Всем утра доброго, дня отменного, вечера уютного, ночи покойной, ave, salute или как вам угодно!
Иллюстрирование публикаций канала - отдельная затратная временная статья. Особенно, когда дело касается цикла, существующего уже пятый сезон и напрямую относящегося к временам года, да ещё и в прямой привязке к Эпохе. Каюсь, решительно не могу припомнить - было то или иное полотно год-три назад, или же не было?.. Лично у меня ощущение такое, что сокровищницу отечественного пейзажа я перебрал уже по третьему кругу, напоминая сам себе пони из зоопарка, что день за днем всё катает, и катает, и катает счастливых детей туда-сюда. Ну и пусть! Главное - настроение публикации, создаваемое нарочно для того подобранным визуальным материалом. И если титульная иллюстрация просто напоминает читателю о календаре, то следующая - вполне соотносится с текстом несколько ниже... впрочем, по порядку!
Начнём мы наше путешествие по маю 1825 года традиционно - с Москвы, в чем нам, без сомнения, поможет бессменный и неустанный хронописец Александр Яковлевич Булгаков. Только в апреле хлебосольные москвичи успели проводить удивительного британца Каннинга - извольте встречать нового гостя, наследника короля Нидерландов Виллема I принца Оранского. Кстати, тоже Виллема, через 15 лет ставшего Виллемом II. Разумеется, это - не просто какой-то там "заморский принц", Виллем Оранский имеет с Российской Империей самую теснейшую связь: он - муж сестры Александра I Анны Павловны, и к тому же очень близкий друг Великого князя Николая Павловича, так что приём должно обеспечить на самом высоком уровне!
- Афишки, приглашавшие всех служащих являться в мундирах, забыли сказать, когда принц будет на бал; дамы наши, ты знаешь, как любят опаздывать, а потому в 10 часов не было и 300 человек. Князь Дмитрий Владимирович, видя это, послал к принцу, чтобы его Чернышев не торопил, а что даст знать, когда пора приехать в Собрание. Наконец понакопилось; но все-таки не было 1000 человек: мундиры многих испугали. Принц открыл бал польским с княгиней Татьяной Васильевной, потом танцевал с графиней Каменской, с Апраксиной и другими матадорами женского пола. Были тут и именитые купцы с женами. После принц начал вальсировать с княгиней Голицыной... Освещение было великолепно – как в зале, так и на фасаде Собрания. Не знаю, ужинал ли принц и до которого часа пробыл там, ибо я уехал к тестю за женою... Сегодня был также принц в дворцовом саду, а завтра будет вечер и бал у графа Петра Александровича Толстого
Это письмо датировано 1-м мая, и, как мы можем убедиться, торжества по поводу приезда принца, продлятся ещё весьма долго - целую неделю..
- 6 мая. "Вчера был я на балу у князя Дмитрия Владимировича. Праздник хоть куда! Прекрасное освещение, лакомства кучами таскали, дамы одеты щегольски и богато, мужчины с лентами через плечо; танцевали в обеих залах в одно время, в каждой по оркестру, игравшему ту же музыку. Большой широкий коридор, соединяющий кабинет с библиотекой, был убран боскетом, цветов бездна; на многих розанах сидели бабочки разных цветов, так хорошо сделанные, что хотелось проходящим в польском мамзелям ловить их... В польском, шедшем мимо меня, покуда играл я в вист, насчитал я 76 пар. Танцы не прерывались, ибо ужин был накрыт в двух других залах и двух комнатах. Одним словом, славный праздник... Принц был очень весел и танцевал котильон с меньшою Мосоловой, которая подлинно прелестна"
- 7 мая. "Принц не уехал еще. Теперь осматривает пожарную команду на Девичьем поле, а потом едет в Коломенское, по приглашению присланной оттуда депутации; в путь отправляется в 9 часов вечера, завтра будет осматривать поле сражения при Бородине"
- 8 мая. "Принц вчера был в Царицыне и Коломенском, смотрел пожарную команду, кушал дома, был после, в 9 часов, на гулянье в Летнем саду. В полночь пустился в путь. Услуге своей дворцовой пожаловал 150 червонных, кой-кому табакерки, например, берейтору. Гедеонов получил, говорят, табакерку с бриллиантами, Юшков – подарок"
Уфф... Наконец-то можно отдохнуть покойно... по-старому! Кстати, любопытно: Гедеонову, стало быть, табакерку с бриллиантами, а вот что же всё-таки за просто "подарок" получил Юшков? Табакерку без бриллиантов? Яхонтовый перстенёк? Пейзаж Якоба ван Рейсдала?
