Осеннее утро едва коснулось холодным дыханием промокших от росы трав. Андрей стоял на краю открытого луга, вглядываясь вдаль. Кожаная куртка и прорезиненные сапоги были влажными от утренней россы, на лбу плотно повязана зелёная бандана. Он слегка поправил ремень с патронами, висевший через плечо, и удобнее перехватил двустволку — старую добрую ИЖ-43, способную уложить и кабана, и медведя, не то что волка.
Волки.
Следы тянулись перед ним чёткой цепочкой, уходящей в густой лес. Не менее шести голов, судя по отпечаткам. Андрей присел на корточки и осторожно провёл пальцами по траве: след был свежий, звери двигались без остановок, будто их что-то манило вперёд.
— Что же вас гонит-то? — негромко пробормотал он себе под нос, прищурившись и глядя в сторону далёкого перевала, куда так уверенно направлялась стая. Полгода назад было что-то подобное: стая появилась неожиданно, разодрала десяток овец, а потом исчезла. Тогда Андрей и остальные мужики махнули рукой — решили, что звери просто мигрировали. Но теперь всё повторилось снова, с ещё большей дерзостью: прошлой ночью овцы были растерзаны, корова искалечена так, что пришлось добить. Мужики говорили, что зверьё стало вести себя наглее, перестало бояться огня и человека.
Он поднялся, потянул воздух носом. Свежий запах хвои смешивался с лёгким, почти невесомым ароматом гнилых листьев и сырости. Опытные глаза, серые, цвета застывшей стали, не упускали ни одной детали. Андрей чувствовал тайгу так же, как человек чувствует своё тело: каждым нервом, каждым движением. И сейчас она была напряжена, как струна. Что-то было не так, волки уходили непривычно быстро, без остановок и даже без попыток скрыть свои следы.
Он перекинул ружьё через плечо и двинулся вперёд по едва различимой лесной тропе. Деревья сомкнулись над ним плотной зелёной стеной, заглушившей утренний свет. Каждый шаг был осторожным и выверенным: охотничья привычка, отработанная годами. Под ногами шуршали ветки, мягкий мох пружинил, поглощая звуки.
«Не иначе как стая новая, издалека пришла, раз уж ведёт себя так дерзко», — размышлял Андрей, сверяясь со следами. Внутри его тревожило странное чувство, будто он преследует не просто зверей, а нечто большее, непонятное, от чего становилось неуютно даже такому опытному охотнику.
Прошёл уже час, когда он вновь остановился и внимательно огляделся. Лес вокруг стоял тихий, непривычно спокойный, словно затаивший дыхание. Андрей вытащил из рюкзака термос и сделал пару небольших глотков горячего чая. Он был крепок и горек, как сама жизнь в этих местах.
«Ничего, догоню», — твёрдо сказал он себе, убирая термос обратно. Охотник знал, что впереди, ближе к перевалу, тропа сужается и становится единственной дорогой между отвесными склонами. Там и можно будет устроить засаду, если только удастся нагнать стаю.
Он снова двинулся вперёд. Тропа становилась уже, ветви елей и сосен цеплялись за рюкзак и плечи, словно пытаясь задержать его, заставить повернуть обратно. Андрей стряхивал их, упорно пробираясь вперёд. Но теперь каждый его шаг сопровождался внутренними сомнениями.
«Что, если они не бегут, а заманивают? С чего это волкам заманивать человека?» – мысли вертелись, сбивая концентрацию. Он остановился, опёрся рукой на корявый ствол ели и тяжело выдохнул, прогоняя непрошенные сомнения.
В этот момент где-то далеко, почти на границе слуха, донёсся короткий вой, будто кто-то из волчьей стаи не выдержал и выдал своё местоположение. Андрей встрепенулся и снова поднял ружьё наготове.
— Значит, вы там, серые, — сказал он вслух, вслушиваясь в затихающий звук. Теперь у него появилась чёткая цель.
Его шаг стал быстрее и увереннее. Он снова проверил патроны и, поправив зелёную бандану на голове, двинулся дальше. Взгляд его был теперь холодным и решительным. Тайга молча принимала его, уводя глубже в свои владения, туда, где должен был решиться исход этой странной и тревожной охоты.
********
След вёл его всё выше — от сырой подлесной чащи к склонам, где воздух становился тоньше и чище, будто прошедший сквозь сито времени. Андрей шагал неторопливо, сдерживая дыхание и не позволяя усталости взять верх. Тайга, как живое существо, держала его на привязи: то отпускала вперёд, то цепляла за ветку, швыряя в лицо мокрые листья, то вдруг замолкала, как будто прислушивалась к его шагам.
Около полудня, прорвавшись сквозь густые заросли, он вышел на старую тропу, что вилась между гор, как тонкая жила в теле земли. Здесь, на границе леса и камня, природа распахивалась во весь рост. Слева отвесный склон, где корни сосен с мхом вцепились в голую гранитную стену, справа — речка, узкая и быстрая, как порез. Вода в ней была мутноватая, ледяная, с зеленоватым отливом — талая, прямо с верховьев. За речкой — другой склон, крутой, сыпучий, покрытый жёлто-красным ковром лиственницы, местами ещё зелёной.
