Валенсийские любители гитары были заинтригованы известиями о последних успехах Тарреги. Любители одного небольшого поселка встретились с артистом и настаивали, чтобы он дал концерт по случаю праздника местного святого, который они вскоре должны были отмечать и уверили артиста в том, что его будут слушать и благодарить по заслугам и достойно. Поддавшись своему обычаю идти навстречу неизвестному, а также из-за своего покладистого характера и стремления настоящего артиста к общению, Таррега согласился. По общему согласию обговорили все подробности поездки. Он должен был приехать в поселок в первый день праздника, этим же вечером планировался его первый концерт. Затем дилижанс должен был доставить его в место, где артиста бы поджидал экипаж и несколько человек почетного экскорта, сопровождавшего Таррегу до самого поселка, где состоится праздник.
Пришел назначенный день и все прошло в соответствии с намеченным планом. На въезде в поселок приезда известного гостя ждала делегация во главе с алькальдом, священником и другими почетными гражданами. Когда появился экипаж со своим ценным грузом, власти вышли навстречу и сердечно поприветствовали Таррегу. Когда гость сошел, ему представили встречавших и затем артист в сопровождении свиты, группы музыкантов и многочисленных жителей, сбежавшихся, как по звону набата, двинулись вперед под звуки веселого пасадобля по направлению к поселку и к дому алькальда, за которым оставили честь разместить чествуемого.
Прибыв на Центральную площадь, живая толпа проникла в дом, сопровождая артиста, которому дали после шумных дебатов передышку для отдыха, пока готовился ужин. Через небольшой промежуток времени потребовали его присутствия на ужине и он занял почетное место среди разношерстной публики, в основном состоящей из неотесанных крестьян. Они пили, чокались, беседовали об ансамблях, рассказывали забавные случаи о быках и о тореро, климате, урожае, о сделках и перипетиях общественной жизни. Тем временем на площади раздавался глухой шум, восклицания, свист, смех и крики вперемежку с грохотом колес, железа и дерева, приобретая временами шум бури. Таррега этого шума почти не замечал. Критичность, наблюдательность его притупились всем тем живописным и исключительным в людях, с которыми он беседовал.
По окончании ужина с изобилием блюд местной кухни и самыми спелыми плодами этих мест, с обязательными винами, кофе, ликерами и сигаретами с крепким ароматом, Таррега стал готовить гитару для концерта. “Играйте громко, чтобы всем было хорошо слышно”, - сказал кто-то рядом с ним. “А что, зал очень большой?” - спросил Таррега. “Зал? Вы будете играть не в зале. Вас хочет послушать весь поселок и для этого подходит только одно место: площадь”. Он почувствовал во всем теле ледяной холод, но окружающие, заметив его нерешительность, успокоили его. Алькальд, со своей стороны, заверил, что будет абсолютно тихо и добавил, что особое очарование концерту придаст летняя ночь и луна. У фасада дома алькальда, на двух деревянных скамьях протянули горизонтально доски для подмостков. Сверху поставили хромой и расшатанный плетеный стул и стопку кирпичей вместо подставки для опоры ноги. Собравшись с духом и уповая на Всевышнего, в таких неблагоприятных обстоятельствах, Таррега поднялся на подмостки и в тесной толпе, наводнившей площадь, установилась тишина. Чтобы проверить настройку, Таррега взял несколько аккордов, которые едва услышали самые близко стоявшие. “Громче!” - воскликнул кто-то грубым голосом. На грубияна зашикали. Таррега продолжал играть прелюдию. Кто-то снова громко кашляет и на него громко шикают. Возникает беспокойный отдаленный шум по всей толпе до первых рядов. Какой-то ребенок просится на руки к матери или к отцу, плачет, кричит. Взрослые стараются установить тишину, спорят между собой, шум растет, беспорядок ширится, начинают кричать. Вдруг взлетает ракета, оставляя за собой хвост искр. Таррега, сверхчувствительный ко всякому шуму, который до этого оставался более или менее спокойным, теряет контроль над своими нервами, видя себя не в силах успокоить толпу, и прекращает игру. Тогда у его ног взрывается вторая ракета. Третья ракета разбивается о фасад соседнего здания, ее искры рассыпаются над толпой, как тонкий огненный дождь. Испуганно кричит девушка, которой искры попали на волосы, люди с возгласами устремляются к ней, другие спешат наказать пустившего ракету. Шум становится неописуемым. Испуганный и рассерженный одновременно, воспользовавшись растерянностью своих друзей, благородно участвующих в общей борьбе, Таррега сошел со своей гитарой с подмостков и, скользя в толпе, как лань сбежал с площади и по извилистым и пустынным улицам добежал до полей, дороги, освобождающей его от толпы и пышного поклонения. Утром, измученный морально и физически, он добрался до деревни, где накануне сошел с дилижанса. У него не было денег, чтобы продолжить путь и он направился к постоялому двору отдохнуть, чтобы позже решать, как же ему возвращаться. Но несчастья на этом не закончились. Когда он собрался лечь в постель, двое жандармов зашли на постоялый двор и потребовали, чтобы артист к ним вышел. “Вы сеньор Таррега?” - спросили его. “Да, синьор”, - ответил он с беспокойством. “У нас приказ отвести Вас в отделение”. “Как? Я в отделение? В чем меня обвиняют?” - с горечью спросил он. “Мы ничего не можем сообщить Вам”.
Без слов прошли они короткий путь до отделения и остановились у дверей одного из кабинетов. Один из гвардейцев постучал, приоткрыл дверь и задал обычный вопрос: “Можно, господин капитан?” - “Войдите”. Какого же было удивление Тарреги, когда он увидел одного из своих почитателей-энтузиастов, который, раскрыв объятия, шел ему навстречу, чтобы пожелать счастливого прибытия.
А случилось так, что капитану кто-то сообщил о приходе Тарреги в деревню, и офицер, ничего не знавший о трагических событиях той ночи, ничего не придумал лучше этой шутки с арестом, а затем пригласил его на ужин, позвав друзей послушать концерт знаменитого артиста.