Пробовали ли вы, читатель, когда-нибудь следить за областной жизнью по станичным корреспонденциям, помещаемым в местной печати? Если пробовали, то не могли, думаю, не заметить, что, при всеобщей малочисленности станичных сообщений, хопёрский округ поражает прямо-таки гробовым молчанием. В самом деле, пишут из нескольких станиц двух наших донских округов, пишут из станиц, слобод и сёл черкасского, ростовского и таганрогского округов, меньше пишут из донецкого округа (за исключением станицы Каменской), ещё меньше из Усть-Медведицкого, наконец, встречаются, и довольно часто, корреспонденции из Сальского округа (из станицы Великокняжеской) и… почти никогда не встречается корреспонденций из хопёрского округа. Даже из Урюпина с его железной дорогой, хлебными ссыпками, паровыми мельницами, двумя крупными ярмарками, средним учебным заведением и целым десятком низших, - из Урюпина, который, в смысле интеллигентности, должен бы заткнуть за пояс не только какую-нибудь Великокняжескую, с её полукалмыцким населением, но и любую из окружных станиц области – даже из этого ″центра″ хопёрской жизни весьма и весьма редко встретите вы корреспонденцию.
В чём же заключается причина этого странного явления? Жизнь ли уж тут сложилась как-нибудь так, что даже и писать не о чем? Людей ли грамотных нет? Но всякий, кому хоть сколько-нибудь приходилось сталкиваться с жизнью в хопёрских палестинах, скажет, что «материала» здесь на сто газет хватит, - была бы охота писать. Недостатка в грамотных людях тоже здесь быть не может. Ведь есть же они по станицам других округов. А состав станичной интеллигенции области, за весьма редкими исключениями больших торговых станиц, почти везде одинаков. В чём же, повторяю, заключается причина постоянного замалчивания различных фактов из текущей жизни и нравов обывателей богоспасаемого Хопра?
Этот вопрос я поставил как-то ещё в начале моего знакомства с хопёрским округом (года четыре тому назад) одному из коренных обывателей округа, человеку вполне интеллигентному, довольно притом пожилому и потому хорошо знающему все взгляды, обычаи и нравы своих земляков.
- По нашим, батенька мой… Как бы выразиться вам – понятиям, что ли, сор из избы выносить не полагается, и на корреспондента мы смотрим, ни больше н и меньше, как на кляузника и доносчика, покушающегося на спокойствие своих ближних. Поэтому газетный корреспондент и подпольный адвокат у нас чуть что не синонимы. – Так ответил на мой вопрос старый обыватель Хопра.
Я не хотел тогда верить этому. Но впоследствии мне пришлось убедиться, что всё это действительно так, и притом не в одном только хопёрском округе, но в большей или меньшей степени присуще и другим весям и градам ″тихого″ Дона. Там, читаешь, разыскивается со скрежетом зубовным ″писака″, осмелившийся корреспонденцией своей нарушить мирный покой станичных обывателей; там, смотришь, уже ″воздают″ заподозренному корреспонденту, причём само воздаяние совершается или ″своими средствами″ и ″домашними мерами″ (чаще всего), или же посредством притягивания к суду и ″писаки″, и редакции, поместившей у себя злосчастную корреспонденцию. А между тем, зачастую, и шума то поднимать не из-за чего, так как корреспонденции, столь возмущающие мирный сон наших станичных обывателей, в большинстве случаев бывают, в сущности, самого невинного характера.