А дальше — Альтай. Во всей своей неумолимой, затаённой красоте. Не мягкой и приветливой, а величественной, сдержанной, полной силы. Гребни гор, как лезвия, терялись в облаках. Над ними висело бледное солнце, обрамлённое серой дымкой, и свет его был холоден, почти зимний. Сквозь лёгкую пелену тумана мерцали острые пики, покрытые снегом. Не просто снегом — ледником, старым, как сама земля. Ни птиц, ни ветра. Только небо, камень, и дыхание гор.
Андрей стоял, не двигаясь. Он знал это место. Старики звали его Перевалом Молчания — туда уходили звери, когда умирали. И никто не возвращался.
Он осмотрелся. Следы вели точно по тропе, по влажной земле, в которую забивалась пыль и ворсинки, оставленные волчьими лапами. Свежие, с обрывами — волки бежали быстро, без остановки. На повороте виднелся темнеющий бурелом, место, где они, возможно, останавливались на короткий привал.
Андрей опустился на корточки, потрогал тушку их добычи Ещё тёплая. Значит, час-полтора от силы. Он встал, вытянулся в полный рост и снова посмотрел на перевал. Ощущение было странное. Не страх — он давно выветрился из души. Не тревога. А что-то другое — будто кто-то невидимый смотрел на него в упор из-за скал. Как волк, затаившийся в расселине… Или не волк.
Когда солнце начало клониться к закату, он нашёл место для стоянки. Небольшой выступ у тропы, укрытый от ветра елями. Выросшие здесь деревья были кривыми и жёсткими, цепкими, как пальцы старухи. Андрей расчистил площадку от мха, собрал немного валежника и развёл костёр. Огонь вспыхнул неохотно, но, поддавшись сухим щепкам, занялся ровным пламенем. Он разложил кусок брезента, сел на него, снял сапоги и вытянул ноги к теплу.
Дым поднимался вверх тонкой струйкой, теряясь в кронах. Было тихо. Только потрескивание огня, редкие капли, срывающиеся с ветвей, и шум далёкой воды. Где-то высоко каркнула ворона. Всё остальное — молчание. Глухое, плотное, настоящее.
Андрей достал нож, отрезал кусок вяленого мяса и жевал молча, уставившись в пламя. Мысли текли медленно, как река подо льдом. Он вспоминал прошлую зиму — как пропала овчарка у соседей, как в ту ночь были слышны странные звуки у границы деревни. Тогда никто не поверил, что это волки. Собаки не лают от страха, они замирают. И в ту ночь все собаки просто молчали. Как будто не было их вовсе.
Он снова глянул на перевал, чёрный силуэт которого теперь рвался в серое небо. Завтра он туда пойдёт. По тропе, где не ступает человек. За волками, что ведут себя не как звери. Может, не одна стая. Может, и вовсе не волки. Но если они добрались до людских стад — значит, скоро доберутся и до самих людей.
Он затушил костёр наполовину, оставив тлеющий жар. Накинул куртку, натянул шапку на лоб и лёг, облокотившись на рюкзак. Тайга, как всегда, не отпускала. Даже когда ты спал… Особенно — когда ты спал.
Ветер чуть качнул верхушки деревьев. Где-то далеко, в сторону перевала, послышался тонкий, едва различимый вой. Андрей открыл глаза и долго вслушивался.
Звук не повторился. Но он понял — стая ещё ближе, чем он думал.
*************
Андрей проснулся внезапно, будто кто-то резко встряхнул его за плечо. Он лежал не шевелясь, чувствуя, как быстро бьётся сердце, а в голове пульсирует напряжение. В ночной тьме трещал костёр, выдавая последние вздохи умирающих углей, а вокруг, будто кругами, блуждал низкий, злобный рык.
Он прислушался. Звук перемещался. Справа налево, от костра к лесу и обратно, будто окружая его со всех сторон. Руки охотника нащупали заранее приготовленные куски сухого дёрна и веток. Осторожно, но быстро, не делая резких движений, он подкинул их в догорающий костёр. Огонь словно ждал этого мгновения и жадно набросился на подношение, вспыхнув ярким, почти ослепительным пламенем.
Андрей замер, прищурившись. Теперь он ясно видел их в зыбком мерцании огня, и кровь в жилах на мгновение застыла. То были не волки. По крайней мере, не такие, какими он знал их всю жизнь. Твари, окружившие его со всех сторон, были крупнее любых матерых волков, которых он встречал раньше. Их тела, мощные и жилистые, покрывала грубая серая шерсть, сбитая клочьями, будто животные только что вернулись с кровавой битвы. Морды были грубыми, вытянутыми, с массивными челюстями, в которых сияли белыми саблями длинные, изогнутые клыки. Их глаза горели жёлтым светом, холодным и жестоким, как у голодных призраков, восставших из забытых могил. Варги — древнее слово, промелькнувшее в голове Андрея, словно ожившая легенда старых таёжных охотников. Так, пожалуй, он решил про себя, и буду вас называть твари.
— Что за отродье?.. — выдохнул Андрей, вскидывая ружьё и ловя морды тварей на мушку. Его пальцы крепко сжали приклад. Твари кружили, не решаясь сразу броситься, только скалили зубы и низко, хрипло рычали.
