Две чудесные истории о том, как коты приходят в нашу жизнь и меняют нас в лучшую сторону (да! это именно так!) рассказала Татьяна из Бреста (Беларусь). (Рассказ и фото присланы на Фотоконкурс «Приюти жизнь»)
«У меня никогда не было котов. Мало того, я всегда говорила, что если у меня кто-то и будет, то это будет собака. И еще я говорила, что если вдруг у меня когда-то и появится что-то кошачье, то это будет кошка. Мысль о коте мужского пола не рассматривалась категорически. Совсем. Даже не допускалась…
Кот первый. Фёдор.
Его привела к нам на дачу соседская кошка Мурка. До соседей, надо заметить, почти километр дороги, но это никогда не тревожило пушистую мать. Она приходила к нам во двор каждый апрель, как только мы приезжали, и возвращалась к своим хозяевам в октябре, как только мы уезжали. Хозяева Мурки вполне одобряли ее любовь к чужому подворью, а нашим мнением ни хозяева, ни, собственно, сама Мурка, не интересовались.
Надо сказать, что Мурка приходила к нам уже с глазами, затянутыми поволокой, присущей будущим матерям. Стоит заметить, что кошкой она была неожиданно верной. В создании ее котят принимал участие один и тот же британец, неизвестно откуда появлявшийся в нашей затерянной в белорусских лесах деревеньке. Рождающиеся котята были исключительно девочками, охотно перенимали дымчато-серую внешность папаши, в результате чего моментально находили свои новые семьи.
Но однажды что-то пошло не так. Мурка в положенное время представила нам своих девочек. Одна была пушистой, ласковой, застенчивой и …абсолютно чёрной. Вторая оказалась черно-белой красоткой, с кривыми длинными лапами, наглым характером и бесконечным желанием поорать. На мой задумчивый вопрос: «Почему эта кошечка такая странная?», проходящий мимо папа дал вполне резонный ответ: «Потому что эта кошечка - кот». Стало понятно, что смена Муркиного кавалера привела не только к другому цвету потомства, но и первому кошачьему сыну в череде её дочек.
Звонкое имя Фёдор удивительно подходило болтливому котёнку. Своим криком он информировал весь мир о том, что проснулся или ложится спать, о том что проголодался или только что вкусно покушал, о том, что сегодня славный солнечный денек и еще о сотне различных причин, о которых следовало поведать окружающим задорным «Мяв!!!».
Благодатная тишина наступала только в одном случае. Однажды Фёдор вскарабкался ко мне на колени. Это был первый столь близкий контакт маленького котенка с человеком. Оказалось, что на человеческих коленях тепло. И безопасно. И можно свернуться калачиком. И очень сладенько спится. С тех пор Фёдор не упускал возможности насладиться покоем человеческих колен. Почему-то именно моих. Мы, в свою очередь, наслаждались тишиной.
Хозяева Мурки обрадовались появлению малышей, попросили не отдавать на сторону, а перед нашим отъездом перевезти подросших котят к ним. Мама Мурка как раз успешно обучила подрастающее поколение основному, с точки зрения деревенских жителей, навыку – ловить мышей. Мурка была знатным мышеловом.
Котят не напугал осенний переезд. Тем более, мама Мурка привычно вернулась к своим хозяевам, и мы с легким сердцем уехали домой, в город.
Сейчас никто из нас не может вспомнить зачем мы поехали на дачу. В декабре. За сорок километров. Без какой-либо причины.
И обнаружили возле нашего пустого дома Фёдора.
Он сидел на полусгнившем соломенном снопике – такими раньше крыли старые хаты. Декабрь был бесснежный, но сырая земля, напитанная осенними дождями, тепла не дарила. Федор поднял голову, узнал нас, попытался мяукнуть, но вместо этого мы услышали сиплый выдох, словно он долгое время кричал от боли и сорвал свой звонкий голос. Он разрешил себя погладить – никаких видимых повреждений не было – и мы разошлись. Каждый по своим делам.
Фёдор тоже стал слоняться по двору. Вроде и прежний кот, пушисто-упитанный, как все зимние коты, но какой-то потерянный.
В деревне всегда найдется работа. Даже в декабре. Мы закрутились, перестали обращать внимание на Федьку. А он бродил по подворью, и все чаще и чаще ложился на землю.
Я, сидя на корточках, поправляла низенький забор палисадника, когда почувствовала, что Федька подошел ко мне и, как в детстве, стал карабкаться ко мне на колени.
И я вдруг с отчетливой, с отчаянной ясностью поняла одну вещь. Он лез ко мне на колени, собирая последние силы. Лез, чтобы попрощаться. Он знал, что умирает. Он знал, что мы сейчас уедем и больше не увидимся никогда. То, что мы приняли за упитанность, было раздутостью. Фёдор был надут как воздушный шарик и при этом почти ничего не весил.
Он лез не потому, что надеялся на помощь. Он просто хотел, чтобы у меня в памяти навсегда осталось это ощущение счастья – тёплый котенок на коленях и, возможно, сам хотел хотя бы на минутку снова почувствовать себя счастливым, безмятежным котёнком.