Но вернёмся, однако, к хопёрцам. Здесь всякая корреспонденция производит настоящее подобие выстрела в воронью стаю. Мне припоминается случай, имевший место в одной из низовых станиц Хопра года два тому назад. В одной из местных газет появилась корреспонденция, изображавшая станичные порядки, нравы и обычаи обывателей этой станицы. Корреспонденция была написана в фельетонном духе, бойко и живо, и в затхлой среде станицы она вызвала целую бурю. Все – и причастные, и нисколько непричастные к делу – кипели негодованием на неизвестного автора. А местный станичный атаман в негодовании своём даже себя превзошёл: он вынес злосчастный номер газеты на полный станичный сбор и, прочитав собравшимся старикам корреспонденцию, просил их содействия к отысканию и указанию ему, атаману, автора. Помнится, предполагалось даже составить станичный приговор и через местное управление окружного атамана просить редакцию об указании автора. Какому наказанию был бы подвергнут несчастный автор корреспонденции, если бы атаману удалось открыть его – неизвестно, так как автор, кажется, так и остался в полной безвестности.
Насколько странны здесь понятия о печати и её задачах, видно также из следующего случая.
Не поладили как-то два чиновника одного из очень редких в хопёрском округе учреждений. Дело вышло из-за квартир, занимаемых обоими чиновниками тут же при учреждении, и возгорелось оно, как водится, сперва между жёнами этих чиновников. Начались по начальству, друг на друга, доносы. Начальство, сделав обоим чиновникам строгое внушение, приказало пользоваться каждому тем, что кому следует и что ясно обозначено в плане занимаемого учреждением дома, и подобными пустяками его, начальство, больше не беспокоить. После этого, казалось бы, и делу конец. Но не тут-то было. Одна из сторон такой резолюцией осталась недовольна и решила действовать против своего противника другими путями. Собрав ″материалы″, недовольная сторона обратилась к пишущему эти строки, знаете с чем, читатель? – Ни больше ни меньше, как с просьбой ″прокатить и отщёлкать хорошенько в газетах″ противную сторону.
Впрочем, существование подобных взглядов среди хопёрских обывателей не должно казаться удивительным, так как хопёрский округ – единственный в своём роде, где газета считается пока делом, не стоящим внимания серьёзного человека. И потому здесь немало людей, принадлежащих к так называемому интеллигентному кругу, обладающих достаточными средствами и, между тем, не выписывающих и не читающих никакой, даже самой дешёвенькой газетки.
Хопёрцы – народ чрезвычайно косный и глухой к всякого рода добрым начинаниям. Здесь очень трудно – труднее, чем где бы то ни было – встретить людей с инициативой, направленной к облагораживанию себя, своих присных и прочих окружающих. Мало того, даже чужой мыслью, посторонней помощью, предлагаемой иногда из жалости, в виду крайнего убожества местных обывателей, здесь не умеют, а подчас и не хотят пользоваться.
В 1896 году учебное начальство нашло возможным открыть в области несколько начальных женских училищ. В хопёрском округе предположено было открыть три таких училища, в станицах: Урюпинской, Правоторовской и Зотовской. Открытие этих училищ должно было последовать на следующих началах: содержание всего учащего персонала принималось на счёт войска, а содержание и наём училищного помещения должны были принять на себя станичные общества.
При такой незначительности станичных расходов, открытию женских училищ, казалось, нужно было бы только радоваться и благодарить Бога, - тем более что начальных женских школ к тому времени было только две на весь хопёрский округ, в станицах Филоновской и Михайловской. Вышло же, однако, не везде так, и вышло именно там, где меньше всего можно было ожидать этого – в станице Зотовской.
Надо заметить, что Зотовская станица, с множеством причисляющихся к ней богатых и многолюдных хуторов, - самая большая (до 12 000 населения) и лучшая из низовых станиц округа. Она издавна считается и самой интеллигентной. До середины 60 годов здесь существовало духовное училище (переведённое затем в станицу Усть-Медведицкую); здесь в конце 70 годов была составлена даже небольшая общественная библиотека для чтения на-дом; наконец, здесь много проживает всякого рода служащих и не служащих чиновников, офицеров, купцов и прочих. Следовательно, открытие женского училища представлялось делом возможным и, в виду переполнения существующих в станице училищ – войскового одноклассного и церковно-приходского – вполне целесообразным. Вышло же, повторяю, наоборот.