Андрей выждал момент. Один из варгов, самый крупный, шагнул вперёд, высунув из пасти длинный чёрный язык и капая слюной на землю. В глазах его горела ненависть, дикая и первобытная. Охотник прицелился точно в переносицу, задержал дыхание и мягко, но решительно нажал на курок.
Выстрел рванул ночь пополам. Варга швырнуло назад, и его массивная голова буквально лопнула, разбросав куски черепа и мозгов на влажную траву. Остальные звери взвыли, бросаясь прочь, растворяясь в ночи с рёвом и треском сломанных веток.
Андрей опустил ружьё, выдохнул и медленно подошёл к туше. Он взял за задние лапы, чувствуя в руках огромную силу и тяжесть зверя, и с трудом подтащил ближе к костру. Свет огня осветил тело убитого варга, позволив Андрею рассмотреть добычу детальнее. Существо было невероятным: лапы мощные, как у медведя, жилистые мышцы под грубой шерстью играли, даже мёртвые, а клыки, торчавшие из пасти, были длиннее пальцев взрослого мужчины.
— Вот же ж, зараза, — пробормотал Андрей, разглядывая зверя и проводя рукой по жёсткой шерсти. Его охватил странный азарт и любопытство охотника-первопроходца, открывшего новый вид зверя, доселе невиданный никем.
Он взглянул на часы. До рассвета оставалось совсем немного — скоро сумрак ночи уйдёт. Андрей быстро и профессионально достал свой охотничий нож, остро отточенный, как бритва, и аккуратно вспорол брюшину. Пар ударил из раны вверх, обжигая лицо резким запахом свежей крови и животного тепла.
Не колеблясь, он выбрал самый лакомый кусок — вырезку, нежную и упругую, сочившуюся кровью. Затем отрезал от туши широкий пласт мяса, натёр солью и перцем, уложил на плоский камень, очищенный от золы, и отправил прямо на раскалённые угли. Мясо зашипело, распространяя по тайге восхитительный аромат свежины и специй, отчего желудок немедленно свело приятным ожиданием.
Через несколько минут, когда кусок подрумянился и пустил сок, Андрей снял его с огня, отрезал ломоть ножом и положил в рот. Вкус оказался неожиданно прекрасным — мясо было мягким, сочным, с едва заметной горчинкой дичи и пикантной остротой перца, разливавшейся теплом по языку.
— Не дурно! — удовлетворённо произнёс он, жуя и наслаждаясь каждым куском. — Кто же ты такой, приятель?
Вопрос прозвучал в ночной тишине странно, будто охотник говорил с живым существом, а не с мёртвым телом. Дожёвывая последний кусок, он взялся за нож и осторожно извлёк огромные белоснежные клыки, тщательно очищая их от крови и мяса. Клыки были красивы, слегка изогнутые, холодно блестевшие в свете костра. Андрей сунул их в боковой карман рюкзака, как драгоценные трофеи.
Рассвет уже проступал за хребтами гор, окрасив небо тонкой серебристо-розовой полосой. Охотник срезал ещё несколько хороших кусков мяса, заворачивая их в фольгу, припасённую в рюкзаке. Встав, он подтянул ремень, поправил зелёную бандану, из-под которой выбивались длинные чёрные волосы, и снова вскинул ружьё на плечо.
— Ладно, серые, — пробормотал он, обращаясь к уходящим в горы следам. — Теперь игра стала интереснее.
Он сделал глубокий вдох, ловя холодный воздух гор и запах тайги, и двинулся дальше — к перевалу, где его уже ждали новые тайны и, возможно, ещё более опасные существа.
****************
Следы вели его всё выше по горному склону, огибая крупные валуны и продираясь сквозь густые заросли молодых сосен. Андрей шёл осторожно, прислушиваясь к малейшим звукам и внимательно всматриваясь вперёд. Усталость давала о себе знать, но охотничий инстинкт был сильнее. Он знал, что идёт по верному пути — следы становились свежее, трава была смята совсем недавно, словно варги уже чувствовали его приближение и нервничали, уходя всё выше.
Вскоре перед глазами открылась высокая каменистая стена, на которой зияло тёмное отверстие пещеры. Сверху её обрамлял редкий сосновый лес, росший прямо из скалы, а снизу плотной стеной стояли кустарники и мелкие деревья, словно охраняя вход. Место выглядело диким и заброшенным, будто природа специально скрыла здесь нечто тайное и страшное от чужих глаз. Андрей невольно замедлил шаг и остановился, оценивая ситуацию.
Он зарядил ружьё, внимательно изучая подходы. Сердце билось ровно, но нервы были натянуты до предела. Он чувствовал, что тишина вокруг пещеры была обманчивой — они уже знали о нём и выжидали. Подобравшись ближе, Андрей вошёл внутрь. Пространство внутри пещеры было просторным и неожиданно светлым благодаря широкому выходу наружу, через который было видно лес и далёкие вершины гор, окутанные утренним туманом. Под ногами был влажный мох и разбросанные кости мелких зверей, запах стоял тяжёлый, животный, порой отдавая трупным.
