Посвящается доблестному 44-му Нижегородскому драгунскому полку, русским воинам, павшим за Отечество, и их родственникам
1829 год в истории Кавказской войны, кроме всего прочего, был отмечен тем, что в этот год, в самом его начале, взяли и совпали два «разнополюсных» исторических события. С одной стороны это был «план быстрого покорения Кавказа» Паскевича, «с воодушевлением» принятый императором, с другой – «Воззвание Кази-муллы», явившее на свет «новое среди горцев религиозное движение, вошедшее в историю Кавказа под названием мюридизм».
Разрозненные до этого горцы, соединенные теперь одной религиозной идеей, объединились в своей массе под началом единого духовного лидера, которым и стал первый имам Чечни и Дагестана Кази-мулла (Гази-Магомед).
Усердно «подливали масло в огонь» (а вероятнее всего, что и сам «костер» организовали) извечные соперники России в этом регионе. Как в своем рапорте Николаю I докладывал Паскевич, «политика тегеранская и константинопольская не переставала … возбуждать горцев ко всеобщему восстанию». Да и Ермолов в свое время говорил о том же: «Персия и по заключении с нами мира не переставала пересылать деньги всем вредным для нас людям». * Совпало и то, что на следующий, 1830-й год, в один и тот же февраль-месяц, начались первые военные действия по реализации обоих планов: Паскевич двинулся брать мятежные Джары, а Кази-мулла – Хунзах. Оба эти селения – к совпадениям нам уже не привыкать – были аварскими, и выбраны были, разумеется, не случайно.
Джары – центр Джарского вольного общества – являлись самым могущественным и богатым из всех аварских вольных общин в Алазанской долине Грузии и входили вместе с еще пятью обществами в Джаро-Белоканский союз. Они «всегда имели главное слово в джамаатах (советах) горцев. Им были подвластны и платили подать жители 21-го населенного пункта.
Обыденной жизнью джарцев были набеги на соседние земли, и в начале XIX века они являлись одним из самых больших невольничьих рынков на Кавказе».
А Хунзах являлся «столицей» Аварии и «резиденцией могущественных аварских ханов». К началу XIX века Аварское (Хунзахское) нуцальство, управляемое Умма-ханом Великим, было самым мощным «государством» Кавказа. Ему «платили дань все мелкие ханы, владевшие территориями бывшей Кавказской Албании (бакинский, ширванский, дербентский, кубинский, шекинский), ханы Карабаха, Чечни и Тушетии, царь Кахетии и Картли-Кахети и паша грузинской области Ахалцих, находившейся тогда еще в составе Османской империи. В зависимости от него были даже вышеупомянутые Джарские общества, о чем упоминалось и в «Обзоре», составленном главнокомандующим Отдельным Кавказским корпусом». И сам Кази-мулла в своих «собственноручных письмах к владетельным лицам Кавказа с предложением действовать вместе» называл Султан-Абу-Нуцал-хана аварского «главным ханом в Дагестане».
Всего по данным Кавказской археографической комиссии «аварскому ханскому дому в то время подчинялись 272 селения со 130 тыс. жителей».
И хотя в Дагестане «практически каждый гордился своими предками и уверял, что происходит из знатного рода», даже на этом «аристократическом» фоне «про хунзахцев говорили – голубая кровь». Косвенным свидетельством чему и служит глубина философской мысли в высеченной на старинном камне из ханской цитадели надписи: «Справедливость часа дороже тысячи лет богослужения».
Таким образом, Паскевич шел «воевать» место средоточия главных «возмутителей спокойствия», рассчитывая этим «пресечь всякое сопротивление и со стороны прочих обществ и ближайших племен», а Кази-мулла рассчитывал одержать свою первую победу над «главным ханством» Дагестана. А это, как, наверное, и предполагалось, ставило бы на место «главного хана» его самого.
Только вот Паскевичу реализовать задуманное удалось, а Хунзах аварцы отстояли. И как выяснилось потом – не помню, какое это по счету совпадение))) – именно наша победа в Джарах помешала взятию мюридами Хунзаха.
И ни начавшееся в конце февраля этого же 1830-го года и продолжавшееся до ноября месяца землетрясение, ни эпидемия холеры, зверствовавшая с лета тоже до осени (опять совпало?), нисколько не помешали распространению и укреплению власти имама. «Истолковать» эти бедствия можно было как «в плюс, так и в минус», однако же почему-то бо́льшая часть горцев приняла «версию» Кази-муллы и «полагала оное знаком гнева божьего за неисполнение в точности всех правил, предписанных шариатом».
План завоевания Кавказа Паскевича – одним (!), пусть и «решительным», ударом (если совсем кратко: большим числом войск «войти в горы и пройти их во всех направлениях») – вполне соответствовал амбициям фельдмаршала, получившего это звание благодаря блестящим победам в двух последовавших подряд войнах с нашими «геополитконкурентами» в этом регионе – Персией и Турцией, двумя возвращавшимися «лишними» дивизиями откуда он и хотел воспользоваться. Но вот опыта горской войны у него совсем не было. Этим и объясняется, видимо, та легкость, с которой Паскевич «видел» свою быструю победу в войне с горцами.
А Николай I, с молодости формально находившийся в подчинении у Паскевича, называвший его «отцом-командиром» и доверявший ему, как никому другому, был, наверное, очень обрадован, что вот наконец-то нашелся «правильный» военачальник, который обещает «быстренько» решить «Кавказский вопрос». И повелел реализовать план в течение ближайшего лета.
Но «что-то пошло не так».
