Всем утра доброго, дня отменного, вечера уютного, ночи покойной, ave, salute или как вам угодно!
Итак, сколь возможно о том судить, наш Ивая Яковлевич, кажется, пребывает не столь далеко от животворящего колодца семейного счастия. Ещё вот-вот, и... Немудрено, впрочем: вспомним, сколько злоключений выпадало на его долю, и сколько раз каким-то непостижимым образом удавалось ему выпутываться из них. Так что никто не удивится, ежели Рихтеру потрафит и на сей раз. Однако же, не станем торопиться, пусть он расскажет обо всём сам, может быть, нам удастся разгадать секрет его удивительной везучести?..
Полностью и в хронологическом порядке с проектом САМЫЙ ЛУЧШiЙ ИСТОРИЧЕСКiЙ СЕРИАЛЪ можно познакомиться в каталоге "РУССКiЙ РЕЗОНЕРЪ" LIVE
"ВОДА ЖИВАЯ И МЕРТВАЯ"
СЕРИЯ ДЕСЯТАЯ ЭПИЗОД 2
С моего выздоровления после первого визита к г-ну Кандаурову прошло несколько месяцев, понемногу наступала первая моя столичная весна - неверная и обманчивая, как и весь этот город, приявший меня со всей возможной суровостью, на какую только был способен. Переправа по невскому льду становилась уже понемногу ненадежной, и лишь немногие смельчаки отваживались пронестись на санях по месяцами наезженному пути, чтобы сэкономить на дороге через тогдашний плашкоутный Исаакиевский мост. Сам я не видел, но, помнится, в тот год долго все рассказывали о мужике, повезшем в апреле на Васильевский остров дрова. Лошадь, угодив в полынью, провалилась в неё вместе с поклажею, мужик, успев соскочить, всё убивался, кляня себя за неосторожность и потерю единственной кормилицы...
Я, признаться, долго не решался ответить на письмо Софье Платоновне, ибо - как ни горько то было для меня - вынужден был признать правоту слов отца её Платона Романовича. Кто я? Жалкий чиновник без роду-племени, на ничтожнейшем жалованье, вынужденный каждый рубль поверять со стремительно тающим содержимым бумажника, ещё полгода назад казавшимся мне надежной защитою от любых невзгод судьбы. Ну пусть даже так, путь в скромной бедности - но что же дальше? Разве могу я позволить себе квартиру, сколь-нибудь авантажнее комнат г-жи Беккер? От одной только мысли, что придется платить, скажем, тысячу в год за более пристойное жилье, да плюс дрова, меня кидало в дрожь. Некоторые ископаемые вроде меня должны ещё помнить то бедственное положение, в котором находились чиновники низших степеней - особенно в провинции, получая жалованье поистине ничтожнейшее - по десять рублей ассигнациями. Тут надобно ещё учитывать и стремительный разрыв - особенно после войн 1812-1813 гг - между курсами ассигнации и серебра, по сути выходило, что несчастные и тут недополучали, ибо разница могла составлять до трех четвертей от номинала. Я не помню точно размер своего тогдашнего жалованья, но знаю наверняка - всё оно целиком уходило на наем жилья. То есть по сути я жил в долг сам у себя, проедая так нелепо потерянную из-за брата Ильи Волковку. Чем жили бедняки вроде соседа моего - сенатского регистратора Гусева - боюсь и подумать, но одно знаю точно - это была самая настоящая нищета! Тем и объясняются катастрофические размеры мздоимства в Империи: всем надобно было как-то жить, и без "синенькой", чаще - "красненькой", а лучше сразу "беленькой" ни одно, даже пустяшное дело не решалось... Я затем пустился в сей пространный экскурс, чтобы быть лучше понятым: о каком ухаживании вообще могла идти речь? Что я мог бы дать Софье Платоновне? Ответ напрашивался сам собою и был он печален - ничего, ничего кроме бедствий и лишений.
Однако же, понимая всё это разумом, я решительно не мог признать своё поражение сердцем. Как?! Как отказаться от собственного душевного предмета из-за каких-то там денег? Молодость горяча и неопытна, рассудок редко бывает ей помощником, более полагаясь на неизменное русское "авось". Терзаемый противуречиями, я всё же написал Софье Платоновне, что с радостью навестил бы её в любой из назначенных ею вечеров, ежели, конечно, даст на то согласие Платон Романович, на что достаточно скоро получил ответ с приглашением.
Тот визит запомнился мне как горький урок, издевка судьбы - если угодно. В уже знакомой мне зале - помимо Кандауровых - было не менее десяти человек гостей, по-видимому, из ближнего круга их столичного общения. Встретив меня как старого знакомца, Софья Платоновна сперва всё укоряла за то, что пропадал так надолго, а после, казалось, позабыла вовсе, мило щебеча по-французски с каким-то щегольски завитым кузеном и молодым человеком весьма высокомерного вида с нелепой какой-то, будто выдуманной лакейской фамилией Пахитонов. Кандауров-старший хоть и принял меня со значительной степенью радушия, после тоже увлекся за ужином спором с каким-то пожилым полковником - сперва касательно будущей роли России на Кавказе, а затем и по греческому вопросу - слава богу по-русски, что, впрочем, никак не могло сказаться на ощущении необязательности моего присутствия в их доме. Дождавшись, пока Пахитонов уселся за рояль, и увидев, с каким удовольствием Софья Платоновна отдалась мазурке с завитым кузеном, я незаметно улизнул, до самого острова кляня себя за наивность и дав обещание более не тешить собственное сердце каким-либо иллюзиями. Служба, Иван Яковлевич, более времени отдавать службе! - слова утешения, обращаемые тогда мною самому себе. Прав Аммосов - сперва дело, больше усердия, больше быть на виду, а там уж и об амурах поразмыслить можно. Молодость - всего лишь средство для обеспечения старости, кто не поймет это вовремя - горько затем пожалеет!..
