В начале сентября 1966 года Монтрё посетил выдающийся фотограф Филипп Халсман. В течение недели он сделал несколько фотографий писателя для статьи Герберта Голда в «Субботний вечерний пост». Родившийся в Латвии Филипп Халсман говорил по-русски и был страстным поклонником Набокова с 1930-х годов, поэтому они легко сошлись. Халсман хотел запечатлеть Набокова-писателя в его среде: сидящим перед раскрытым томом Вэбстера; устремившим взгляд в пустоту в поисках нужного слова; рядом с Верой, положившей голову ему на плечо и любовно глядящей на человека, посвятившего ей все свои книги. Халсман только что фотографировал Линдона Джонсона, которого, по словам Герберта Голда, снимать было нелегко:
потому что он очень тщеславен… Джонсон то и дело вырывал пленку из фотоаппарата. Ему не нравились собственные уши, а на некоторых фотографиях и собственные волоски, и собственные бородавки, и собственные черты лица; было очень трудно получить именно то, чего он хотел. Что касается Набокова… Я спросил… «Почему с него не получилось ни одной плохой фотографии?» <…> [Халсман ответил] «Он так хорошо получается, потому что ему наплевать». И это правда. Он снимал его сидящим, ходящим, прогуливающимся, преследующим бабочек… и все снимки вышли великолепно, потому что Набоков любил быть самим собой.
Брайан Бойд, биограф Набокова, пишет: «Набоков считал, что фотографии Халсмана удались лучше всех других». Писателю так понравились эти портреты, что он попросил использовать их на обложках всех последующих книг. Вы найдёте его портрет работы Халсмана на задней обложке издания «Король, дама, валет» 1968 года. Лицо Набокова занимает весь кадр, половина черт лица скрыта в тени, но полуулыбка всё ещё отчётливо видна, глаза широко открыты, но слегка отведены от камеры.
Халсман вернулся в 1968 году для ещё одной фотосессии. На фотографиях вновь присутствуют все ожидаемые набоковские черты: энтомология, профессорский твидовый костюм, неизбежная поза автора, держащего перо в воздухе и размышляющего о том, какое слово будет следующим, Набоков со своим любимым словарём Вебстера, Набоков-шахматист.
Вообще, Набоков держался с гостями настороженно. Интервью обычно проводились в письменном виде. Вера, жена Набокова, усердно работала над его имиджем (она часто занималась деловой перепиской, печатала его рукописи и даже заключила гораздо более выгодную сделку с McGraw-Hill, когда Набоковы решили уйти из Putnam), и сам Голд отметил это в 1966 году: «Иногда она поправляет его в разговоре или прерывает неуместную историю, но её пристальный взгляд выражает непоколебимую любовь к мужу».
Но на фотографиях он играл в спонтанность. Халсман хвалил Набокова за то, что ему «было всё равно».
Тем временем Набоков жил своей жизнью, и рядом с ним была его неизменная спутница, которая сделалась узнаваемой не меньше своего мужа.
А вот и бабочки, отражающиеся в очках Набокова: одинокая в одной линзе, группа из трёх — в другой. В этих преломлениях мы словно видим Гумберта Гумберта и его заклятого врага — Клэра Куильти из «Лолиты», или Германа Карловича, который был уверен, что встретил своего двойника («Отчаяние»), или Чарльза Кинбот, выдававшего себя за ученого, но в действительности короля давно потерянного королевства Земблы в «Бледном огне». А может, на нас смотрит анаграмматичная Вивиан Даркблум из авторских комментариев к «Аде»? Мы находимся в присутствии того, кто является призрачным отражением самого Набокова.
Здесь жена Халсмана Ивонна запечатлела момент, когда Филипп взял у Веры очки и позировал, а Набоков оказался на заднем плане — он искренне удивлён, — его руки сжимают кресло, он собирается встать, собирается что-то сказать. Давайте обойдёмся без очевидной метафоры с бабочками. Давайте просто насладимся этим моментом — писатель, которому нравилось удивлять нас, выбивать почву у нас из-под ног, навсегда застыл, захваченный врасплох.
Для издания в мягкой обложке биографии Веры, написанной Стейси Шифф, издательство Schiff’s решило воспользоваться фотографией Халсмана, изображающей Набоковых в профиль, играющих в шахматы на балконе отеля в Монтрё. Вера готова сделать ход, муж и жена смотрят на доску, Вера отражается в стекле балконной двери за спиной мужа, словно его сама верная муза.