I.
В будущем 1909 году исполнится ровно сто лет со дня рождения Якова Петровича Бакланова, того Бакланова, которого в своё время знала не только одна русская армия, но и вся Россия. Донским казакам генерал Бакланов особенно должен быть памятен и дорог ещё и тем, что с появлением его на Кавказе, мнение, составленное было кавказской армией о донцах, сразу изменилось, так что их с того времени не считали уже, в боевом отношении, ниже казаков линейных.
Хотя донское казачество довольно-таки равнодушно относится к памяти своего прошлого и постепенно забывает некогда славных сынов тихого Дона, но всё-таки не хотелось бы верить, чтобы имя Бакланова по примеру имени Платова, не было увековечено. Разумеется, для того, чтобы память о герое Кавказа, генерале Бакланове, не угасла среди донских казаков и дошла до отдалённого их потомства, самое лучшее средство — воздвигнуть ему памятник в Новочеркасске. Но памятник Якову Петровичу — дело более или менее отдалённого будущего, а вот день столетия его рождения — мы можем ознаменовать, назвав в честь его одну из улиц (конечно, не из захолустных) Новочеркасска — Баклановской.
У Якова Петровича было немало разного рода оружия, как то: шашек, пистолетов, кинжалов; была и жалованная золотая сабля и, кроме того, ещё одна сабля, о которой между казаками ходило легендарное сказание, будто в середине её клинка была налита ртуть. Посещая в 1870 году Якова Петровича, проживавшего в то время в Петербурге, я просил показать мне эту саблю. Сабля была обыкновенная, но клинок её настолько увесист, что владеть этой саблей мог свободно только Яков Петрович при его богатырской силе; отсюда, конечно, и слухи о ртути. Вот, если бы возможно было собрать хоть часть этого оружия для нашего Донского музея, то легко было бы составить особый «баклановский отдел». Вопрос, конечно в том: у кого находится в настоящее время это оружие? За этими сведениями, прежде всего, следует обратиться к наследникам Якова Петровича, а затем и к другим родственникам его, один из которых сотник станицы Кривянской Пётр Кузякин, служил в Донской артиллерии и в восьмидесятом году прошлого столетия проживал в хуторе Максимовке, где и скончался, а сестра его была замужем за пехотным офицером, служившим в 1870 году в Кронштадте; фамилию этого офицера я, к сожалению, позабыл.
Если не ошибаюсь, то одна из отраслей фамилии Поляковых, граждан бывшей Гугнинской станицы, приходится близкой роднёй Якову Петровичу. Вот те лица, у которых могло остаться оружие Бакланова; а, быть может, у этих лиц остались и другие какие предметы, подходящие для помещения в Донском музее?
У Якова Петровича Бакланова была также и небольшая пушка, отбитая им у горцев. Не помню хорошо: два или три года назад в «Донских областных ведомостях» приходилось читать, что будто пушка эта была подарена Яковом Петровичем генералу А. М. Измайлову. Не мешало бы навести справку у наследников Измайлова: кому досталась эта пушка и нельзя ли её приобрести для Донского музея. Затем следует пожелать, чтобы ко дню столетия рождения покойного донского героя — залы Донского кадетского корпуса и Новочеркасского юнкерского училища украсились бюстом или портретом генерала Бакланова, который своими боевыми подвигами должен служить примером подрастающему поколению казаков, будущих воинов. Не помещало бы и в Донском офицерском собрании иметь портрет Якова Петровича. Это во-первых, а во-вторых — нужно пожелать, чтобы к этому же дню, за счёт Войска, была бы издана краткая его биография, с приложением портрета и тех песен, в которых казаки-сподвижники прославляли геройские дела Бакланова и его «храбрых удальцов-баклановцев». Эти маленькие книжечки должны быть розданы в станицы молодым казачатам и служилым казакам семнадцатого, имени Бакланова, полка.
Удивительное дело: до сих пор казаки терцы вообще, а в особенности из них сунженцы, не только в службе, но и в домашнем быту, при всяком удобном случае, вспоминают, в грустной песне, своего лихого сунженца — генерала Слепцова, который не был даже природным казаком их войска. Не то мы видим у нас на Дону; у нас не только песни про дела глубокой старины, но даже и про героев донцов позднейших времён, как, например, про Якова Петровича Бакланова, редко услышишь. Прежние старинные песни у нас заменились заносными солдатскими, а то и фабричными песнями. Неприятно слушать, когда сотенные песенники поют не про былые времена тихого Дона, не про сынов его, прославивших некогда имя Донского казака, а про какого-то архаического «майора», гулявшего по лугу. Восстановлению старинных донских песен могла бы помочь Новочеркасская местная команда, к услугам которой имеется войсковой хор певчих; с помощью этих певчих сотенные песенники свободно могли бы разучивать забытые донские песни. Эти песни уходящие на льготу казаки передавали бы в станицах и хуторах молодёжи, вместо тех песен, которые, с лёгкой руки солдатиков, они разносят теперь по всему тихому Дону. Впрочем, одни ли рядовые казаки в этом повинны? Думается, что они не будут повинны и в том случае, если у нас не будет памятника Якову Петровичу Бакланову.
