Несмотря на то, что Петр Ильич Чайковский сейчас общепризнанный гений, сам он себя таковым не считал.
Известный уже при жизни на весь мир композитор в своем дневнике писал:
Занимался опять страшно неудачно. И говорят, что я чуть ли не гениален??? Вздор
Нередко творчество давалось Чайковскому с трудом, он был критичен к себе и тяжело воспринимал критику в свой адрес.
Раскритикованный подарок
После удачной премьеры своей симфонической поэмы «Фатум», которую он сочинял четыре месяца, Чайковский решил преподнести ее в качестве подарка главе «Могучей кучки» Милию Балакиреву, работой которого искренне восторгался.
С лучшими надеждами Чайковский писал своему брату:
Это, кажется, лучшее, что я до сих пор написал, по крайней мере, так говорят другие
Однако подарок Балакиреву он презентовал в самой скромной, даже самоуничижительной манере:
Добрейший Милий Алексеевич!
Посылаю Вам мою фантазию… Эту вещь я хотел бы посвятить Вам, но для того мне нужно сначала знать, что она Вам не безусловно не нравится.
Дар Балакирев принял и даже включил в программу концертов в Петербурге, но лично Чайковскому в письме назвал «Фатум» недоделанным, написанным на скорую руку и шитым белыми нитками.
Реакция Чайковского на критику
Такая грубая критика подарка стала ударом для Чайковского – с ответным письмом он тянул два месяца в итоге написав:
С Вашими замечаниями об этой стряпне я в глубине души согласен совершенно, но, признаюсь, был бы весьма счастлив, если бы Вы хоть что-нибудь и хотя бы слегка в ней похвалили; в Вашем же письме одни только, хотя и справедливые, порицания; пилюля Ваша не подслащена ни на волос.
Чайковский уничтожил партитуру «Фатума», это сочинение так и не было опубликовано при жизни композитора.
И сам Петр Ильич также был резким критиком, но высказываясь в адрес известных людей и их творений, старался свои пилюли хотя бы на волос подсластить, перечисляя и достоинства, и недостатки.
Чайковский – объективный критик?
К примеру, интересно читать неоднозначную оценку Л.Н. Толстого, которая сохранилась в дневниках композитора за 1886 год:
Глубочайший сердцевед в писаниях, – оказался в своем обращении с людьми простой, цельной, искренней натурой… Он не избегал задеваний, но и не причинял намеренной боли. Видно было что он совсем не видел во мне объекта для своих исследований, – а просто ему хотелось поболтать о музыке, которою в то время он интересовался. Между прочим он любил отрицать Бетховена и прямо выражал сомнение в гениальности его. Это уж черта совсем не свойственная великим людям; низводить до своего непонимания всеми признанного гения, — свойство ограниченных людей.