Он знал, что мы сейчас соберемся и уедем. Знал, что мы не собираемся заводить кота. Он понимал это и прощал нам это все.
Знаете ли вы это ощущение, когда внутри тебя словно плотину прорывает? И этот поток смывает все – и мысли про маленькую квартиру, и полное отсутствие опыта ухода за котом, и сомнения как на это все посмотрят родные, и еще сотню каких-то никчемных тревог и отговорок.
Я поднималась на ноги. Одна моя рука удерживала невесомого Фёдора, вторая искала в интернете работающую в воскресный день ветеринарную клинику.
«Мы едем домой», - сказала я. - «С Фёдором. В ветклинику». Ни одного возражения не последовало. Скорость, с которой папа забросил в машину лоток с сухим песком, впоследствии навела меня на мысль, что он ещё летом допускал, что этот кот станет нашим. Федя обессиленной пушистой тряпочкой лежал на заднем сидении машины, придерживаемый мамиными руками.
Пять дней и ночей всей семьей совместно с ветеринарами мы тащили Фёдора в эту жизнь и вытащили. Постепенно надутый шарик сдулся и явил миру отличного кота. Обладателя звонкого «Мяв», гордо поднятого вверх хвоста, очень тактильного, ласкового домашнего Фёдора. Нашего кота.
И спасибо этому беспородному, бывшему беспризорному, простому деревенскому коту за то, что объяснил мне, что значит быть человеком и позволил нам всем остаться людьми.
Кот второй. Филимон.
Это было чудовищное лето. Мир познакомился с короновирусом и жизнь во многих семьях разделилась на «до» и «после». Мама заболела в первую волну и врачи не скрывали, что она стоит на краю пропасти. Я переболела относительно легко и металась между городом и дачей, куда успела увезти отца. Фёдор оставался той самой ниточкой, которая не позволяла сорваться в окружающем меня кошмаре.
Я в очередной раз привезла продукты на дачу и собиралась уезжать, когда заметила в палисаднике под кустом георгинов маленькую игрушку – потрясающе реалистичного котика. Видимо, соседские дети забыли.
Я пошла дальше (сил ходить быстро пока не хватало), и поэтому периферическим зрением успела увидеть странную вещь. Мне показалось, что глаза игрушки чуть двинулись. Помянув недобрым словом «корону», я стряхнула с себя это наваждений и сместилась вперёд. Медленно. И опять остановилась. Потому что глаза игрушки снова на секунду ожили. В моей голове лихорадочно заплясал хоровод сюжетов, придуманных Стивеном Кингом. Я перешагнула через заборчик и попыталась заставить себя мыслить рационально. Получалось из рук вон плохо. Потому что под кустом сидела игрушка.
Она не моргала. Не шевелилась. И была точной миниатюрной копией Фёдора. Который ждал меня дома.
Я заорала. Папа выскочил из дома. Игрушка подняла на меня мордочку и удивленно моргнула.
- Кто это? – спросила я.
- Клон, - ответил папа. – Мурка неделю назад привела от соседей. Притолкала носом с горки прямо мне под ноги. Сказала любить и жаловать. Поскрёбыш. Кот.
- Он точная копия Фёдора.
- Нет. Его зовут Филимон.
- Это единственное различие?
- Нет, - сказал папа.
- Нет, - подтвердила игрушка, перебросив свой хвостик поближе ко мне. Самый кончик черного хвостика украшала белая кисточка. Хвост Фёдора был полностью чёрным.
- Нет, - согласилась я. – Куда мы его денем?
- Соседка просила отдать ей, когда немного подрастет.
- Мы уже отдали ей Фёдора. И еле успели его спасти.
- Мы просто отдадим Фильку раньше. Чтобы он не успел принять наш дом за свой. Пока пусть просто привыкнет к человеческим рукам.
- Пусть привыкает, - сказала я.
И Филимон привык к человеческим рукам. А еще больше он привык к папе.
И через месяца два мы собрались нести Филимона к соседке, как вдруг от нее пришла весточка – котенок ей больше не нужен. С фермы других привезли.
Я никогда не видела своего отца таким обескураженным.
- Понимаешь, - сказал он Филимону, - ты вдруг почему-то оказался не нужен.
А Филимон доверчиво сидел в больших отцовских ладонях. В надёжных руках каменщика, отстроившего в свое время половину Бреста. А мой папа не знал, как объяснить ему страшное значение этой фразы. Потому что сам не верил, как легко соседка смогла отмахнуться от прирученного по ее просьбе котёнка.
- Он поедет домой с нами, - сказала я.
И увидела абсолютно счастливые папины глаза. Потому что он привязался к Филимону еще больше.
Почему забрали? Потому что я, как когда-то папа с Фёдором, сразу допустила мысль, что Филимон окажется у нас. Иначе как объяснить, что я после первой же встречи с этой ожившей игрушкой, начала читать статьи в стиле «Как принести в дом котенка, если в доме уже живет один питомец». И еще потому, то появление Филимона рассеяло мрак темной полосы того лета.
Осенью, когда мы возвращались с дачи домой, Филимон осваивал роль пассажира, придерживаемый маминой рукой.»