«К чести Паскевича, вскоре поняв фантастичность своего плана», он «мягко» признался в своих ошибках: в мае 1830 г. он отправил в Петербург донесение, в котором «осторожно охлаждал пыл императора, который сам же легкомысленно и разжег: я не могу не признать выполнение сего предположения весьма трудным в столь короткое время». Ибо «одна мысль лишиться дикой вольности и быть под властью русского коменданта приводит горцев в отчаяние. С другой стороны, пятидесятилетняя борьба без успеха проникнуть в горные их убежища дает им уверенность, что горы их для нас недоступны. Обе сии причины достаточны побудить их к упорнейшему сопротивлению».
И если все наши войска «стремительно войдут в горы, чтобы пройти их во всех направлениях», то «в сем случае неприятель, пользуясь ущельями, чащами леса, горными протоками и другими местными препятствиями, на каждом шагу противопоставит оборону, хотя и недостаточную для удержания войск, но весьма способную утомить их. Горцы, не имея ни богатых селений, которые стоили бы того, чтобы защищать их, ни даже прочных жилищ, будут оставлять одно место за другим, угоняя свой скот вместе с семействами в отдаленные горные ущелья; а по мере приближения к ним наших войск займут высоты или разбегутся во все стороны, предавая сами огню (как это неоднократно уже случалось) свои хижины, которые не трудно для них потом будет вновь выстроить. Сами же, выжидая удобного случая в закрытых местах, не перестанут наносить вред войскам… Войска могут утомиться и, не имея ни твердых пунктов соединения, ни верных коммуникаций, должны будут возвратиться без успеха».
Далее, «соображая известную воинственность горцев, местность, удобную к упорнейшей обороне, и прочие обстоятельства войны» и с учетом «произошедших на Кавказе изменений», он предлагал вариант действий, «походивший на видоизмененные ермоловские методы».
«Прежде чем приступить к общему покорению горских народов, необходимо обеспечить Закавказье и покорить джарских лезгин, без чего никогда не установится бы спокойствие на границах Кахетии; затем привести в такую же зависимость от нас Осетию, стать твердой ногой в Абхазии, и только тогда уже пройти по всем направлениям Чечню и земли закубанских народов». Таково теперь было мнение главнокомандующего. А «что касается времени, в которое возможно окончить задуманный план, то он не брался определить его даже приблизительно – все зависело от обстоятельств, которых ни предвидеть, ни предугадать было невозможно».
* Сейчас-то мы знаем, что это «быстрое покорение» растянулось на три с лишним десятка лет и стоило обеим сторонам огромных потерь. Об этом и предупреждал сподвижник Ермолова генерал Вельяминов, когда писал о завоевании Кавказа, сравнивая его со взятием «неприступной крепости, защищаемой миллионным гарнизоном, дравшимся с ожесточением за свою свободу и за каждый шаг родной земли».
Конечно, мы понимаем, что сейчас, по прошествии двух веков, рассуждать об этом легко. Так же как легко критиковать ту или другую историческую личность – кто чего предполагал и кто чего не учел. Но тут уж ничего не поделаешь: историческая личность на то и историческая, что избежать оценки своей деятельности ей навряд ли удастся. Ну а поскольку в мае 1831 года Паскевич по распоряжению императора был переведен с Кавказа в Польшу, то, наверное, можно «резюмировать», что так для него лично и закончился его «быстрый план». Исторической правды ради стоит упомянуть, что при всех заслугах фельдмаршала Паскевича, историей «зафиксировано» и такое вот мнение – оно было напечатано в Актах Кавказской археографической комиссии, которые вышли в свет с разрешения Его Императорского Высочества Наместника Кавказского (том VII АКАК, лист XI предисловия): «Не вдаваясь в обсуждение вопроса относительно личных заслуг графа Паскевича в счастливом исходе совершившихся при нем на Кавказе событий, скажем в заключение, что «после того порядка, в каком после Ермолова находился край, и того Екатерининского и Суворовского духа, которым Паскевич застал одушевленным войско, было легко пожинать лавры». Так, по крайней мере, выразился граф Дибич генералу Сабанееву, с которым он встретился на Кавказской Линии, возвращаясь из Грузии в Россию». Под этими словами стоит подпись председателя археографической комиссии А. Берже. * Сказать, что в ходе Кавказской войны с появлением мюридизма и «формированием военно-теократического государственного образования – имамата» – начинались «грозовые времена» – мало: в горах произошел такой «религиозно-политический переворот», что газават – непримиримая религиозная война против русских, провозглашенная Кази-муллой – сделал несколько последующих десятилетий самыми ожесточенными и кровавыми в истории всей Кавказской войны. Отчаянное сопротивление горцев «умножалось» теперь на их «религиозную фанатичность».
Историческая правда, опять-таки, требует упоминания, что некоторые горские народы (кумыки, осетины, ингуши и кабардинцы) к газавату не примкнули.
… Ну, а первый «пункт» плана Паскевича – поход в Джары, закончившийся, впрочем, вполне мирно – был единственным, когда Нижегородский полк участвовал в полном шестиэскадронном составе. Подобных случаев на Лезгинской линии больше не случалось, и из состава Нижегородского полка в экспедиции высылались только отдельные эскадроны или дивизионы».
За этим незначительным на первый взгляд фактом стоит серьезный и интереснейший момент, почему-то «пропущенный», или, по крайней мере, «не афишируемый» военно-исторической наукой. Аналогов ему в военной истории России нет, и о нем немногим позже будет написана отдельная статья или даже несколько.
Источник: Потто В.А. История 44-го Драгунского Нижегородского полка / сост. В. Потто. - СПб.: типо-лит. Р. Голике, 1892-1908.