Кажется, в начале августа того же 1896 года, зотовцы, на полном станичном сходе, решили предложение учебного начальства об открытии в станице женского училища… отклонить, по неимению на это свободных сумм. Так и осталась Зотовская станица без женского училища, а зотовские девочки, будущие гражданки и матери – воспитательницы будущих граждан, - без всякого образования.
А сколько можно тут иногда встретить, не говоря уже о равнодушии, - прямого недоброжелательства к доброму начинанию! Вот тому живой, свежий пример.
Станица Арженовская отличается замечательной распущенностью нравов. Особенно грустно видеть это в местной молодёжи, которая, за неимением у нас по станицам хотя каких бы то ни было более или менее разумных развлечений, праздное время своё проводит или, по примеру своих дражайших родителей, за выпивкой и картами, или же где-нибудь под окнами и заборами обывателей, в ожидании любовных свиданий с засидевшимися девками и молодыми ″жолнерками″. И вот, съедаемый скукой и полной беспорядочностью такого житья-бытья, местный торговец Г., страстный любитель церковного пения, задумал организовать из обывателей (преимущественно молодёжи) обоего пола певческий хор. Для этого он обратился сперва за разрешением к местному благочинному и, получив таковое, начал собирать всех желающих и устраивать спевки. Сначала, когда число участвующих в пении было не велико, спевки устраивались то в церковной сторожке, то во временной по торговым делам квартире самого Г. Но когда желающих обучаться пению набралось много и когда ни сторожка, ни квартира Г. вмещать всех их уже не могли, -Г. обратился с просьбой к местному учителю о разрешении делать спевки в одной из классных комнат.
Учитель против этого, разумеется, иметь ничего не мог (так как спевки производились вечером, то есть в свободное от классных занятий время) и дал своё разрешение. Число посещающих спевки после этого стало быстро увеличиваться и к настоящему времени достигло уже до 150 человек. В пении участвуют и грамотные, и неграмотные, - последних даже гораздо больше, чем первых. Поют простые напевы церковных песен (литургии, вечерни, молебнов, венчания, отпевания и прочие) и поют довольно стройно, - благодаря, конечно, многолюдству участвующих.
Первый дебют хора был прошлого 6 декабря (день местного храмового праздника). С тех пор хор господина Г. поёт в церкви каждый праздник и нередко участвует даже (конечно бесплатно) при венчании и похоронах.
Казалось, и тут надо было бы только радоваться и благодарить господина Г. за его бескорыстные труды на пользу общества, ибо польза от его трудов несомненная; помимо прямого своего значения – способствовать <…> церковной службы, - дело это имеет ещё и то значение, что, привлекая массу молодёжи на ежедневные вечерние спевки, тем удерживает её от пьянства, карточной игры, ночного дебоширства и прочих прелестей глухой захолустной жизни.
Однако, нашлись люди, которым пришлась не по душе и быстро растущая популярность Г. среди станичников, и их уважение к нему. И вот пущены были в ход обычные захолустные средства – наговоры и клевета, доходившие до бесстыдства. А когда и это всё оказалось малопригодным, решено было выжить во что бы то ни стало хор господина Г. из училища. Сперва обратились с просьбой об этом к учителю, но тот остался непреклонным. Тогда прибегнули к хозяину училищной квартиры (собственного помещения арженовское училище не имеет) и через него стали действовать уже на учителя. Но и тут желанного результата, кажется, не получится…
Хопёрский округ – самый глухой округ во всей Донской области. Здесь, почти на 200-вёрстном протяжении Хопра, от пределов станицы Михайловской до пределов станицы Букановской, только две почтовые станции – Урюпинская и Федосеевская, которые отделены притом 120 вёрстным расстоянием друг от друга. Нет здесь ни железных дорог, ни больших проезжих трактов. Глушь, одна глушь кругом! А в глуши, что среди тёмной ночи, много можно совершать, и притом совершенно безнаказанно, всяких недобрых дел – и больших и малых. Взять вот, для примера, хоть станичное правосудие хопёрского округа.