Вы, верно, полагаете, что у Александра Яковлевича одни только балы да увеселения на уме? Отнюдь! Вот, к примеру, как Булгаков трактует тогдашние цены у аптекарей. Почитаешь этак, перенесёшься на 200 лет вперёд и вздохнёшь: да уж!.. Ничего, судари, не поменялось. И сегодня поход в аптеку приравнивается к семейному бедствию... правда, моя мудрая жена предпочитает называть эти траты "инвестициями". В здоровье. Так, знаете ли, успокоительнее...
- У аптекарей, как в кабаках, беспрестанная выручка на чистые деньги; лупят, что хотят, никто их не ревизует, а кто же пойдет жаловаться, что дорого взяли за лекарство, когда дело идет о спасении жизни жены, отца или сына, и когда не знаешь, даже примерно, чего могут стоить специи, входящие в лекарство? Аптекари ужасно богатеют без всякого труда, а бедный мещанин или мелкий купец бьется, как собака, чтобы ему накопить, чем платить подати свои, ныне вновь требуемые.
Каким бы успокаивающим и радостным в преддверии наступающего лета не казался май, увы, май 1825-го года, кажется, имеет гораздо больше общего с известным русским выражением "отмаяться". Слишком много трагических известий, слишком много народу вдруг решило покинуть мир живых... Сочтёмся?
Здесь получено печальное известие, что несчастный молодой Лаваль застрелился в Пензе. Вчера сказывал мне князь Никита, и я не верил; но Лоден получил письмо от Лубяновского, губернатора, извещающего его о сем.
Здесь надобно кое-что прояснить. До сих пор в некоторых источниках идут разночтения о месте и дате смерти Владимира Лаваля. Например, у маститого Я.А.Гордина он застрелился в апреле - да, но "в подмосковном имении", а у автора книги "Рылеев" Готовцевой дата самоубийства и вовсе переносится на осень 1825-го. Тем же путем пошли и создатели сериала "Союз Спасения". Кто такие Лавали? Прежде всего, мать Анна Григорьевна - урожденная Козицкая, старшая дочь статс-секретаря Екатерины II, богатейшая наследница в Империи, мать будущей жены декабриста князя Трубецкого Екатерины Ивановны и супруга графа королевства Французского Ивана Лаваля. В их доме, кстати, Сергея Трубецкого и арестовали. Салон Лавалей в Петербурге - одно из самых популярных столичных мест. Так что не удивительно вовсе, что трагическая судьба их сына интересует всех. Кстати, сохранилось свидетельство о Лавалях руки автора весьма приметливого и острого на язык - однокашника Пушкина Модеста Андреевича Корфа. Занятненько - доложу вам!
... Маленькая, рябая, гадкая, как китайская кукла и вечно с обнаженными плечами и колоссальными грудями, глядя на которые, так и разбирала охота плюнуть. К этому она по характеру, тону и обращению была совершенный мужчина. Муж ее нисколько не уступал ей в отвратительности, но в других совсем размерах, это род скелета маленькой цапли с глазами, как плюшки, но ничего не видящими, с ногами, которые, могут, кажется, подкосить всякое дуновение ветерка, и к тому же с подобным характером.
Да, так вот - о Владимире! Процитирую выдержки из труда по теме иерея Владимира Щанова.
