и зло
Симуляция
Как же выглядит цивилизованный мир, сложившийся в итоге распространения этих идей на популярном уровне?
- Во-первых, мы живем в обществе, которое не производит новых культурных образцов. Отмена культурной иерархии приводит к разрушению стандартов познания и идеалов, оплаченных в истории борьбой и кровью прогрессивного человечества. Речь идет в том числе о культурных универсалиях, реально не утративших смысла. Особенно этот процесс коснулся сферы искусства, где утрата четких критериев художественности, размывание понятия формы привело к тому, что «произведением» стали называть любое коммерчески успешное предприятие.
- Во-вторых, политика, основанная на ценностях постмодерна, трансформируется в симуляционную деятельность: отражения события в медиасфере сегодня важнее реального события, а того, что не приобрело медийный образ, для общества и вовсе не существует. Высокая реактивность сетевых медиа становится причиной все возрастающей манипулятивности публичных действий. Они производятся не ради политических эффектов, на основе политической рациональности, а ради медийной картинки здесь и сейчас. Контролировать власть на основе тех принципов, которые лежали в основе либеральных теорий, становится как минимум затруднительно. Уж больно ловко публичные фигуры манипулируют общественным мнением.
- В-третьих, на свалку истории вместе с мышлением в категориях ценности и отбором культурных образцов отправлен «идеал человека».
Метафизика добра и зла — основа культуры, не знавшей искушений постмодерна. Именно она лежала в фундаменте культурной иерархии, определяла критерии отбора культурных образцов в классическую эпоху. Сегодняшний культурный процесс напоминает нечто аморфное, в нем не выделяются образцы как нечто необходимое. Очень показательно в этом смысле вымывание из современного культурного дискурса такого понятия, как «гений». (Что оно означает? Высшее раскрытие созидательных способностей человека.)
И это вполне логично.
Главный антропологический эффект постмодерна — стремление не быть, а казаться.
Человек — вещь
Создание демонстративного образа в «виртуале» становится основным объектом приложения усилий. Не это ли одна из причин демографического кризиса в западном мире? Если раньше человек в худшем случае был ресурсом (сексуальным или производственным), то теперь основное его предназначение — похоже, быть удобрением для нарциссического чувства собственного превосходства. Имея соответствующие психологические настройки, личность не нуждается не только в эмоциональной, но и в физической близости с другим.
Нарцисс — это тип человека, не получившего доступ к пониманию, чем он не стал в высшем смысле.
К благотворным культурным эффектам, казалось бы, можно отнести переход от формулы Хайдеггера «язык — дом бытия» к формуле постмодерна «жизнь есть текст». Но тут следует обратить внимание на такой смысловой нюанс.
В своей программной статье «Структурализм как деятельность» Ролан Барт определяет структурный метод (основной метод исследований в сфере культуры) как «строительство мира с помощью обнаружения в объектах структур интеллигибельных форм». Очевидно, таким объектом может быть не только культурное сознание, но и индивидуальное: личность автора — тоже продукт культуры. Будем ли мы говорить о феномене сознания сквозь призму обнаружения в нем объективных структур или мы будем говорить об уникальной личности, хранящей свои духовные сокровища в тайниках сердца? Это два разных способа понимать человека.
Выделяя в исследуемом объекте объективные структуры, тем самым мы очевидно определяем и характер его существования как вещи. Структуры можно закреплять. Структуры можно механически перестраивать. Эта интенция и породила парадоксальный закрепощающий эффект, о котором было сказано выше.
Сознание, функционирующее как объективно запрограммированная структура, создает программирующие социальные структуры.
Социальный эффект подобного умонастроения лежит на поверхности. Сложно не заметить, насколько в обществе распространен тип, настроенный на автоматическое потребление и производство ресурсов, а также «творчество»-игру по заготовленным схемам, для которого неважно авторство.
