Вечер тянулся медленно, как капли воды, стекающие по треснувшему стеклу. Алёна сидела на старом диване, поджав ноги, и смотрела в пол. Её руки нервно теребили край застиранного свитера, а в голове крутился голос матери — тихий, но настойчивый, как заноза, которую не вытащить. "Алён, ну он же теперь нас содержит. Уступи разочек."
Слова эти прозвучали час назад, за ужином, когда Виктор — отчим, как его называла мать, — ушёл в свою комнату, хлопнув дверью чуть сильнее обычного. Мать сидела напротив, ссутулившись, с потухшими глазами, и крутила в руках ложку, будто та могла дать ей ответы. Алёна тогда замерла, не веря, что услышала это вслух. Но мать не шутила.
Виктор появился в их жизни год назад. После того, как отец пропал — не умер, не ушёл, а просто исчез, оставив за собой пустой холодильник и стопку долгов, — мать сломалась. Она плакала ночами, а днём искала работу, но ничего не держалось. А потом пришёл он. Высокий, с грубым голосом и привычкой всё время что-то чинить. Принёс продукты, заплатил за свет, даже купил Алёне новые кроссовки, когда её старые развалились. "Я о вас позабочусь," — сказал он тогда, и мать расплакалась от облегчения.
Сначала всё было нормально. Виктор работал на стройке, приносил деньги, иногда шутил. Но потом Алёна стала замечать мелочи. Как он задерживает взгляд, когда она проходит мимо. Как "случайно" задевает её плечо, когда они вместе на кухне. Как его голос становится мягче, когда матери нет рядом. Ей было семнадцать, и она не знала, как это назвать, но чувствовала — что-то не так.
А месяц назад мать потеряла последнюю подработку. "Без него мы бы пропали, Алён," — шептала она, когда они считали мелочь на хлеб. Виктор стал чаще бывать дома, чаще смотреть на Алёну. И вот сегодня — этот разговор.
"Что значит 'уступи'?" — спросила она тогда, хотя внутри всё уже сжалось от понимания. Мать отвела глаза, её щёки покраснели, но голос остался твёрдым: "Ты же взрослая, Алён. Он не чужой. И он столько для нас сделал. Один раз — и всё, он отстанет. Я же вижу, как он на тебя смотрит."
Алёна встала из-за стола, не сказав ни слова. Её трясло — не от страха, а от какой-то глухой, тяжёлой обиды. Мать, которая должна была её защищать, теперь просила стать частью сделки. А Виктор... Он даже не скрывал, чего хочет. Вчера вечером, когда она мыла посуду, он подошёл сзади, положил руку на талию и пробормотал: "Ты красивая, Алён. Прямо как взрослая женщина." Она вырвалась, убежала в свою комнату, но его смех остался с ней.
Теперь она сидела на диване, слушая, как он ходит за стеной. Дверь в его комнату скрипнула, и Алёна услышала шаги. Тяжёлые, уверенные. Он остановился в дверном проёме, глядя на неё сверху вниз. В руках — бутылка пива, на губах — кривая улыбка.
"Чего сидишь такая хмурая?" — спросил он, делая шаг ближе. — "Мать сказала, ты умная девочка. Понимаешь, как жизнь устроена."
Алёна вскочила, сжимая кулаки. "Не подходи," — выдохнула она, и голос её дрогнул. Он замер, но улыбка не исчезла. "Да ладно тебе. Мы же семья," — сказал он, и от этих слов её затошнило.
Она бросилась к выходу, схватив куртку. За спиной послышался голос матери: "Алён, ты куда?" Но она не остановилась. Холодный воздух ударил в лицо, когда она выбежала на улицу, и только тогда она поняла, что плачет. Не от страха, а от осознания, что дом, который она знала, больше не её.
Виктор смотрел ей вслед из окна, а мать стояла в дверях, кусая губы. "Верётся," — буркнул он, отпивая из бутылки. Но Алёна знала: если и вернётся, то не к ним. Никогда.