- У молодого графа не всё складывалось так, как хотелось бы…основным своим грехом он считал страсть к карточной игре, которая привела его к финансовым затруднениям. По-русски: долгам... И сейчас он заканчивал свой отпуск, а вместе с ним и обзор владений своей матери по ее же просьбе... Настроение у молодого графа было переменчиво, как погода по осени. Его повсюду догоняли письма с напоминанием о долге, а на днях один из обыгравших его приехал аж из самой Москвы. Но близкие друзья успокаивали: всё наладится, отдашь со временем проигранные деньги, не отчаивайся! Но от этих слов легчало не надолго… Тем не менее, жизнь шла своим чередом, весна брала своё. И Владимир Иванович de Laval решил прикупить коляску в Пензе, купил два новых пистолета, присмотрел двух жеребят для покупки. Но пистолетам он отдавал предпочтение, хотя и был корнетом лейб Гвардии Конного полка. Пистолетов у него была целая коллекция. Даже здесь, в имении села Большой Вьяс Саранского уезда Пензенской губернии… Он с удовольствием опробовал купленные пистолеты – пострелял днем из них по мишеням; остался доволен своим приобретением. Поздно вечером 20 апреля в своем имении, в доме, он был благодушен, поболтал с прислугой, запросил дважды чаю; в своей комнате насвистывал и пел песни, но чрез паузу раздался выстрел (по признанию свидетелей). Приближенные вбежали в комнату и обнаружили его смертельно раненным: пуля пробила лоб графа; он лежал на своей кровати, на спине, часть рубашки и лица были в крови; рука правая держала пистолет и покоилась на ляжке раненого; в комнате едко пахло дымом горелого пороха… В полдень следующего дня, по-современному 4 мая, Владимир отошел ко Господу...
13 мая Александр Яковлевич выражает брату соболезнования по поводу кончины неделей ранее сенатора Аркадия Алексеевича Столыпина
Крайне сожалею о кончине Аркадия Алексеевича Столыпина; хотя по болезненному его состоянию нельзя было предвидеть, что он долго проживет, все-таки жаль, яко доброго человека и хорошего сенатора. Он, будучи здесь еще обер-прокурором, много нам помог в деле нашем. Все очень о нем сожалеют
Об этом персонаже оставил свои заметки другой ядовитый острослов-мемуарист - Филипп Филиппович Вигель.
- ... Аркадий, служил при Павле в генерал-прокурорской канцелярии... Глядя на его рост, на его плечи, внимая ему грубому и охриплому голосу, можно было принять его за богатыря; но согнутый хребет обличал его хилость, и в двадцать с небольшим лет одолевающие его хирагра и подагра заставляли часто носить его плисовые сапоги и перчатки. Бессилие его ума также подавляемое было тяжестию идей, кои почерпнул он в разговорах с знаменитым другом своим (речь по всей вероятности идет о Сперанском - "РРЪ") и кои составляли все его знания.
Кстати, скончался сей Столыпин весьма вовремя... Проживи он более отпущенных ему сорока шести - точно оказался бы под следствием в прямой связи с дружбою с некоторыми из декабристов, в частности - с Рылеевым.
Нет-нет, некрологи на этом и не думают заканчиваться!..
... Здесь другая смерть также обратила на себя внимание целого города: молодая, прекрасная Потемкина, жена генерал-адъютанта, скончалась вчера в два часа. В Английском клубе не было иного разговора...
Так, это у нас кто? А вот кто... Яков Алексеевич Потемкин - прекраснейший человек, храбрый рубака и весьма дельный командир. За полгода до печальной "Семёновский истории" 1821-го он был смещен с должности командира Семёновского полка - якобы "за излишнее мягкосердие". Итог нам известен. От жены его - дочери генерал-майора Бахметевой - Варваре Дмитриевне, столь трагически скончавшейся в 25 лет, портрета, к сожалению, не осталось. За шесть с половиною лет брака родилось у них трое детей, самому младшему к моменту трагедии не исполнилось и трех лет. Посему придется нам довольствоваться парсуною безутешного вдовца, для которого, кстати, это - уже вторая скончавшаяся супруга - и тоже Варвара. Для любителей угадывать спешу разочаровать: третью жену Потёмкина звали Ольгою.
Как говорит один мой друг - "Это надо прекратить!" Но нет, Булгаков всё не унимается...
- Алексей Михайлович Пушкин очень плох. По-моему, родные его очень дурно взялись, чтобы склонить его исполнить долг христианина. Сестра и все родные, не говоря ни слова наперед об опасности его положения, о долге всякого честного человека и христианина, вдруг вошли к нему толпою, с попом в ризе, и, став на колени, стали просить, чтобы причастился. Он испугался сперва, а потом стал ругаться и всех их прогнал вон. В таких случаях надобно действовать через убеждение, а не сюрпризом или силою...
Нет ли какой надежды на поправление? Увы... 26 мая Александр Яковлевич сообщает:
- Вчера в девятом часу вечера скончался Алексей Михайлович Пушкин. Никто из окружающих не был сим поражен, ибо давно ожидаем был конец его. Боялись даже, чтобы он, по примеру матери своей, не промучился долго; та, разбитая почти беспрестанными ударами паралича, жила или, лучше сказать, дышала года полтора. Ввечеру была музыка у княгини Зинаиды. Барбиери явился оттуда и возвестил весть печальную. Тургенев, Вяземский тотчас туда поехали.
