Мама в связи с моим приездом некоторое время находилась дома, а не на работе. Для моей адаптации. Чтобы поддержать меня, чтобы мне было проще привыкнуть. И позже, когда она начала уходить, то не на весь день сразу с утра, а постепенно, начав с нескольких часов. Однажды ей срочно потребовалось быть на работе, и мы поехали туда вместе. Вот это была радость! Столько людей улыбались мне там, и я отвечала на множество вопросов! А потом одна тётенька взяла мой мяч (я приехала с красным мячом) и показала, как ещё можно играть с ним, когда бьёшь его об стенку! Она совершенно не стеснялась показывать! Это было бесценно! Оказалось, можно успеть обернуться вокруг себя, пока он летит, а ещё пропустить его под ногой, и под другой, и ещё разные другие штуки. И я заметила, что под коленками у неё словно бы буковка «Н». А потом заметила, что так у всех, у каждого человека. Я возвращалась домой с чувством благодарности, в приподнятом настроении, радуясь таким хорошим переменам в своей жизни.
Дети придают встречам с людьми большое значение. То, что для взрослого просто миг, для ребёнка – знаковое событие. Для меня доброе расположение ко мне любого взрослого человека означало не просто момент (как, видимо, для него, этого взрослого), а чудным образом сложившиеся отношения, о которых я запоминала очень надолго, возможно, и навсегда даже, и неважно, были ли эти взрослые родственниками, или случайными людьми.
В нашей новой квартире меня потихоньку начали одолевать прилипчивые страхи. Я постоянно чувствовала неприятное и пугающее присутствие кого-то невидимого… Я не могла, как раньше, вот взять так просто – лечь и уснуть ночью. Дома ведь бабушка с пониманием относилась к моим «фокусам», и, пока я засыпала, держала меня за руку, придвинув мою кроватку к своей, а мама вела себя гораздо строже. Уютные ночнушки и пижамки с кармашком, куда можно положить любимого пупсика, не помогали.
- Лена, ну хватит уже выдумывать всякие небылицы!!
Она входила ко мне, включала свет, под светом было всё, как обычно.
- Ну?? Ты видишь, что здесь никого нет и всё нормально? - свет выключался, мама уходила, и начиналось... Видеть-то я видела, да только они были невидимые, и их было много. ОНИ ползли со всех сторон, ОНИ таились под мебелью, и самым страшным было, что САМЫЕ СТРАШНЫЕ ОНИ снаружи преодолеют окно. Как они будут выглядеть – никому не известно! Тонкие, голубые тела, или массивные скафандры, или прозрачные, но, одновременно и такие яркие, что будут видны в воздухе вдруг возникшим колыханием марева. Взрослым везёт! Они вместе! Словно дневные птицы, прячутся в своих постелях-гнёздах, и никакие страхи их не берут. И я натягивала на себя одеяло, и старалась дышать как можно незаметнее, сопровождая моё как бы исчезновение всевозможными молитовками тому Неведомому, с кем была знакома с самого детства.
Спасало доброе отношение Ивана ко мне, он шёл на поводу, и, несмотря на мамино недовольство, всегда разрешал забираться во взрослую постель. Когда я засыпала, он на руках относил меня обратно к себе, мы с ним уже стали договариваться об этом заранее, как о чём-то само собой разумеющимся. Когда страхи не донимали меня слишком, компромиссом служила дверь, открытая между нашими комнатами. Но я и сейчас, будучи взрослой, могу поклясться, что в этом доме жило нечто невидимое и страшное.
Однажды ночью я ворочалась, и поправляя одеяло, вдруг поняла, что моя рука случайно накрыла другую руку. Ледяную, и незнакомую. Я подумала, что мне пришёл конец. Прежнее сонное дыхание изобразить уже было сложно, я изо всех сил старалась затаиться, медленно сняла свою руку с той, чужой, потом долго лежала не шевелясь, и, в конце концов, заснула. Утром я спросила взрослых, не заходил ли кто ко мне в комнату ночью. Нет, никто не заходил, а в чём дело? Я рассказала. Мама, естественно, сказала, что мне всё почудилось, и вообще, это был сон. Но я точно знаю, никакой это не сон. И это было ужасно.
Я уверена, что дети чувствуют больше, чем взрослые. Их чувствительность ещё не отшлифована беспокойством одинаковых дней. И восприятие времени у детей другое. Расширенное, что ли. Час для ребёнка длится куда дольше чем для взрослого. В общем, есть разные объяснения, почему дети чувствуют больше такого всякого разного.
Гораздо позже, когда я выросла, и мы уехали из этого дома, мама рассказала мне, что с ней тоже в этом доме происходили странные вещи… В Самарканде мы жили на первом этаже, вровень с землёй, и некоторые гости, если калитка была заперта изнутри, стучали нам в окошко. Так вот в этом старом питерском доме кто-то тоже иногда стучался в окошко. Но жили-то мы на четвёртом.
И вот. Самое неприятное. В то время меня осенила чудовищная мысль о том, что ни один человек не вечен, и я однажды тоже умру. Да нет же, я прекрасно, с самого детства знала, что смерть случается с каждым, но вдруг однажды попыталась понять, что я буду чувствовать, когда это произойдёт со мной. (Ведь произойдёт же?). То есть, каково это – вообще перестать чувствовать, и прекратить существовать. Я задавала вопросы маме. Я не представляю, что другие родители в 60-х, 70-х годах отвечали своим детям на подобные вопросы, и что отвечают сейчас, но моя мама говорила мне, что смерть – это не навсегда. Что человека хоронят, закапывают в землю, а потом он на этом месте рождается деревом, или, к примеру, цветком. О, нет!!! Это было невозможно! Я сразу мысленно видела кучу коров, с удовольствием поедающих цветочки и саженцы всех деревьев вокруг. Не брезговали коровы и насекомыми, и мышками, и зайчишками.
Иногда мама, приходя вечером с работы, брала меня вместе с моим плюшевым медведем, и мы ненадолго шли освежиться в сумерках по ближайшей улице. Я задавала вопросы о смерти, мама в ответ выдумывала не особо убедительную чепуху. Страх прекратить существование пронизывал меня насквозь. Иногда мне казалось, что страх находится в каждой косточке моего скелета, как невидимый проволочный каркас. И от такого страха у меня подкашивались ноги. Ещё больше свою смертность и своё человеческое ничтожество я стала ощущать, когда мы смотрели на вечерние звёзды. Звёзд ведь очень много, и по сравнению с людьми они огромны! Где же ты, Бог!?? И вот это величие неба никак не успокаивало, а наоборот, подтверждало нашу человеческую ничтожность, краткость, и мимолётность человеческой жизни. Я спрашивала маму о возрасте звёзд, и поняла, что возраст звёзд, возраст Земли – это очень веский повод задуматься о вечном и скоротечном. В Самарканде было всё просто. Там мама и её друзья шли развлекаться в парк, покупали солёные абрикосовые косточки в длинных кулёчках у босоногих узбечат, а потом они пили какие-то взрослые напитки, давая попробовать безвкусную, но такую притягательную пену с них, мастеря мне осликов из проволочек и пробок. А тут вдруг такое…! Такие вот вопросы, совпавшие с переменами в моей жизни, с переездом, и это совпадение совершенно отняло у меня душевный покой. Возможно, если бы переезд в Ленинград произошёл на фоне весёлых и радостных происшествий, а не таких вот мыслей, то и чувства к этому городу были бы другими, более светлыми. Впоследствии я нередко упрекала Питер, что он де не такой, как мне надо, а причина, возможно, крылась именно в совпадении переезда и взрослеющих вопросов.