И тут он увидел их. Две огромные самки варгов лежали чуть дальше, возле углубления в стене. Услышав его шаги, звери вскочили одновременно. Одна, более крупная, с серо-чёрной шерстью и жёлтыми глазами, не раздумывая бросилась на него. Андрей мгновенно вскинул ружьё и выстрелил навскидку. Дробь распорола зверю бок, но самка лишь взвыла, не сбавляя скорости, и всем весом врезалась в него. Андрей рухнул на каменистый пол пещеры, боль от удара оглушила на мгновение, а варг зубами вцепился в его левую руку, раздирая рукав куртки. Лишь чудом кости руки остались целы — ткань и толстая подкладка спасли его.
Он отчаянно выхватил нож, замахнулся и вонзил его в мощную шею зверя раз за разом, пока из горла животного не хлынула горячая кровь. Самка ослабила хватку, рык перешёл в сипение, и Андрей последним ударом загнал лезвие прямо в ухо твари, почувствовав, как кончик ножа вошёл глубоко в мозг. Самка тяжело упала на землю и затихла.
Вторая, чуть меньше, варгиха рванулась к нему с рычанием, но Андрей успел ухватить ружьё и всадить дробь ей прямо в грудь. Зверь упал, задёргавшись в последних судорогах, и быстро затих.
Андрей, тяжело дыша, поднялся, чувствуя, как рукав заливает кровь. Он быстро сорвал кусок ткани с запасной футболки и плотно перевязал раненую руку выше локтя. Потом, глянув вглубь пещеры, увидел несколько маленьких щенков, тихо скуливших, жавшихся друг к другу. Они смотрели на него настороженно, но без агрессии, дрожа от страха и холода.
Не раздумывая, он взял одного из щенков — самого крепкого, с серо-чёрной шерстью и глазами, похожими на янтарные бусины, и осторожно посадил в рюкзак, закрыв клапан не до конца, чтобы малыш мог дышать. Андрей понимал, что время дорого — остальная стая могла вернуться в любую минуту, и тогда ему конец.
Он выбрался из пещеры и почти бегом двинулся вниз, превозмогая боль и усталость. Рука пульсировала от боли, кровь сочилась из-под повязки, а за спиной слабо шевелился щенок, словно чувствуя напряжение ситуации и молча соглашаясь на бегство.
Спуск был мучительным и изнуряющим. Андрей часто оглядывался, прислушиваясь и ожидая преследования. Через несколько часов он добрался до подножия горы, вышел к реке, стремительно несущей свои прозрачные воды вниз, к лесу и далёким деревням.
Теряя последние силы, он быстро собрал несколько брёвен и толстых веток, связав их крепкой верёвкой, что была у него в рюкзаке. Плот получился небольшой и грубый, но вполне надёжный. Андрей взял шест и, оттолкнувшись от берега, оказался на воде в тот самый момент, когда из леса позади донёсся оглушительный вой.
Обернувшись, он увидел, как из зарослей на полном ходу выбегает стая варгов — бешеных, разъярённых. Вожак рванул к реке и, не раздумывая, кинулся в воду. Остальные звери замешкались на берегу, не решаясь последовать за ним. Плот понесло вниз по течению, а варг, что бросился в воду, через пару мгновений был унесён мощным потоком, отчаянно барахтаясь и захлёбываясь водой.
Остальные варги ещё долго бежали по берегу, преследуя Андрея и издавая злобные рыки, но вскоре, словно потеряв интерес или поняв бессмысленность погони, остановились, наблюдая за уплывающим охотником, пока вовсе не исчезли в чаще.
Андрей перевёл дыхание, прижал к себе раненую руку и осторожно проверил щенка в рюкзаке. Малыш смотрел на него, странно и доверчиво, словно чувствуя, что теперь их судьбы оказались связанными крепче любой верёвки.
Охотник поправил бандану, из-под которой выбились длинные чёрные волосы, и, оглянувшись в последний раз на горы, тихо произнёс:
— Теперь нас двое, малой. Теперь будем жить дальше вместе. Ты уж прости, но мамки твои порвали бы меня…
И река понесла их прочь от горных вершин, от варгов и тёмных тайн, которые остались там, в пещере над перевалом.
********
Утром, когда первые лучи солнца легли на покосившиеся крыши деревенских домов, Андрей, весь в дорожной пыли, с ружьём на плече, добрался до окраины — к старому дому, что выделили ему временно за обещание разобраться с волчьей стаей. В рюкзаке, среди свёрнутой фольги, завернувшись в старую рубаху, тихо сопел Тимка, так он его назвал — щенок варга, с тонкими лапами, мощной шеей и настороженным взглядом. Андрей снял бандану, вытер пот со лба и, не заходя в дом, наломал сухих веток — затопить печь, вскипятить воды.
Тимка, едва оказавшись на полу, завозился, подвывая, тыкаясь мордой в воздух. Вся его суть была дикой, волчьей, но в глазах светилась странная тоска. Андрей налил в миску молока из бутылки, что хранилась в стареньком холодильнике, поставил её рядом. Щенок, вначале осторожно, потом жадно припал к пище, чавкая и урча.
Рука Андрея саднила. Он плеснул в миску кипячёной воды, растворил марганцовку, промыл порез, а затем туго затянул свежей повязкой. Только после этого, с облегчением сев у стены, он прикрыл глаза. Дом был тёплым, внутри пахло пеплом, хвойной золой и сырым деревом. Он уснул почти мгновенно.