Вооруженный этой теорией, я и в самом деле принялся за ненавидимую мною службу с таким рвением, будто в бой на неприятеля кинулся. Улучив подходящий для того момент, когда Аммосов был более или менее в духе (хотя, разумеется, это было весьма относительно), я как мог короче поведал ему о своих "экстрактах", изобретённых мною для Рунича, а после благосклонно воспринятых и Булгаковым, и испросил дозволения на примере нескольких бумаг сделать что-то подобное. "Полагаю, время Максима Яковлевича и ваше - драгоценно, моим же начальство может располагать неограниченно. Если в вашей, Фёдор Николаевич, воле будет желанье испытать меня, я готов приложить всё возможное старание, чтобы угодить по службе". Выслушав меня, Аммосов задал несколько весьма дельных вопросов и, проскрипев, что подумает, казалось, на несколько дней забыл обо мне, словно нарочно загрузив самыми мелочными и незначащими бумагами. Уже отчаявшись, я не знал - что и думать, когда в одно из утр Фёдор Николаевич, подозвав движением бровей меня к себе, пододвинул к краю стола папку. "Я подобрал для вас кое-что, сударь. Документы чрезвычайной важности и секретности, скоро они должны попасть к г-ну фон Фоку, но ввиду их значительного объема, полагаю, его высокоблагородию было бы способнее изучить их по сути. Не подведите меня, Рихтер, покажите все на что способны!" Не помню наверняка, что было в тех документах, - кажется, то были доклады от полиции: один - о наблюдении за какой-то хлыстовствующей сектой в Петербурге, второй - о ходе следствия за изготовителями фальшивых пятирублевых ассигнаций в Новгороде со следами тайного покровительства где-то в столице. Изучив их дважды и пару дней проводя время в присутствии буквально дотемна, я начал работу над своими экстрактами с таким усердием, какого не прикладывал, кажется, с самого начала своей карьеры, обдумывая каждое слово, выписывая всякую буковку до идеального вида. Через пять дней работа моя была завершена. Отдав её на суд Аммосову я, признаться, был уверен в себе как никогда; такое удовлетворенье, верно, испытывает художник, написав портрет, с которого образчик смотрит на тебя как живой... кузнец, выковав дивной красоты и упругости клинок... скульптор, изваявший фигуру девы необычайной красоты... Да, в тот момент я казался сам себе Праксителем, и точно знал, что труд мой ненапрасен и будет оценен по самой высокой шкале. Аммосов тогда ничего не сказал, но я догадывался, что на следующее утро он докладывает фон Фоку, и с нетерпением ждал высшего приговора. Ближе к вечеру Фёдор Николаевич негромким голосом, что для него было вовсе удивительно, велел мне задержаться, а после, выпроводив всех прочих чиновников из присутствия, чем вызвал крайнее недоумение последних, произнес то, что я хотел бы услышать более всего на свете:
- Сударь, его высокоблагородие Максим Яковлевич изволил одобрить вашу пробу. С завтрашнего дня вы не будете более употребимы к черновой работе. Позволю себе выразить надежду, что вы оправдаете его и мое доверие. Так же упреждаю: отныне и спрос с вас будет соразмерен возлагаемой ответственности. Помните, сударь: скромность и усердие, усердие и скромность. Не подведите же меня - а более всего себя самого! Ступайте. В присутствие теперь можете приходить к девяти часам, уходить - в четыре, но - по необходимости хоть вовсе не покидать этих стен, и что-то мне подсказывает, что это будет нередко. Добавлю: коли продолжить изволите столь же дельно - можете рассчитывать на наградные и на досрочное производство в чине, впрочем, об том ещё рано рассуждать...
Так началась новая моя жизнь. Софья Платоновна окончательно была позабыта. Как-то она прислала мне письмецо, в котором всё в том же игривом стиле упрекала меня за то, что ушёл, не попрощавшись, и снова пропал куда-то, на что я как мог деликатнее объяснил, что всё время занят по службе и просил меня за то извинить. Более мы уж не переписывались, а спустя, кажется, полгода я узнал от Саши Шварца, что мой недавний предмет помолвлен с тем самым Пахитоновым, оказавшимся сыном богатого тульского помещика с парою тысяч душ и собственной мануфактурою. Горько убедившись в собственной правоте, я отдался службе с ещё большим рвением, отныне уж не теша себя иллюзорными мечтаниями о семейном счастье, приучив себя думать, что создан не для него, а для карьеры и чинов.
*****************************************************
Мало, ах, мало на видео (тем паче - без самого богатого на контент полузаблокированного у нас ресурса) русской музыки первой четверти столетия, которая достойно могла бы заключить очередной эпизод нашего сериала. Что ж, обратимся к Европе! Нынче я предлагаю вашему вниманию увертюру к опере блистательного Россини "Синьор Брускино" 1813 года, которая, без сомнения, к 1818-му уже была известна и среди имперских меломанов и театралов. Что-то легкое, воздушное... пожалуй, то, что надо!
С признательностью за прочтение, мира, душевного равновесия и здоровья нам всем, и, как говаривал один бывший юрисконсульт, «держитесь там», искренне Ваш – Русскiй РезонёрЪ
ЗДЕСЬ - "Русскiй РезонёрЪ" ИЗБРАННОЕ. Сокращённый гид по каналу