, сохранённые от завтраков, от мороженных и булочек с рогаликами нам были нужны, чтобы приехать в центр города на проспект Ленина, где недалеко от площади «Пяти углов» располагался большой военторговский магазин. Вот там мы и покупали значки классности, «солдат отличник», «мастер военного дела» и «воин-спортсмен».
И вот только после этого и наступало самое интересное (пока что не волнительное). Как я и рассказывал ранее, соседняя часть постоянно охранялась караульными, которые при обходе длинного деревянного склада с лыжами и прочей зимней амуницией прямо за гаражами и устраивали натуральный обмен. Бартер был устойчивым и серьёзным. Оно и понятно: солдатам надо было выходить на дембель с полным комплектом различных вкусно блестевших цацок и значков на парадной гимнастёрке, а нам – до зарезу были нужны боеприпасы для «антересу». И мы меняли купленные в военторге значки и эмблемы на патроны, заряды и выстрелы, заныканные бойцами на стрельбище. В это трудно поверить? Я и сам, положивший на алтарь обороны более четверти века. и который ходил много раз в караулы и дежурства, но до сих пор удивляюсь тому факту, как нам тогда удавалось заниматься таким опасным обменом. Что ха-ха? Нам однажды удалось не только выменять патрон от БТРа (или мотолыги) и настоящий выстрел от гранатомёта (правда без взрывателя), но за красивый гвардейский знак приобрести «лимонку» - гранату Ф-1. Правда учебную – без запала, без спускового рычага и кольца. Чёрную такую с белыми полосками. Но факт остаётся фактом.
Мы ей потом всем двором не раз играли в войнушку. По жребию лимонка доставалась одной из команд и применялась в исключительных ситуациях – когда в одном месте наблюдалась большая концентрация противника. Туда летела чёрная култышка с громким криком: «Ба-бах! Все подЗорваны!». Это означало, решительную победу в этом эпизоде. Опять разыгрывался жребий и все вояки разбегались по одному из перелесков, которых у нас было аж целых два. Слева – между детсадом, частью и дорогой к нашему дому, и тот самый, где находилась подстанция. Кстати, почему-то в обоих перелесках повсюду валялись противотанковые мины. Большими такими, тяжелыми с ручками для переноса. И тоже без взрывателей. И нас однажды очень удивила паника, раздутая в фильме «Трембита», когда один ответственный сапёр устал метаться по молдавской деревне, обезвреживая такие мины. У нас по перелеску никто не бегал с миноискателем, и никто не складировал и не утилизировал их. И даже в наших играх этот хлам не имел никакой цены.
Ну вот и теперь мы подошли к самому главному. Теперь нам всем требуется осторожность и наблюдательность. Разводим костёр, да пожарче! И чтобы угли у валуна раскалились добела и сам валун от очередного скачка температуры смущённо ронял в костёр тонкие покрасневшие пластины. И вот когда подходит время, то надо кидать туда патроны, но! Строго по подсчёту! А потом - айда наутёк! Лягай за ближайшие валуны и, максимально прижавшись к земле, ощущая запах влажной почвы и рассматривая травинки с былинками и чёрненькими мелкими муравьишками, внимательно считать хлопки патронов. Но, бывало иногда…хотя нет, даже - наоборот, мы постоянно сбивались со счёта. Ведь каждому хотелось пораньше бросить в костёр именно свой патрон. И патроны без точного учёта и счёта летели пригоршнями в костёр, а затем громко и задорно щёлкали, выбрасывая кверху легкомысленные фонтанчики золы. А мы лежали за камнями и смеясь, похрюкивали от удовольствия, страха и предвкушения неминучей расправы со стороны взрослых. Ну а что? Стрельбу-то хорошо было слышно. И представьте себе состояние родителей, когда их чадо еле-еле отпросившись погулять, исчезало в этом перелеске и спустя каких-то полчаса во двор вдруг прилетают сухие щелчки патронов. Тут уж весь двор вставал на дыбки, и родители ждали возвращения своих чад с очередной перестрелки, ибо спускаться к валуну - сами понимаете - было опасно.
Ну, нет. Были и отчаянные взрослые, особенно из числа слегка подвыпивших гаражников, в которых вдруг просыпалось острое чувство ответственности и непреодолимое желание повоспитывать (да посильнее) непоседливую детвору. И вот он, сломя голову, презрев все опасности бросался в наш перелесок навстречу реальной стрельбе и суровой опасности. А мы уже закинули очередную партию патронов в костёр, и теперь удобно устроившись за валунами лежим в кротком ожидании стрельбы. А тут этот дядька сверху топает прямо к нам и громко так материться прямо на ходу. А мы ему в ответ:
- Дяденька! Берегитесь! Там патроны лежат!
На что дяденька в ответ нам:
- Да я вам сейчас такие, б*ть, патроны покажу…
И тут в костре начинают сухо щёлкать патроны. Мы то лежим и хрюкаем, давясь от смеха, когда замечаем, что дядечка приседает и начинает громко орать на нас совсем уж непарламентарно, заглушая задорные щелчки патронов. Но вот они затихают. Затихает и дядечка. Он набирается решимости, злобой и до краёв наполняется уверенностью оттягать нас всех разом за уши. Дядечка встаёт и делает прыжок пантеры в нашу сторону…
И тут кто-то вдруг спохватившись вспоминает, что пока все ссыпали в костёр патроны, он засунул патрон от БТРошного (или «мотолыжного») пулемёта. Поняв свою фатальную оплошность он истошным голосом кричит:
- Дядечка! У нас там ещё снаряд лежит!