Ночью Тимка разбудил его скулёжем, вытянувшись у двери и тихо поскуливая, будто чуя приближение чего-то нехорошего. Андрей встал, потрепал щенка за холку, налил ему ещё молока и присел у окна, глядя в темноту. Ветер тянулся сквозь деревню длинной рукой, в траве что-то шуршало, но Андрей не вышел — ждал. Ничего не произошло.
Утром всё случилось.
У ворот дома стояла вся деревня. Мужики в ватниках, женщины в платках, кто-то с вилами, кто то с ведром. Впереди — Семён Аркадьевич, крепкий, упрямый, с мясистым лицом и тяжёлым взглядом. Он был тут всем — и головой, и кулаком, и страхом.
— Ты, охотничек, — проговорил он, подходя ближе, — нам, выходит, лапшу вешал. Волки опять приходили. Всех собак — в клочья. У Захара лошадь загрызли. А у Романовых кобылу — мясо так и не тронули, просто горло вспороли. Даже жрать не стали. Что это по-твоему?
— Это не волки, — спокойно ответил Андрей, поднимаясь с крыльца. Ружьё висело на ремне. — И не лапшу я вам вешал. Мне бы ещё двоих мужиков с собой, кто не боится, и ружья поточнее. Надо назад идти. Там в пещере… помёт странный. Я даже сказать не могу. Будто волчица с медведем нагуляла. Или с чем похуже.
— Ага. И ты, выходит, вот это принёс? — Семён кивнул на щенка, который выглядывал из-за Андрея, нахохлившись и зарычав в ответ.
— Его я взял. Один из помёта. Пока что он мой — Андрей обернулся, посмотрел на людей. — Но без вас дальше — ни шагу. Если не добьём стаю сейчас — они сюда вернутся. И не собак в следующий раз порвут.
Долго переглядывались мужики, почесывали бороды, переговаривались. В конце концов вышли двое.
Первый — Генка Полуэктов, лет сорока, вечно с перегаром, но глаз — как у сокола. Из старого ружья не промахивался даже в глаз бегущего кабана. Волосы жирные, подстрижены криво, усы торчат, как щетина.
Второй — Вася Котёл, прозвище за любовь к самогону. Широкоплечий, с налитыми кровью глазами, но смелый — во всякую чащу первым шёл. Его карабин — старенькая "Сайга" — всегда смазан, ухожен, как жена у ревнивца.
Собравшись, они двинулись той же дорогой. Андрей вёл, молча, сосредоточено. Генка шёл следом, поправляя рюкзак, а Вася бубнил под нос, недовольно покашливая и оглядываясь.
К вечеру они добрались до подножия скалы. Пещера зияла над лесом всё так же молчаливо, чёрная пасть среди известняковых пластов. На фоне ярко-синего неба она казалась шрамом в теле мира.
— Тут и встанем, — сказал Андрей. — Ночью если полезем, порвут нас.
Они развели костёр у подножия, в ложбине, где ветер не доставал. Собрали сухого валежника, нашли даже кору, смолистую и жирную. Огонь вспыхнул густым оранжевым пламенем, дым поднимался прямо в небо, как молитва.
Андрей достал из рюкзака завернутый в фольгу кусок мяса — тёмно-красное, прожилки жира тонкие, запах уже пахнущий дичью. Он предварительно натёр его солью и специями ещё с вечера, положил прямо на плоский камень у края костра. Мясо зашипело, заструилось соком. Запах пошёл такой, что у Васи глаза округлились.
— Эт чё за тушняк-то? — подозрительно спросил он.
— Волчий, — коротко бросил Андрей. — Не обычный.
— Ты, брат, как бы нас не унесло с таким ужином, — сказал Генка, но уже жевал всласть.
Когда мясо подрумянилось и приобрело хрустящую корочку, каждый взял по куску. Оно оказалось мягким, тающим на языке, с тёмной, насыщенной плотью. Что-то дикое, но невероятно вкусное. Даже Вася, обычно к еде придирчивый, отрывал куски с таким видом, будто ел в последний раз.
После трапезы наступила тишина. Костёр трещал, в небе зажигались звёзды. Тайга снова замерла. Дальняя пещера смотрела на них чёрным глазом.
— Я первый на дежурство, — вызвался Вася. — А вы спите, охотнички.
Андрей постелил брезент, положил рядом ружьё, проверил Тимку — тот свернулся клубком, зарывшись в рукав куртки. Генка уже храпел, развалившись у костра. Андрей ещё раз посмотрел на пещеру, затем на огонь, и закрыл глаза. Ветер приносил в ночи смолистые запахи, и где-то, очень далеко, словно из другого мира, снова прокатился низкий, едва слышный рык.
***********
Ночь сгустилась до предела, став почти осязаемой. В ней исчезали очертания, гасли краски, и только треск костра служил якорем реальности. Вася сидел на камне, опершись на карабин, и лениво ворочал головою, усталость тянула веки вниз. Генка сопел в полусне, блаженно развалившись у тлеющих углей. Тимка, прижавшись к боку Андрея, дремал, изредка вздрагивая всем телом, будто слышал что-то такое, что человеку ещё не было суждено понять.