Этот представитель разветвлённого рода Пушкиных и в самом деле на Москве был фигурою весьма примечательной. Из тех оригиналов-москвичей, кои вполне тождественны персонажам комедии Грибоедова, и без которых старая допожарная Москва была бы уж не та. Генерал-майор, действительный статский советник, камергер, литератор, переводчик и... большой ценитель театральной сцены, сам неоднократно принимавший участие в любительских постановках. Круг его общения был самый разнообразный: тут и директор труппы московских Императорских театров Кокошкин, и архитектор Тончи, и Толстой-"Американец", и Александр Иванович Тургенев, и Иван Иванович Дмитриев, и высокопоставленный выходец из alma mater едва не всей российской интеллигенции Дмитрий Блудов, и... Да, собственно, все - кого не припомни. Любопытно, что упреки в безбожии на смертном одре - не выдумка, лишь уговоры бывшего его патрона по военной кампании в Молдавии князя Ю.В.Долгорукова помогли спасти душу умирающего "афеиста", перенесшего в последние пару дней сразу несколько апоплексических ударов и ушедшего в мир иной всего-то в 53 года. Портретом сего Пушкина, увы, похвастать не смогу - не сохранился, что весьма, конечно, жаль...
Однако, может быть, довольно нашего некрономикона? Ан нет...
- Еще умер в деревне у князя Ивана Ивановича Барятинского живописец Бруни, отец того Бруни, что столь отличается в Риме своим талантом. Сказывают, что это сильно подействовало на князя Барятинского, который болен тем же недугом, от коего умер и Бруни (думаю, от обострившейся подагры).
Антон Осипович (на самом деле - Антонио-Бароффио) Бруни был родоначальником славного рода Бруни, давшего второй его родине художника и ректора Академии художеств Фёдора Антоновича Бруни, а далее - архитекторов, художников, артистов и даже авиаконструктора. Наследие упокоившегося в 1825 году, к сожалению, до сих пор не систематизировано и разрознено, многое утрачено. Из того, что сохранилось, можно привести его автопортрет начала столетия, да пасторально-вилланскую картину "Вид усадьбы Марьино" - родового гнезда тех самых Барятинских, где художник и скончался 63 лет от роду. И - да, Булгаков как накаркал: покровитель Бруни красавец и оригинал князь Иван Иванович Барятинский в самом деле ненадолго пережил своего протеже, покинув мир божий в 52 года июнем того жа 1825-го, т.е. спустя ровно месяц после Бруни.
Ну-с, Александр Яковлевич, довольно вы нас попотчевали. Кажется, пора перенестись из Москвы в Нежин, где, как мы помним, Николеньку Гоголя-Яновского прошлым апрелем настигла... да-да, снова о грустном... страшная весть об уходе папиньки. Как он там?
- Сделайте милость, дражайшая маминька, успокойте меня хотя одною строчкою; пожалейте обо мне! Вы не знаете, что причиняете мне своим молчанием, вы не знаете, что отравляете каждою минутою мою жизнь. Ежели бы вы меня увидели, вы бы согласились, что я совсем переменился. Я теперь можно сказать совсем не свой, бегаю с места на место, не могу ничем утешиться, ничем заняться; считаю каждую минуту, каждое мгновение, бегаю на почту, спрашиваю: есть ли хоть малейшее известие, но вместо ответа получаю — нет! и возвращаюсь с печальным видом в свое ненавистное жилище, которое с тех пор мне опротивело, вы не знаете, что это несносное нет наносит мне боязнь неизъяснимую. Печальные мысли наперерыв теснятся в моей голове и не дают мне ни минуты насладиться спокойствием. Сделайте милость, я вас прошу, молю, заклинаю всем, что есть свято, что осталось еще любезным для вашего сердца, заклинаю вас именем ваших детей, которые не могут жить без вас; отвечайте мне, не мучьте меня мрачною неизвестностью. Пожалейте своего несчастного сына; несчастного оттого, что он теперь находится в самом горестном состоянии. Он не знает об вашей участи. Одна только мысль меня немного подкрепляет, немного утешает горестного: скоро каникулы, и я увижусь с вами, тогда-то я вас утешу. Впрочем я не знаю, можно ли так печалиться, как вы. Правда я не отвергаю ее, вы должны печалиться, но не так, в какой печали находитесь ныне. Вы знаете я думаю и то, что у вас есть еще большая обязанность, есть дети, которых ваша малейшая горесть приводит в отчаяние. Так, дражайшая маминька, утешьтесь хоть немного, живите для нас, верьте, что вы никогда не будете иметь огорчения. Мы постараемся усладить, сколько можно, вашу драгоценную для нас жизнь... Не знаю, что делается теперь дома, вы не известили меня ни о сестрицах, ни о чем другом. Я думаю всё переменилось, но мое сердце всегда останется привязанным к священным местам Родины, и теперь она еще вдвое драгоценнее для сердца горестного
Слог, слог - не так ли?.. Не напоминает ли он уже вполне отчётливо слог будущего автора, коим по праву сможет гордиться Отечество? И каков накал трагедии!.. Не удержусь, процитирую ниже кое-что... сравните, любезнейший читатель!