Дядечка, уже в азарте и в предвкушении расправы за свой испуг, поэтому он только презрительно бросает нам:
- Я вам, б*ть, такой снаряд устрою, что...
И тут как «БА-БАХ!» Сработало! В ушах - звон, над костром - дым и пепел. В глазах радостный ужас! В штанах – предпосылка к внезапной влаге! Нам страшно и смешно одновременно из-за того, что сейчас дядька нас настигнет и всё-таки оттаскает всех оптом за уши и отведёт к родителям. А у дяденьки уже куда-то и почему-то улетучился не только воспитательный запал, но и алкоголь и он, героически встав на четвереньки, быстренько ползёт уже обратно к своему гаражу, чтобы поскорее снять стресс от незапланированной встречи со смертью. А мы же, давясь от смеха и страха, расползаемся морёными тараканами по-за кустиками, под травкой мимо камушков и растворяемся невидимыми тенями в спасительной лесотундре. Ну а дома, уже все перепачканные сажей и с жутким запахом пороха и костра получаем очередную качественную взбучку от родителей вкупе с домашним арестом на трое суток. Правда уже через день мы опять разводим костёр у нашего алтаря.
Но так уж исторически сложилось и получилось, что наш прощальный фейерверк тогда оказался нежданным эпилогом всем нашим хулиганствам с боеприпасами, этаким пассажем. Буквально через несколько дней после этого случая караулы в части навсегда отменили. Частота реальной боевой подготовки в связи с перестроечными веяниями заметно снизилась, равно как и стрельбы на полигоне, и отныне такое понятие как обмен патронов на значки навсегда канула в Лету. Вместо караульных на охрану территории стали выпускать собак, и нам пришлось немного откорректировать наши игры и развлечения. А в тот прощальный сумрачный осенний вечер было очень жутко. И вовсе не от того, что мы на посошок засунули в пылающий костёр выстрел от гранатомета. Просто в тот вечер у всех родителей наконец-то лопнуло терпение и наши отцы (явно сговорившись), которые прибежали на фейерверк и убедившись, что все целы и невредимы, понадавали оплеух, пинков и прочих физических замечаний прямо налету разбегающейся в осеннем сумраке ребятне. Там они уже не разбирали: свой или чужой – доставалось на орехи буквально всем тщательно, качественно и иногда даже наотмашь - как тараканам, застигнутым ночью на кухне при включении верхнего света. Хотя сейчас наших папок очень даже можно понять. Только начался учебный год и мы, соскучившиеся за время летних каникул друг по другу, решили это дело отметить не только патронами и «дихлофосами», но и припасённым для этого случая гранатометным выстрелом, выменянным ещё по весне, как раз перед летними каникулами. Ну и бросили на посошок его на раскочегаренные угли. К этому времени большинство отцов не только установили место нашего баловства и безобразничания, но и оцепили его по всем законам охоты на волков. Каждый папка стоял на своём номере и с дрыном или ремнём в руках. Как только щёлканье патронов завершилась, они начали сжимать кольцо окружения, постепенно и незаметно подкрадываясь к нам, и в тот самый решающий момент взятия нас с поличным сработал наш гранатомётный выстрел в костре. Да ничего там особого не было. Не вылетал заряд никуда и ничего не бабахнуло в холодной сумеречной дали. Просто, как нам показалось, сработал пусковой заряд, который мы в последствии в преданиях и легендах уже другой малышне называли «маршевым двигателем». Короче, эта колбаса так жутко зашипела, закружилась-завертелась в костре, и стала плеваться искрами, камнями, раскалёнными углями и пеплом аж в самое небо, словно Везувий, что мы чуть не описавшись и осыпанные пеплом, и прочим прахом, помчались в разные стороны, где нас и настигала уже отцовская кара. Прямо на лету и по ходу движения и разбегания!
И вот как-то после этого мы, не сговариваясь, прекратили свои пиротехнические эксперименты с жизнью. Ну, нет. Мы вовсе не отказались от костров и бросания в него асбестовых труб, шифера или баллончиков от дезодорантов и даже от сифонов. Мы также продолжали плавить на кострах в консервных банках свинец от выброшенных аккумуляторов и даже иногда печь картошку и жарить на огне хлеб или колбасу. Но тот неповторимый азарт и подростковый авантюризм в игре со смертельной опасностью уже больше не тревожил сердца и души наших родителей, и с тех пор во двор уже не прилетали сухие щелчки патронов, брошенных в костёр. Ой! За этими воспоминаниями, я так и не добрался до очередной опоры ЛЭП, до большого болота с автосвалкой и прочими интересными объектами. Заболтался я что-то.
Ну тогда об этом я расскажу вам в следующий раз. Договорились?
© Алексей Сафронкин 2023
Спасибо за внимание, друзья, и если Вам понравилась история, то поставьте лайк и поделитесь ссылкой. А чтобы первыми получать уведомления о новых публикациях и узнать много чего интересного, то подписывайтесь на канал.
Описание всех книг канала находится здесь.
Текст в публикации является интеллектуальной собственностью автора (ст.1229 ГК РФ). Любое копирование, перепечатка или размещение в различных соцсетях этого текста разрешены только с личного согласия автора.