Первым рваным криком ночь сорвалась с места. Рёв, полный ярости и хищного голода, разорвал тишину, и почти сразу последовал сухой хруст — треск костей, за которым пришёл душераздирающий вопль. Андрей проснулся от глухого удара, будто нечто тяжёлое было сброшено на землю.
Он вскочил, рука судорожно потянулась — ружья не было. Вместо него — только пустота и следы борьбы: перевёрнутый котелок, разбросанные вещи, кровь, ещё теплая, каплями уходящая в мох.
Костёр догорал, и в его слабом свете он увидел: от Генки осталась лишь окровавленная грудь и лоскуты мяса, разбросанные в траве. Вася — или то, что было Васей — валялся рядом с деревом, его тело выгнуто в неестественной позе, словно его переломали и вывернули наизнанку. Кишки блестели в лунном свете, обвивая корни.
Андрей встал, медленно, не делая резких движений. Он знал: спешка — смерть. Его глаза привыкли к темноте, и теперь он различал силуэт. Варг. Громадный. Гораздо выше тех, что он видел ранее. Его шкура была вся в шрамах, по телу тянулись рубцы, шерсть клочьями выпала, оставляя участки огрубевшей кожи. Лапы, как у быка, когти — как у медведя. Глаза — разумные.
Тварь приблизилась, и тогда Андрей услышал. Голос. Хриплый, словно сыплет гравий, и странно искажённый, будто язык был чужим.
— Ти... не умир. Сильный. Мы... смотрим.
Андрей медленно повернулся лицом к зверю, не отступая. Он видел, что варг мог разорвать его в клочья за одно движение. Но тот лишь стоял. И говорил.
— Зачем... пришол сюда? Огонь. Сталь. Порча. Мы... не звали.
— Я Андрей, — тихо произнёс он. — Охотник. Работаю на контору. Давно. С дореволюционных времён. Тогда ещё батюшка-царь охранял свои земли от нечисти. Мы и следим — чтобы то, что живёт по ту сторону, не лезло к людям. И наоборот.
Варг качнул массивной башкой, зарычал — будто в знак понимания.
— Ты... не прост. Мы видим. Достоин. Муж. Воин. Жестокий. Но не злой.
Он приблизился ещё, и Андрей впервые почувствовал: от зверя пахло не падалью, не болотом, а камнем, холодом, горами. Старой кровью. И тоской. Варг заговорил снова, слова становились чуть яснее, будто он собирал их из глубин памяти:
— Мы не нечисть. Не демон. Люди путают. Сканди… Скальдин — они звали нас Варгами. Демонами. А мы... старее. Мы — крайние. Остались после всех.
— Зачем убивать? — хрипло спросил Андрей.
— Не мы. Вынудил нас он. Убырь. Медведь. Король. С ним — стая. Оборотни. Они пришли. Из пещер. Взяли низины. Мы... ушли. Но он… заставляет. Выходит — голод. Мы должны брать — не по воле. Не жрать — только убить.
Андрей молчал. Тимка у его ног тихо скулил, чуя приближение родного зверя, но не бросался — сидел, как послушный.
— Я должен тебя убить, — сказал Андрей спокойно. — Я охотник. Такие правила.
— Нет. Мы — не враг. Мы страшимся. Ты… сильный. Ты — уважаем. Ты… можешь убить его. Он — наш враг. Если хочешь жить — иди туда. К чёрной пещере. Убери Убыра. Мы уйдём. Снова наверх. Под снег.
Андрей посмотрел варгу в глаза. Глаза были умные. Печальные. И страшные.
— Я это сделаю, — сказал он наконец. — Только не ради вас. А потому что если не остановить Убыра — он сам сюда спустится. И тогда ни вы, ни люди — никто не останется.
Варг чуть склонил голову. Почти как человек.
— Тогда иди. Мы... не тронем. Щенок — с тобой. Он будет… и как мы. И человек. Если доживёт.
Он развернулся и растворился в темноте. Без звука. Без следа. Только запах гари и сырой шерсти остался в воздухе.
Андрей стоял посреди поляны, среди разодранных тел и догорающих углей. За спиной тихо дышал Тимка. Справа валялась чья-то оторванная рука. Ночь, как шкура зверя, снова обволокла всё. И впереди — оставалась дорога к той самой пещере, где жил в темноте Убыр.
**********
Андрей поднимался медленно, не спеша, словно каждая секунда пути имела значение. Погода испортилась — над горами стянуло небо, налетел пронизывающий ветер, и где-то вдалеке вспыхнула тусклая молния, беззвучная, как мираж. Ружьё, его надёжный ИЖ-43, лежало на сгибе локтя, ствол опущен вниз, но палец был рядом с предохранителем. Каждый шаг вглубь этой каменной тьмы мог стать последним. Он знал это — и всё равно шёл.
Пещера стояла высоко над уровнем прежней тропы, среди каменных глыб и вязкого горного болота, которое источало тяжёлый запах серы и гниющей травы. Из-под земли сочилась тёплая влага, пузырилась зловонными испарениями, и к ней слетались жирные серые мухи. Воздух был густой, вязкий, он вонзал пальцы в горло и вызывал тошноту. Но хуже всего был не запах. Хуже была тишина.