Какое бы дело ни разбиралось, без ″могарычения″ станичных судей не обходится. Надо ли доказать пред станичным судом вину действительно виновного – должно непременно угостить предварительно станичных судей. Надо ли оправдаться действительно виновному – должно лишь хорошенько угостить судей, и виновный окажется не порочнее агнца и невиннее голубя! А так как всякому виновному всегда хочется остаться чистым, потерпевшему же, наоборот, хочется доказать вину обидчика, то в угощении и спаивании станичных судей между сторонами зачастую происходит настоящая конкуренция, причём победителем почти всегда оказывается более щедрый и более зажиточный.
Не в лучшем состоянии во многих станицах округа находится и общественное станичное хозяйство. Так, в ноябре 1896 года, при ревизии станичных правлений исполняющим должность помощника окружного атамана есаулом Черкесовым, в расходах на канцелярские материалы были обнаружены следующие милые вещицы;
- С 1 января 1896 года по 15 ноября того же года в станице Арженовской по станичной канцелярии, между прочим, израсходовано:
197 карандашей,
34 коробки перьев,
69 наперников,
35 фунтов сургуча!
Население станицы (вместе с хуторами) в этом году состояло из 5 500 душ обоего пола; штат станичного правления – из полуграмотного атамана, одного такого же помощника и двух писарей. - За тот же промежуток времени по канцелярии станицы Павловской израсходовано в числе прочих материалов:
47 стоп бумаги,
5 дюжин наперников,
8 дюжин карандашей!
Население станицы даже к настоящему году состоит лишь из 5 600 человек обоего пола, а штат станичного правления, по численному своему составу здесь такой же, как и в станице Арженовской.
Чтобы показать читателю, сколько в этих двух выписках правлениями ″преувеличено″, я позволю себе привести здесь выписку из расходов канцелярских материалов по той же станице Арженовской за прошлый 1898 год, ничем, в смысле увеличения переписки, от 1896 года не отличающийся.
До 15 ноября с начала этого года израсходовано:
22 стопы бумаги,
4.5 фунта сургуча,
4 ручки,
4 дюжины карандашей,
8 коробок перьев.
Следовательно, за соответствующий промежуток времени в 1898 году израсходовано меньше, чем в 1896 году, на 149 карандашей, 25.5 коробок перьев, 65 наперников и 30.5 фунтов сургуча! А между тем, судя по количеству, ″исходящих″ бумаг того и другого года, следовало бы ожидать обратного.
До 15 ноября 1896 года здесь вышло всего 1979 номеров (1631 номер по столу гражданскому и 348 – по военному), тогда как за этот же промежуток времени 1898 года их вышло уже 3 347 (2 747 по столу гражданскому и 600 – по военному)! Значит, вся разница в том, что расходы 1896 года велись одним атаманом, и расходы 1898 года – уже другим.
Воровство по станицам и слободам хопёрского округа в последнее время достигло громадных размеров. Воруют и ночью и днём; воруют, залезая в дома, обрезая карманы и грабя проезжих по большим дорогам; воруют не только мужчины, но и женщины. Больше всего воруют лошадей. Мало-мальски ценных лошадей чуть из рук не рвут, - по крайней мере, бывают случаи, что хозяева и слышат хозяйничающих у них во дворе воров – выламывающих двери и даже дощатые стены конюшен, разбивающих замки и цепи, которыми на ночь приковываются лошади, - но, запертые ворами со всех сторон, никак не могут выйти из дома и помешать бесцеремонно хозяйничающим грабителям.
Наглость и развязность здешних воров поразительные: даже пойманные и уличённые, они продолжают держать себя с достоинством настоящих джентльменов.
