Лето подходило к концу, август выдался на редкость тёплым и солнечным, на лугах пряно пахло травой и мёдом, солнце светило мягко, желтовато-рыжим светом, похожим своими лучами на спинку огромного полосатого кота. Либер шёл по утоптанной людьми тропе, вдыхал ароматы вечера, он любил такие закаты, когда всё пропитано негой, свободой, красотой. Казалось, сделаешь ещё один шаг и окажешься в прекрасных садах Элизиума: настолько прекрасен был мир во круг. Либер думал, что, наверное, рай, если он вообще существует, должен выглядеть именно так: падающее к горизонту румяное златобокое солнце, много иссыхающей на его свете травы и узенькая земляная тропка, уходящая еле видимой лентой вдаль.
Либер не хотел, чтобы что-то прерывало этот покой и тишину. Где-то вдалеке,подбоченившись, низенькой коротышкой, стояла деревенька из низкорослых деревянных домиков. Либер ухмыльнулся в усы. В прошлых шести жизнях он уже бывал здесь, и за последние десятилетия ничего не изменилось в этом уединённом тихом краю, словно бы отдельным мирком стоящий внутри огромной жестокой Вселенной.
Либер бросился вниз по склону и на всей скорости влетел на пыльную дорогу, выплывающую бледным призраком из леса. В деревне кота знали и любили, кроме него, кур, сторожевых псов да ещё пары коров и овец никого из живности не было.
На дороге сидела девушка. Одетая в лохмотья, худая, в грязи. Кот подошёл ближе. Глаза незнакомки застилали слёзы, щёки чёрными дырами ввалились, кожа была сухой, с царапинами и ссадинами. Карие глаза смотрели в немом исступлении, почти в безумии. В этой деревне на свободе, вскормленные самой природой жили красивые, сильные люди, несгибаемые, уверенные. Эта девушка, вероятно, тоже была когда-то такой, но теперь нечто невидимое коту сломило её гордый стан, сделало тусклыми её орлиные очи, превратило звонким глубокий голос в надрывный хрип.
Либер всмотрелся в неё внимательнее, на руках несчастной в старый грязных тряпицах виднелся младенец совсем крошечный. Он не кричал, не звал и казался совсем мёртвым. Кот подошёл ближе. Взгляд матери чуть прояснился, она протянула руки к коту, словно хотела отдать ему младенца. Сумасшествие в её взгляде осталось прежним и кот одобрительно мурлыкнул, когда она положила сына на землю. Вместе с Либером ребёнку безопасно.
Кот обвился вокруг маленького свёртка кольцом. Его мурчание стало ласковым, почти материнским, шерсть разгладилась, на мордочке появилась печать нежности. Кот лизнул мальчика. Младенец зашевелился, но не заплакала. Он что-то прошамкал губами и прикрыл глаза. Кот знал, что уже не уйдёт.
* * *
- Эй вы, дураки, побыстрее! Мы тут всё-таки город облагораживаем по гос заказу строим! - рявкнул мужчина лет пятидесяти.
Рабочий посмотрели на него хмуро. Ссориться всем было лень. День выдался знойный, жаркий. Аркадий Василич фыркнул и отвернулся.
Он уже начал было терять в памяти силуэты этих холмов, лесов, домиков, отвыкнул было от них, но вот теперь опять… вернулся. Теперь здесь всё поменяется. Мир станет единым целом: все города одинаковыми. Зачем? Он не знал. Детство помнилось плохо, оно стиралось из памяти как блёкло нарисованная картинка, оставляя за собой лишь слабые очертания.
Дав пару указаний строителям, он спустился вниз по склону. За его спиной с каждым месяцам рос город. Серый, пыльный, загазованный. Такой же как сотни других. А впереди всё было как раньше. Если не оглядываться, то можно подумать что и не проходили те сорок лет, что сейчас он тот же русый мальчишка, что вот сделаешь ещё шаг и бегом бросишься дальше. Баб Маня крикнет что-то в след, но можно не обращать на это внимание и бежать, бежать, бежать… Бежать вместе с ветром, вместе с солнцем, вместе с Либером.
Но иллюзия была не долгой. Нет ни баб Мани, приютившей их с Либером в своей ветхой избёнки, ни прежней свободы, ни самого Либера. В сознании невольно пролетали воспоминания о том, как он уезжал в университет, о том, как по телефону узнал от соседки, что баб Мани не стало, как тщетно искал своего кота и е нашёл…
Аркадий Василич шёл так долго. Солнце уже падало к западу, тонкая жалкая струйка реки поблескивала в его ярком золотистом свете. Город остался за склоном очередного холма, пахло травой, свежестью, летом.
Неожиданно тёмная тень мелькнула по гребню возвышенности. Аркадий Василич прищурился. На фоне света сложно было точно определить силуэт, но острые ушки и тонкий хвост говорили о том, что это кот. Незнакомец замедлил шаг и остановился, уставившись на мужчину голубыми неморгающими глазами.
Аркадий Василич приблизился. Кот смотрел на него с высока, будто даже с укором. Сиамский. Такой же расцветки как было когда-то Либер. Мужчина хмыкнул и нагнулся, его большая тёплая ладонь коснулась спинки кота. Мурлыка не вздрогнул, не отстранился. Аркадий Василич прикрыл глаза и тут рой воспоминаний накатил на него с новой ужасающей почти штормовой силой. Кот, деревня, детство, счастье, беззаботность, баб Маня, институт, разлука, каменные джунгли города… И всё это в одно мгновение промелькнуло во взгляде его светлых почти бесцветных сероватых глаз.
— Ну что? - неожиданно ясно услышал он. - Изменился наш дом?
Аркадий Василич опасливо взглянул на кота.
- Да я это говорю, я, кот! - снова услышал он.
- Но ведь мы не знакомы! - мысленно ответил мужчина. - Знакомы, знакомы! - промурлыкал кот. - Я же Либер.
— Докажи! - неожиданно для себя заявил Аркадий Василич.
- Я спас тебя ещё младенцем, грел тебя, принёс даже как-то раз хлеба, твоя мать умерла почти сразу же после нашей первой встречи и нас приютила баб Маня, - хмыкнул Либер. - Теперь веришь?
Аркадий Василич почему-то не сильно удивился. Его лицо впервые за много лет покрыла добродушная спокойная улыбка, он кивнул и уселся на траву.
— Хорошо тут у нас! - сказал он, глядя на кота, гордо устроившегося рядом. - Пойдём со мной в город, будем жить вместе, а?
Кот не ответил.
- Вы, люди, всё хотите всё поменять, сделать нечто новое и в тоже время желаете всё упорядочить, сделать равным, одинаковым… Странный вы народ. Вы не цените, что имеете, а всё рветесь вперёд, дальше, выше. Мы, коты, так не любим. - наконец произнёс он.
Дальше они сидели в полном молчании. Слова почему-то за одно мгновение исчерпались.
На следующее утро Аркадий Василич пришёл на работу поздно. Взглянув, на очередное серое здание он глубоко вздохнул.
- Вы поаккуратней тут, пожалуйста… - негромко сказал он. - Хорошо тут у нас, красиво. Негоже портить красивое. Всё-таки жаль.
Потом он поднял голову и посмотрел в Даль на холмы. Рабочие тоже повернули головы, но ничего не увидели. А Аркадий Василич едва заметно улыбнулся. На самом горизонте в траве у края золотистой дороги, уплывающей в пляшущем жарком воздухе к солнцу, одобрительно горели два голубых сапфира кошачьих глаз…