В этом кроется, видимо, глубинная причина отказа от культа личности автора, восходящего, заметим, к эпохе Ренессанса, впервые заговорившей о творческой свободе как атрибуте человека. Новый виток цифровизации лишь подсветил назревшее «откровение». Интерактивность новых медиа как бы показывает: без читателей автор никто, он тонет в пучинах виртуальной реальности. Отсюда неизбежным становится приравнивание таланта к самопиару с художественной одаренностью.
Вход и выход
Вот это, пожалуй, самый значимый, даже трагический парадокс нашего времени. Человек изобрел Интернет как выход к новым измерениям свободы и сам же его закрыл. Нигде свобода так яростно не оборачивается в свою противоположность, как там, где собирается «массовая аудитория». Его величество трафик возносит на социальные вершины информационный мусор, пошлость и попсу, а оригинальное и неповторимое загоняет в подполье культуры.
Так может, и нет ее вовсе, этой свободы? Свобода необходима, чтобы делать выбор между истиной и ложью. Постправда лишает человека этого главного выбора.
Но стоит учесть и такое соображение.
Каждый момент истории — ансамбль возможных линий ее развития, каждое событие формируется выбором способа действовать. Абсолютной свободы, конечно, не существует, человек детерминирован уже собственной физиологией. Но маленькие «свободы» вплетены в ткань даже нашего повседневного, по большей части автоматического существования. Дело выглядит так, как будто они имеют накопительный эффект. В определенный момент перед нами открывается возможность максимально недетерминированного поведения. Можно сказать, что дерево виртуально присутствует в семечке. Но нельзя сказать, что Гитлер как преступник или Ньютон как великий ученый присутствуют в их эмбрионах. Нет, они жили и делали выбор, один, другой, третий, и каждый из них все больше приближал их к тому, чем они стали.
Известно, кстати, что Ньютон был рожден недоношенным и вмещался в пивную кружку. Отказ от спартанского подхода к «селекции» населения был также свободным выбором людей на конкретном историческом отрезке, что и позволило будущему гению остаться в живых.
Этот пример хорошо иллюстрирует, что на уровне мировой истории действие принципа свободы может быть не так очевидно, но оно существует. Изучение сознания показало, как глубоко ошибались просветители и немецкие классические философы, отождествив разум со всем хорошим, а «не разум», иррациональное, со всем плохим. Однако это не отменяет положительный смысл установки: мыслить согласно правилам мышления, то есть мыслить, ориентируясь на истину, и жить по закону — значит расширять сферу свободы. Там, где нет ограничений, накладываемых культурной нормой, образцом, требованиями совести, свобода невозможна.
Симулятивность — продукт действий в моменте, ситуативных решений, существования в виртуальном моменте между подключением к Сети и отключением от нее. Эта логика кибер-реальности переносится в реальность историческую.
Можно предположить, что наблюдаемый мировой кризис — итог столкновения этих двух логик: «как бы существования» (с его свободой от общезначимых смыслов) и онтологии «реального», симулякра и бытия.
На повестке дня — метамодернизм с его замахом на большие нарративы и восстановление великих целей. Его главную идею можно выразить и так: назад к Достоевскому. А тот, как помним, любил напомнить о духовной пользе страдания и свободного поиска нравственной истины на свой страх и риск.
Что ж, новых великих идей, новых великих целей на горизонте пока не заметно.
Зато из настоящего момента совершенно очевидна данность. Нет, культура не безответственная игра: формируя человека, она определяет жизнь. И человеческая кровь не симулякр. Симуляция дискредитирована и разоблачена. Человечество как будто заново учится жить по-настоящему. Для него это означает страдать и становиться ответственным.
Возможность осмысления причин культурного кризиса сама по себе указывает на то, что процессы, его породившие, теряют силу. Мы стоим на стыке эпох, и уже сейчас набирают обороты новые тенденции, таящие в себе новые антропологические угрозы.
Речь идет о реальности, в которой человечеству предстоит интенсивно взаимодействовать с искусственным интеллектом.
Возможно, заново определять критерии «разума», границы и понимание свободы, на новом витке бороться за право быть человеком — за право на свободу от свободы, погружающей в докультурное состояние.