Вообще говоря, с дядей Витей, царство ему небесное, связаны не только одни из самых ярких воспоминаний моего детства. Дядя Витя – это еще и целый пласт семейных преданий и шуток.
Он работал водителем в чернореченском колхозе. Один-два раза в неделю ездил на бензовозе в город на нефтебазу за соляркой и бензином, а каждый вечер – на хутор Гофицкий (мои земляки умели назвать его с особым кубанским шиком: Гахвицкий, причем это то самое «г» - мощнейшее кубанско-хохляцкое), на тамошний молзавод, уже на молоковозе. Обе машины были пятьдесят первыми «газонами» , и ездил дядька, если не было дождей или паводка, прямо через реку, через Лабу. Он накатывал свои собственные колеи, находил перекаты (которые наша река, меняющая свое протоки по пять раз за лето, тут же смывала), а потом находил все новые и новые места для переправы.
Лаба, если вы посмотрите на ее фото, представляет собой типичную горную реку со стремительным течением, русло которой состоит из островов и проток, устлано перемежающимися песчаными отмелями и косами из крупной гальки, сантиметров по 15-20 в поперечнике. Везде коряги, просто стволы деревьев, принесенные паводком и разбросанные в живописном беспорядке по многочисленным островкам и отмелям. Исключительно коварные глинистые и песчаные закоски, на которые категорически нельзя наезжать – сядешь сразу и намертво.
А дядя любил брать меня с собой в рейс на молзавод. Там всего-то километров десять-двенадцать от точки до точки. Но добрую половину из этих самых километров составляет дорога по лесу, с глубокими колеями и несохнущими лужами неизвестной глубины; а также дорога по собственно Лабе, по ее перекатам, отмелям и островкам. И как-то все время получалось, что ездили мы после вечерней дойки - молоко товар скоропортящийся, и отвезти на молзавод его нужно сразу. Вот и получалось, что пока то да се, пока доедем туда, «у Гахвицкий», пока там сдадим молоко, назад едем уже в кромешной темноте, только фары выхватывают клочок земли перед машиной. Когда дядя заезжал в воду, я замирал от страха – мне казалось, что вообще ничего не видно, а черная вода, казалось, готова была в любую секунду поглотить нас вместе с машиной. А дядя, видя мою растерянность, только смеялся и шутил – для него эти опасные путешествия были ежедневной рутиной всей его жизни…
Мне еще почему нравилось ездить с ним – леса и поляны вдоль реки были полны живности, и редко когда не встретишь выхваченных светом фар из темноты лисицу, зайца или фазана.
Самое интересное, вот только сейчас я задумался о том, что дядя всегда держал две-три коровы. Не крал из машины – а один-два рейса на молзавод в день он ведь делал, так что мог бы. Но нет, держали своих коров. И всегда у них было свежее молоко, сливки, комковатая вкуснейшая сметана и соленое прозрачно-желтое, восковое, руками в деревянной маслобойке сбитое сливочное масло.
Что греха таить, выпить дядя Витя любил всегда, хотя алкоголиком, пьющим не был. Помню, косил он сено у бабушки по саду, я при нем, как хвостик. Ну а что мне еще было делать: родители привозили к бабушке на месяц-два летом, вот и маялся от безделья. Намахался дядя косой, присел под деревом отдохнуть, остыть немного. Потом подозвал меня, протянул ключ от своего дома, и сказал:
- Сбегай к нам домой. Откроешь дом, зайди в сени. Там слева за занавеской до потолка мешки с зерном и с кобикормом уложены, а в нижнем ряду вертикально стоят. Второй слева – не с зерном, а соломой, ты его нащупаешь, он легкий. Так ты его вытащи, только аккуратно, чтобы остальные не сдвинулись и не упали, и засунь руку в дырку. Там справа гандей* стоит, несколько бутылок. Возьми одну, только хорошо спрячь, чтобы соседи не увидали, и беги сюда. Да, и все на место поставь, как было.
Я, окрыленный оказанным мне доверием, умчался. Управился минут за двадцать.
Дядя открыл принесенную бутылку, хлебнул из горлышка, и смачно, с хрустом закусил подобранным здесь же белым наливом. Подмигнул мне:
- Хороший ты парень, Напопорядку (он звал так меня с самого моего раннего детства, когда я так коверкал команды на утренней зарядке по радио: «По порядку становись!»). Смотри, тете Зине и бабушке ни слова! А бутылку мы здесь, в дупле спрячем, пригодится.
Тетя Зина – дядь Витина жена, работала завмагом в единственном чернореченском магазине и вела непримиримую борьбу с алкоголем. Борьба эта шла с переменным успехом, и приводила порой к комичным, а иногда с граничащими с трагедией ситуациям.
