ЛЮБИЛ, ЛЮБЛЮ И ЛЮБИТЬ БУДУ!

ЛЮБИЛ, ЛЮБЛЮ И ЛЮБИТЬ БУДУ!
Памяти папы.

−А я, ведь, тебя любил…
−А за что ты меня любил?
Примерно такой разговор происходил каждый вечер в соседней комнате между мамой и папой в последнее время. Каждый вечер папа приходил к маме, садился в кресло, брал её за руку и вспоминал, вспоминал, вспоминал…
Они говорили о многом. Точнее, о всей своей нескладной жизни. Ещё точней, об этой самой жизни рассказывал, в основном, папа. В те несколько вечеров нам казалось, что всё уже позади, что это проклятое членистоногое отступило, что мы победили. Ведь мы дождались уже «мабтеры», которая должна была поступить со дня на день. Настроение у папы было весёлым. Ну, сколько можно переживать? Нет, закатывать пиры мы никогда уже не собирались, по-видимому, после трагических событий последних лет, эта роскошь была уже не для нас. Но папа всё чаще и чаще смеялся, всё меньше как заклинание повторял: «Мабтера, мабтера, мабтера!». Эту самую мабтеру уже получили на папино имя, уже оставался последний курс «красной химии». Лечащий врач с самого начала говорил, что это – единственная форма рака, которая полностью вылечивается… И я лежал в соседней комнате и хохотал. Не над папой (как им казалось). Я хохотал по поводу того, что, кажется, всё налаживается. Я радовался. Чему?
А папа всё говорил, говорил…
−И что ты мне это рассказываешь? – весело «возмущалась» мама. – Я всё это лучше тебя знаю! И как познакомились, и как любили друг друга, и как поссорились, и как я сбежала… Всё это давно известно! Ты лучше Ольге всё расскажи…
−Да! Мне твоя Ольга! – махнул папа рукой.
−Ага, моя Ольга – твоя сестра! – рассмеялась мама. – Ну, устроился!
−…она меня не волнует. Я не с ней живу. Я с тобой живу.
−Вообще-то, ты прав, − согласилась мама. – Когда мы из дома уехали? Я с тобой живу уже в 2 раза больше, чем с мамой…
И вот уже мама рассказывает о себе. А папа слушает. Слушать-то он слушает, но недолго.
−А тёткам я тогда сказал: «Вот, у меня в городе есть девушка, если она за меня не выйдет, я ни на ком больше не женюсь.
Мама снова смеётся:
−Ох, напугал! Ты мне лучше объясни, ну, за что меня можно было любить? Я, ведь, сначала была такой худой, что в деревне звали «глиста в скафандре»…
−Не-е-ет, ты была очень красивой! – возмутился папа.
−…а после рождения Вальки и смерти Нины я начала полнеть, как на дрожжах.
−Да брось ты! – махнул рукой папа. – Придумали с Таней полноту. Ничего ты не толстая, я этого не замечал.
−Одним словом, я тебя устраиваю?
−Всегда!
Трудно мы жили. Очень трудно. На нашу долю выпало то, что и десятерым хватило бы с лихвой. В иное время дня не проходило без скандалов! Но папе на ум не могло прийти, например, уйти из семьи (как у некоторых ребят с «Голубой волны») или сдать меня в детдом. Напротив, он покупал и мне, и Тане самые красивые подарки, хлопотал по дому пока мама обвязывала мои анапские поездки, да и потом, когда мама получила инвалидность…
−Я, ведь, без тебя ничего бы не смог: ни Валика поднять, ни квартиры получать, ни дачу поставить.
Мы с мамой в голос хохотали:
−Ты только сейчас понял?
−Я давно это знал! – снова недовольно махнул папа. – Ты дальше слушай.
И папа всё говорил, говорил…
А когда уходил, неожиданно добавил:
−Запомни: я тебя любил, люблю и буду любить!
На следующий день папа мне почему-то сказал:
−Если что – аскофен в баре, за коробкой.
Зачем он это сказал? Обычно папа никогда не говорил, что куда кладёт.
Потом мама попросила его удлинить швабру. Удлинять он сел напротив нас и за разговором ещё раз подтвердил маме:
−Повторяю: Любил. Люблю. И любить буду! Вот так.
Через несколько дней папы не стало…

23 – 24 / 01 – 13г.