Перед входом в пещеру, будто в преддверии чьей-то отвратительной церкви, валялись останки животных. Тела — мохнатые, обглоданные, с выпавшими глазницами. Лоси, кабаны, лисы. Все с одинаково изломанными спинами и вывернутыми шеями. Казалось, их не ели — их ломали. Как игрушки.
Он перешагнул через тушу, обтянутую лишь клочьями шкуры, и вошёл в расселину.
Внутри пахло сыростью, древним камнем и смертью. Каменные стены были исписаны странными метками, будто кто-то тысячелетиями чертил когтями символы, понятные только мраку. Чем глубже он проходил, тем сильнее сжимались стены, идущие под уклон, и тем ярче становился слабый фосфорный отблеск — как будто где-то внизу горела плесень или жили светящиеся насекомые.
И вдруг грот открылся. Перед ним распахнулась огромная каменная чаша. Потолка не было видно — он терялся в вечной темноте. В центре, на возвышении из черепов и костей, сидел Он.
Убыр.
Чёрный медведь, размером с телегу, только сидящий. Шкура как ночь, ни единого белого пятна. Грудь широкая, как амбарные ворота, глаза — два угля, в которых не было ни злобы, ни ярости. Только усталость. Он держал в лапах обглоданный человеческий позвоночник, белый, как соль. Перебирал позвонки когтями, будто читал по ним сказание.
Вокруг, в низинах пещеры, ходили на двух лапах другие. Медведи-оборотни. У них были лица почти человеческие, только с чертами зверя. Кто-то перекладывал шкуры, кто-то складывал черепа в пирамиды, кто-то просто сидел, уставившись в пустоту.
Андрей остановился, вскинул ружьё, но не прицелился. Он знал: если выстрелит — не уйдёт. Убыр поднял голову, принюхался, отложил позвоночник в сторону и сказал — голосом, низким, тяжёлым, будто камень срывался со скалы:
— Мясо… пришло само. Эка невидаль. Сам пришёл. Без двух других?
Андрей не ответил сразу. Прошёл ещё шаг, ближе к свету костров, бьющих из выдолбленных в стенах ниш.
— А если мясо не собирается умирать? — спокойно бросил он. — А если оно с делом?
Убыр хмыкнул, губы разошлись в нечто, похожее на улыбку. Оскал был страшен — два ряда зубов, длинных, как охотничий нож.
— Обычно я даю выбор. Один остаётся — другие идут. Если приводят новых — он свободен. Иногда — нет. Ты странный. Ты сам. Глупость? Или смелость?
— Назови как хочешь. Я Андрей. Контора. Мы следим за вашими… — он оглянулся на племя — ...играми. С царских времён. Ещё когда тьму крестом отмеряли.
— Контора… — протянул Убыр. — Помню. Тогда нас травили. С собаками. С огнём. Топили. Давили. Ничего. Выжили.
— Потому что не вы — угроза. Вы, если не тронуть, живёте в своих пещерах. Твоя проблема — не в нас. А в тех, кто вытеснил тебя из старого логова.
Убыр выпрямился. В его глазах промелькнуло нечто: тоска, боль, ярость.
— Да… светящаяся река. Тепло. Дно было мягким, как шерсть. Мы жили там. Сыновья, жёны, дети. Пока не пришли они.
— Описывай.
— Мясо без лица. Кости, что шевелятся. Плоть, что ползёт по стенам. Я рвал. Я жёг. Я топтал. Они всё равно вставали. Они… не умирают. Они без души. Не видят. Только рвут.
— Смертоходы — тихо сказал Андрей. — Мы их так называем. Это не они… Это артефакт. Сущность. Древняя. Из-под земли. Он… заражает. Мясо, разум, даже камень.
Убыр не ответил. Только долго смотрел на Андрея. Медленно спустился с трона. Каждая лапа — как тумба. Земля дрожала.
— Мы ушли. Но им тесно. Они будут ползти. К вам. К деревням. К детям. Я спасал своих. Но если мы будем рядом — люди не поймут.
— Люди не поймут, — повторил Андрей. — И артефакт не остановится сам.
— Что ты предлагаешь, охотник?
— Сделку. Мы хотим уничтожить артефакт. Твоя стая не лезет к людям. Ты возвращаешься под землю, если всё получится. Контора даст путь, когда место будет очищено.
— А если вы врёте?
— Я не вру. Не ради тебя. Ради нас всех. Если ты хочешь жить — это твой шанс.
Убыр шагнул ближе. Зверь нависал, как тень. Потом протянул лапу — когти, чёрные, острые, как копья. Андрей протянул руку. Их пальцы спорикоснулись. Кровь, звериная и человеческая, обменялись теплом в тишине подземелья.
— Иди. Делай. Мы ждём твой сигнал.
Андрей кивнул. Оглянулся в последний раз на пещеру, оставив маяк и пошёл прочь.
***********
В доме пахло деревом, углём и молоком. Где-то под столом тихо шуршал Тимка — подросший щенок варга, уже не такой неуклюжий, как в первые дни, но всё ещё с тем же янтарным взглядом, в котором тлело дикое непонимание мира. Он тыкался носом в половицы, принюхивался к ботинкам Андрея, потом опустился на лапы и замер, будто услышав что-то за пределами.