Мне от очевидца пришлось слышать про одного из таких ″джентльменов″. Дело происходило в камере мирового судьи. ″Джентльмен″ - молодой, лет 28, казак П-ской станицы – судился за кражу лошади. Народу, благодаря какому-то особенному стечению дел у мирового судьи, - целая пропасть. Камера битком набита.
- Признаёте ли вы себя виновным в краже у П. жеребца, стоящего 100 рублей? – спрашивает мировой судья ″джентльмена″.
- Да, конечно, признаю, - отвечает с полным достоинством ″джентльмен″. – Только жеребец стоит не 100 рублей, а много больше, потому что лошадь эта – замечательная во всех отношениях; что стать, что рост, а езда – там лучше уже не говорить – ветер, а не лошадь!...
- Что можете сказать в своё оправдание? – снова спрашивает судья.
- Что могу сказать! – восклицает обвиняемый. – Многое могу сказать. Во-первых, я происхожу из самого честного казачьего рода станицы П-ской. Во всём моём роде не было, да и теперь нет воров. Так что я представляю в этом случае печальное исключение. Но до 25 лет и я ничего не крал. Соблазнился я соседским конём лишь на 26 году моей жизни, вскоре после прихода моего из полка. Тут я начал… В течение трёх лет я украл 59 коней… И удивительное дело! – на конях ни разу не попадался, а как возьмёшь жеребца, так и – кранкен. Должно быть – не рука. Теперь уже перед Богом зарок дал: впредь никогда не брать жеребцов. Даже и этого не хотел брать, но соблазнился – уж больно хорош! – да вот и попался… В виду этого прошу, господин мировой судья, ко мне снисхождения.
Мировой судья приговорил ″джентльмена″ к заключению в тюрьму, сроком на 12 месяцев.
- Покорнейше благодарю, господин судья, - выслушав приговор, спокойно сказал обвиняемый. – Вы, конечно, могли бы приговорить меня в тюрьму на целый год, но… сделали снисхождение, и приговорили лишь на 12 месяцев. Покорнейше благодарю!
Зато и население не щадит попавшихся воров, особенно конокрадов. В этих случаях даже сама станичная и слободская полиция на истязания – часто зверские, бесчеловечные – попавшихся конокрадов, не только смотрит сквозь пальцы, но нередко в истязаниях этих принимает и личное, непосредственное участие.
Я живо помню случай, бывший в слободе Т., хопёрского же округа, года три тому назад. Как-то в начале весны, ночью, со двора крестьянина А. была уворована лошадь. Несколько человек соседей, вместе с хозяином пропавшей лошади, с рассветом пустились верхами в погоню. Погоня была удачна, и воры были пойманы верстах в 25 от слободы. Изловленных конокрадов прежде всего принялись бить. Били долго и много – никто не мешал. Затем, избитых и полуживых воров привезли в волостное правление. Их было двое: лет шестидесяти старик и молодой, лет 22-23 парень. Страшно было смотреть на несчастных – до того они были избиты и искровавлены. Казалось, что дальнейшая ручная расправа с ними была уже невозможна, тем более, что теперь они находились под полицейской охраной. Но ничуть не бывало. Извещённый о ″происшествии″ и явившийся в волостное правление старшина М. первый, самолично, снова начал ручную расправу: попавшимся ему под руку обломком гвоздя он до крови исколол лоб и всё лицо старику-конокраду, приговаривая: ″вот тебе, старый чёрт, не воруй… вот тебе! вот тебе!″. Заходившие в тюрьму ″подывицця″ (а таких всегда много) тоже, сколько кто хотел, продолжали наносить несчастным побои. Заступиться было некому. И Бог знает, чем мог бы кончиться этот поистине варварский самосуд людей-зверей, если бы не заступился случайно услышавший про это управляющий местного землевладельца К.
Газета «Приазовский край» № 108 от 26 апреля 1899 года.
Навигатор ← Хопёрский округ