Газета «Донские областные ведомости» № 231 от 29 октября 1908 года.
II. Шашка Бакланова
В заметке «Памяти Я. П. Бакланова», помещённой в № 231 «Донских областных ведомостей», за 1908 год, между прочим, говорится о сабле, принадлежавшей Бакланову. Несомненно, речь идёт о шашке чеченского образца, с серебряным, с чернью эфесом, которую он постоянно носил через плечо, по-чеченски (казаки же тогда, по форме, имели поясные портупеи). О ней в заметке сказано так: «о сабле, между казаками, ходило легендарное сказание, будто в середине её клинка была налита ртуть». В действительности, так и было: палаши востока, на Кавказе, тогда были, отчасти, чудесные. Но большинство любителей оружия хвасталось клинками из дамасской стали, а стволами винтовок, будто бы, сделанными из английских иголок. Автор, говоря о чудесном клинке баклановской шашки, — называл её саблей неверно. О ней он говорит, как очевидец: «Сабля была обыкновенная, но клинок её настолько увесист, что владеть этой саблей мог свободно только Яков Петрович при его богатырской силе; отсюда, конечно, и слухи о ртути». Такое мнение о шашке Бакланова — ошибочно. Выходит, что богатыри рубили головы мечами и секирами, для чего требовалась сила и размах, как дровосека. Такие приёмы свойственны лишь пешим поединщикам; но на коне нужна лёгкая шашка, приобретающая при ударе рычажный, грузный перевес, как безмен, отвешивающий два пуда, имеет всю свою тяжесть в 5 фунтов.
Шашка Якова Петровича Бакланова, при ударе ею по шее убегавшего чеченца, отсекала голову начисто, так как, с размахом, она уподоблялась двухпудовой тяжести, на конце своём. Это величайший секрет кавказского спорта, каковых спортсменов там звали — джигиты. Автор заметки этого, можно сказать, — поэтического, секрета не знал, а потому облёк знаменитую шашку наивысшего из джигитов — в тяжёлую прозу. Донская казачья любимая песня была в начале 50-х годов (автор настоящей заметки был немного баклановец, служа в № 17 полку в 1854-55 годах), поэтически сложенная:
Где шашка острая моя?
Она — дамасского булата:
Насечка хитрая из злата…
Клинок. Как чистая волна!
И никогда не притуплялась:
Железо, медь всё — пополам…
Но где ж она, кому досталась:
Со мною вместе казакам…
Клинки джигитских шашек были широкие, но тонкие, что необходимо для успешной рубки. Обух клинка толстый — в карандаш. «Чудесные» шашки имели этот обух полый и в нём, до половины, налитую ртуть. Однако, она наливается не для увеличения веса, а с другой, чисто механической целью. Когда наездник поднимает вверх клинок шашки, на скаку, гонясь за струсившим неприятелем, тогда ртуть внизу и давит на руку. Но лишь сделан размах для рубки шеи, как ртуть мгновенно перемещается к концу палаша, почему удар, от чисто механического воздействия, получает тройную силу. Притом рубящий отдёргивает руку с клинком к себе, почему получается удар режущий… Из этого ясна роль ртути, как жидкого металла, способного перебегать из нижнего конца трубки в верхний, при размахе. Что же касается груза, то ртуть ни причём; мог играть эту роль и свинец, но такой груз не нужен, стоит лишь взять больше стали.
Кстати, о спорте шашками на Кавказе, в 50-х годах. Например, в Куринске, в казармах, некоторые казаки, с коммерческими наклонностями, «мечут» как бы «банк», делая ставку из белого хлеба, весом в 10 фунтов, только что испечённого в булочной, довольно высокого. Предлагается: кто разрубит шашкой, с размаха, на столе, этот хлеб — чисто, на две части, тот берёт его себе бесплатно; если же не разрубит, то уплачивает его стоимость (банкомёту), в размере 50 копеек, и хлеба не получает. Ни тяжёлая, ни очень острая шашки не имели значения, ни даже сила рубящего хлеб: нижняя корка его остаётся не разрубленной. Если же рука опытная, то и слабосильный перерубает хлеб на две части, летящие со стола — одна направо, а другая налево. Тут тоже секрет, но уже в руке: рубящий поступает также, как при рубке шеи: дёргает к себе палаш, почему хлеб поднимается на воздух, а лезвие стремительно рассекает нижнюю кору его, как быстро дёрнутая резанная бумажка по пальцу, разрезает его, как острый нож.
Ф. К. Траилин.
Газета «Донские областные ведомости» № 232 от 10 ноября 1909 года.
Навигатор ← Казачье войско
► Подборка "Слава Дона"