Андрей сидел на лавке у окна, ружьё — его старый, верный ИЖ-43 — стояло рядом, прислонённое к стене. Из пузатого алюминиевого чайника, тянулся тонкий пар. Он неспешно размешивал в стакане заварку, вглядываясь в мутное стекло, за которым деревня тонула в слякоти, сыром ветре и чавкающем марте.
И тут раздался гул мотора. Тяжёлый, низкий, рваный, грязь хлюпала под колёсами. Машина остановилась за забором. Андрей даже не поднялся — только приоткрыл штору и глянул в щёлку.
Чёрный внедорожник. Тонировка в круг, двери мягко хлопнули. Двое направились к крыльцу, ещё трое, в чёрной одежде без знаков различия, встали у калитки и в тени дома. Без слов. Только взгляд — холодный, безучастный, не человеческий, а профессиональный.
Стук в дверь был вежливый, короткий. Андрей кивнул сам себе, встал и открыл. На пороге стоял мужчина в строгом чёрном костюме, седой, с аккуратными усами и совершенно лысой головой, на носу очки в тонкой оправе.
— Проходи, Фёдор Николаевич, — тихо сказал Андрей и жестом указал на лавку. — Садись. Всё, как всегда, — без глупостей.
Фёдор Николаевич опустился рядом, без спешки, оглядел комнату. Потом снял перчатки, налил себе чаю из старого эмалированного чайника, и поднёс к губам. Помолчал. Тимка, почуяв чужого, рыкнул тихо, но не вышел из-под стола.
— Тут, — начал Андрей, — ситуация… не из простых. Пришлось заключить договор.
Фёдор Николаевич поднял бровь.
— Эти… как их… варги? — спросил он, отпив чай.
— Варги, да. Полуволки. А ещё есть медведи. Полулюди. Ну в целом все они оборотни, но не наши. Не та нечисть, к которой мы привыкли. И знаешь… не то чтобы враждебные. Демоническое отродье, да, не спорю. Но не тупое. Я оставил им по маячку. Если сунемся в пещеры к монолиту — поддержат. Как ни странно, у нас общий враг.
— А им-то, — медленно проговорил Фёдор Николаевич, — какой резон?
Андрей вздохнул, поставил кружку на стол.
— Монолит заполонил всё. Не только поверхность. Под землёй — ходы, пещеры, шахты. Всё рыто, как гнездо муравьёв. Только это не муравьи, а… ну ты знаешь. Плоть, что не умирает. И всё, что раньше пряталось глубоко, теперь прорывается наружу. Все эти твари — звери, люди, духи — им просто некуда деться. Вот и ищут союза. Не с нами — с собой. Мы — средство. Им нужна земля. Нам — поддержка. Нам такой союз не помешает. Хуже не будет, это точно.
Фёдор Николаевич кивнул, задумчиво глядя в огонь, что потрескивал в печи. Потом сказал негромко:
— А знаешь, Андрюха… я вот подумал. Это ведь… хорошая тенденция. Честно. Среди всяких тварей, уж прости, встречаются вполне себе… ну, более-менее вменяемые. Нравы есть. Ум. Память. История, как ни странно. Я вот думаю — может, пора с некоторыми из них начать диалог. Переговоры. Договариваться. А не палить всё, что движется.
— Ты хочешь, чтобы я начал вести переговоры с болотными чертями?
— А что, если они окажутся разумнее тех, кто наверху сидит? — сухо заметил Фёдор. — Уж больно крепкие пошли эти монолитовские твари. Ни серебро, ни молитва, ни пули. Только огонь. И то — не всегда. Хочешь — режь, хочешь — руби. Всё лезет. Всё живёт. Всё шевелится. Мы с тобой сколько уже бойцов положили? А так — хоть не своих пачками ложить будем. Работай, в общем. Как считаешь нужным. У тебя есть инстинкт. И опыт. И зубы ещё на месте.
Он допил чай, поставил кружку. На Тимку, выглянувшего из-под стола, даже не глянул — только кивнул охраннику у двери.
— Щенка мы заберём. В город. Понаблюдаем. Если повезёт — выйдет из него что-то. Не пёс, конечно… но, может, что путное. На службе пригодится. Ты не обессудь.
Андрей посмотрел вниз. Тимка смотрел на него в ответ. Без воя, без страха. Просто смотрел. Как брат, как зверь, как существо, понимающее, что дороги бывают разными.
— Я не держу, — тихо сказал он. — Только пусть не мучают. Он умный. И уже не просто зверь.
Фёдор Николаевич поднялся, поправил очки.
— Мы не мучаем. Мы обучаем. Ну, а ты, Андрей… готовься. Скоро нас всех ждёт последний бой. Очень глубоко. И очень надолго.
Он вышел первым, за ним — охрана, Тимку аккуратно вынесли в переноске, не применяя силы. Дверь закрылась. За окнами осталась ночь.
Андрей остался сидеть один, глядя на огонь. Потом встал, подошёл к ружью, провёл рукой по стволу. И сказал вслух, ни к кому:
— Вниз так вниз.
Потом снова сел, и, не зажигая света, налил себе ещё чаю.