Так, по слухам, однажды уставший от беспрестанного надзора и контроля дядя взял ружьё и повел тетю Зину за сарай, на расстрел. Быстро озвучил ей приговор, накоротке в преамбуле перечислив ее основные провинности, и в резолютивной части предложил сохранить ей жизнь при условии полного и безоговорочного отказа от попыток командовать в семье.
Расстрел не состоялся из-за исключительного хладнокровия тети Зины, вместо просьб о пощаде и положительного ответа на поставленный наконец ребром вопрос (на что, собственно, и рассчитывал затеявший всю эту сомнительную канитель дядя), потребовавшей приводить приговор в исполнение поскорее, так как ей «еще надо коров доить».
Дядя взвыл от ощущения безысходности, от полного непонимания его страдающей и мятущейся души, плюнул, кинул ружье в машину и пошел со двора к своим дружкам, заливать горе – хоть там-то есть кому его выслушать и посочувствовать.
В другой раз тетя большо ущипнула его самолюбие, смачно опозорив перед мужиками. Она случайно нашла в туалете под стрехой бутылку самогона – гандея по-нашему. Недолго думая, она заменила горилку водой и положила бутылку на место. В вечером в пятницу, в свой законный «питейный» день, дядя отправился к своим друзьям, прихватив приготовленную заветную бутылочку. Уселись за столиком в соседском саду, завели душевные разговоры, опустошили под это дело сначала хозяйскую бутылку, плавно перешли к дядиной. Разлили, выпили: что за черт, вода! Тут кто-то и разглядел приклеенную к донышку бумажку с лаконичным тети Зины посланием: «Не можешь пить, не пей!»
Дядя хотел бежать домой, брать ружье и приводить наконец приговор в исполнение (тем более что никто его, приговор, особо не обжаловал, осужденная вообще нагло делала вид, что ничего не было – следовательно, его можно было смело считать вступившим в законную силу). Спасибо, мужики удержали, да и было у них еще с собой. Так как-то ей это очередное преступление с рук и сошло.
Но, как говорится, бог шельму метит. Лежит однажды дядя в зале, смотрит телевизор, и тут вдруг замечает на шифоньере очень необычную картину. Стоит швейная машинка «Чайка», а округлая деревянная крышка от нее лежит рядом. К чему, зачем, спрашивается? Долго дядя боролся с соблазном поставить эту крышку на место, то есть накрыть ею машинку (в этом положении она обычно и обреталась), и наконец не выдержал, подставил стул, полез. И каково же было его удивление, когда под этой самой крышкой он обнаружил лежащий на боку трехлитровый баллон с, как потом выяснилось, чачей, купленной или выменянной на что-то рачительной тетей Зиной у соседей.
Дядя тут же сообразил, какой куш он сорвал. Джек-пот, можно сказать, сатисфакция за все притеснения и унижения разом.
Естественно, он перелил содержимое в имевшуюся у него в изобилии тару, налил вместо чачи воды из скважины и закатал жестяной крышкой, как все и было раньше. Положил банку на место и накрыл крышкой от машинки.
Прошло несколько месяцев, все лежит как лежало. Дядя Витя тоже полеживает на диване, любуется. И тут приехал проведать тетю ее двоюродный брат из Андрюков, села в соседнем Мостовском районе. Брат любимый, самый, наверное, близкий для тети из родственников, как-то так сложилось. Был, естественно, накрыт стол, уселись, да вот беда – выпить нечего.
Тетя Зина, загадочно улыбаясь, скомандовала: «Виктор (она обычно так к нему, полуофициально, и обращалась), ну сходи в зал, там под крышкой от швейной машинки баллон лежит, принеси». Дядя сделал вид, что удивился, сходил, принес самогон, как ни в чем не бывало открыл, отлил в графин и поставил на стол. Налили, выпили. Ну как выпили – брат выпил, дядя-то пока не спешил особо, присматривался. А уж когда брат теткин выпил и удивленно глаза вытаращил, так тогда и дядя маханул свои полстакана и крякнул восхищенно, мол, крепка, зараза. Брат ничего не понял, но промолчал на всякий случай. Возмутился уже после второй, мол, Зина, что у вас тут налито? Зина попробовала и уставилась на дядю, а тот с чувством глубочайшего удовлетворения ей, выстраданное: «Посмотри на дно!»
Тетка вскочила, схватила банку, а там на приклеенной ко дну бумажке значилось ответное пожелание: «Не можешь прятать, не прячь!»
Надо признать, это действительно был один из немногочисленных дядь Витиных безоговорочных триумфов…
