Потеря. "Гудки, которые обожгли душу"
Декабрь 2000 года. Рассвет.
Комната в полумраке, а я, прижав к уху телефонную трубку, вслушиваюсь в гудки. Бессонная ночь ожидания, пальцы дрожали, едва удерживая аппарат. Наконец-то — соединение и мне удаётся дозвониться до роддома. Из динамика донелось прерывистое дыхание. Женский голос, словно из другого измерения сообшил:
— Ожидайте. Информация уточняется- эти слова только усиливали тревогу. Пауза, слышен в далеке не разборчиво женской разговор.
Сердце колотится в висках.
Минуты- бесконечность. Когда трубку снова подняли, понял, что это уже другая медсестра. Голос её звучал отстранённо:
— Всю информацию сообщат лично. Приезжайте.
Щелчок в трубке оборвал надежду на ясность.
Таксист, бросая взгляды в зеркало, пытался заговорить о погоде, о пробках. Я молчал. В голове крутились столько вопросов, но ответов не находилось.
Бегом от ворот до здания роддома. Сердце колотилось и отдавала гулом в голове. В регистратуре лишь кивнули на стул: «Ждите врача». Минуты - целая вечность. Наконец, дверь открылась — женщина в белом халате жестом пригласила в кабинет.
Села напротив, положив ладони на стол. После паузы и прямого взгляда опустила глаза и будто пыталась что-то разглядеть на столе, сказала:
— Ваш случай... — она сглотнула, очень тяжёлый.
— Мы боролись за обоих. Супруга теперь уже в безопасном состоянии, но... девочка... Ваша дочка... — Пауза повисла.
-Соболезную.
-Ваша супруга, Татьяна, еще день побудет в реанимации под присмотром, а потом мы ее переведём в палату- продолжила она.
-Мы приложили все усилия для вашего будущего, но...после этих слов мой мозг просто перестал воспринимать информацию, которую еще говорила врач.
Не помню, как вышел на улицу. Дул холодный зимний ветер. Ноги сами несли меня подальше от этого места. Сигнал автобуса. Я понимаю в этот момент, что стою посреди дороги.
Гнев охватил водителя, который чудом успел затормозить на снежной дороге. Он посмотрел в мои глаза полные слез, хотел что-то сказать, но передумал.
Я затерян в каменных лабиринтах города, а наши родители живут за его пределами. Как найти слова, чтобы рассказать им? Как произнести то, что разрывает душу?
Вечер. Пустая квартира. Ноги сами несут меня от стены к стене, а взгляд цепляется за пакеты с детскими вещами — те самые, что готовились к выписке из роддома. В груди вспыхивает ледяное отчаяние, перерастающее в немой крик. Он длится вечность, но так и не вырывается наружу.
— Больше не могу. Не возможно остаться здесь одному.
Набираю номер подруги жены, едва слыша собственный голос:
— Можно я приеду? Переночую у вас?
Да они с мужем живут на другом конце города, но сейчас это неважно. Любая дистанция лучше, чем тиканье часов, напоминающее обратный отсчет, и осколки мечты, что рассыпались в прах.
— Конечно! Приезжай скорее, — ответил теплый голос.
За чашкой чая говорим о постороннем. Они осторожно обходят острые углы, будто перевязывают невидимые раны. Их смех, простые вопросы, даже молчание за столом — словно бальзам.
Ночь провожу на диване, глядя в потолок. Сон приходит лишь под утро, короткий и тревожный, но даже он дает силы и ясные мысли.
— Вы уже так много сделали, — говорю утром, собираясь уходить, — но у меня еще одна просьба... Я должен ее увидеть. Помогите мне попасть в отделение.
Палата. Там, где застыло время.
В нос ударяет медицинский запах. Я украдкой заглянул в палату. Мои глаза пытались найти свою супругу среди находящихся в ней девушек.
Первой в проходах между кроватей увидел беременную женщину с большим животом на гимнастическом мяче. Напротив, худенькая блондинка, уткнувшись в потрепанный книгу, нервно покусывала карандаш в руках, вроде что-то пыталась отмечать на полях. Мои пальцы непроизвольно сжались — где-то между этими койками должна была быть она.
И вдруг — будто нож пронзает меня. Татьяна. Моя Татьяна, вмерзшая в пространство словно свеча в наплыв воска. Сидела на последней койке. Казалось, она застыла как фарфоровая статуя, а ладони мертвой хваткой впились в простыню. Свет из окна падал на ее , высвечивая бледность кожи. Взгляд, обычно такой живой и лучистый, теперь буравил пустую стену.
"Всего два- три дня назад она смеялась, примеряя крохотные пинетки..." — пронеслось в голове. Вспомнил, как ее смех звенел среди полок детского магазина, как ласково и много раз доставала из конверта и смотрела УЗИ-снимок, наши улыбки и чувства, когда впервые услышали стук сердечка нашей дочки. Как долго выбирали, искали и полюбили имя Ангелина. И этот ангел наверное сейчас смотрит на нас с небес.
Теперь ее грудь дышала прерывисто, будто каждый вдох давался ценой нечеловеческих усилий.
Подошла медсестра, которая сопровождала меня в отделение и тихо прошла в палату.
Сердце забилось в горле, когда она помогала подняться с кровати моей супруге и вместе направилась в мою сторону. Шаг. Еще шаг. Рука бессознательно прикрывала шов — свежий шрам, ставший вместо дочери. Шла, не видя меня. И в этот миг — о Боже — ее глаза... Веки припухшие, но сухие — словно все слезы выжгло изнутри каленым железом.
Почти в упор и только сейчас она заметила меня.
"Танюша, Таня..." — прошептал я, и ее имя рассыпалось хрустальной крошкой в тишине. Она вздрогнула, будто очнувшись от сна. Глаза медленно фокусировались, и тогда — о, это было страшнее всего — лицо дрогнуло. Слезы хлынули молча, без всхлипов, стекая каплями на больничный халат, оставляя темные круги.
У меня было всего 5 минут, чтобы найти слова и поддержать её. Так мало времени и так много нужно было сказать. Нас завели в какое-то небольшое помещение и напомнили, что скоро время выйдет. Мы обнялись, ее тело словно морская волна, колыхалось от молчаливого плача.
Мои ладони гладили ее волосы, чувствуя вибрацию.
Я пытался подобрать слова, во рту все пересохло.
Когда она чуть успокоилась и посмотрела в мои глаза я сказал:
"Мы... — голос сорвался, заставив сглотнуть ком. — Мы переживем это. Вместе. Ты слышишь? Вме-сте". Последнее слово распалось на слоги, превратившись в молитву.
Дверь в помещение скрипнула. Медсестра стояла в проеме, не смея смотреть нам в глаза. Татьяна выпрямилась, внезапно став на голову выше — Ее ладонь скользнула по моей щеке, оставляя влажный след. "Иди", — прошептала она.
Я вышел на улицу поднял глаза и начал искать этаж и примерное окно. Вдруг увидел ее, она стояла прижав ладонь к стеклу , словно пытаясь дотянуться и прикоснуться ко мне.
Мои пальцы рук сложились в небольшое сердечко показывая мои чувства.
— Ее рука дрогнула в ответ, и вдруг — чудо — мне показалось, что уголки губ поползли вверх, растопляя ледяную маску.
В этом хрупком движении была вся она — моя девочка, что умела находить рассветы в кромешной тьме.
Ветер принес снежные хлопья.
Снежинки будто с осторожностью прикасались к лицу, тая, оставляя мокрые следы -слезинки. Словно небо плакало зимой, а земля молча впитывала его боль.
«— Прости, дочка, что не уберег…» — прошептал я, устремляя взгляд в пустоту над головой.
«— Мы выстоим. Я обещаю!»
Голос сорвался... превратившись в хрип.
Семья и любовь — это не праздничный салют, ослепляющий на миг. Это угли, что тлеют под пеплом надежд и мечт. Их и не видно, но стоит дунуть — и пламя прорвется сквозь пелену отчаяния, согревая пустоту.
Продолжение следует.
Спасибо большое за вашу реакцию, подписки и рекомендации друзьям.