Нет, я больше не имею сил терпеть. Боже! что они делают со мною! Они льют мне на голову холодную воду! Они не внемлют, не видят, не слушают меня. Что я сделал им? За что они мучат меня? Чего хотят они от меня, бедного? Что могу дать я им? Я ничего не имею. Я не в силах, я не могу вынести всех мук их, голова горит моя, и все кружится предо мною. Спасите меня! возьмите меня! дайте мне тройку быстрых, как вихорь, коней! Садись, мой ямщик, звени, мой колокольчик, взвейтеся, кони, и несите меня с этого света! Далее, далее, чтобы не видно было ничего, ничего. Вон небо клубится передо мною; звездочка сверкает вдали; лес несется с темными деревьями и месяцем; сизый туман стелется под ногами; струна звенит в тумане; с одной стороны море, с другой Италия; вон и русские избы виднеют. Дом ли то мой синеет вдали? Мать ли моя сидит перед окном? Матушка, спаси твоего бедного сына! урони слезинку на его больную головушку! посмотри, как мучат они его! прижми ко груди своей бедного сиротку! ему нет места на свете! его гонят! Матушка! пожалей о своем больном дитятке!..
Намеренно опустил финальную эпичнейшую фразу о шишке под носом алжирского дея - тут, знаете ли, не до деев нынче, какое-то собрание постигших наших соотечественников маем 1825-го несчастий и драм! Теперь, надеюсь, вы понимаете - к чему на второй иллюстрации сверху был смиренный старец-монах... Он уже многое видел и познал, всё в руце Божией.
Вот где покамест всё идёт более-менее благополучно (относительно, разумеется, - имперская опала, ссылка во псковской глухомани и невозможность свободы передвижения уж точно не есть "благополучие"!) - это в Михайловском у Пушкина. Маем он изрядно переписывается с великим множеством корреспондентов, одно из писем (уважаемый читатель знает осведомлен о моём особом интересе к истокам нелюбви Пушкина к издателю "Московского Телеграфа" Полевому) к князю Петру Андреевичу - занятное. Читаем:
- Ты спрашиваешь, доволен ли я тем, что сказал ты обо мне в «Телеграфе» (речь идёт о статье Вяземского в "МТ" "Жуковский - Пушкин" - "РРЪ"). Что за вопрос? Европейские статьи так редки в наших журналах! а твоим пером водят и вкус и пристрастие дружбы... Ты вызываешься сосводничать мне Полевого. Дело в том, что я рад помогать ему, а условий, верно, никаких не выполню — следственно, и денег его мне не надобно. Да ты смотри за ним — ради бога! и ему случается завираться. Например, Дон Кихот искоренил в Европе странствующих рыцарей!!!— В Италии, кроме Dante единственно, не было романтизма. А он в Италии-то и возник. Что ж такое Ариост? а предшественники его, начиная от «Buovo d’Antona» до «Orlando inamorato»? как можно писать так наобум!..
Ещё в апреле Пушкин, идя навстречу пожеланиям перенесшего тяжёлую болезнь и потерю сына другу, сделал ему ряд уступок, в том числе и обещание подпитывать иной раз своими "пиесами" "Московский Телеграф". Как видно из текста выше - симпатий к Полевому поэт не испытывает вовсе, лишь подыгрывая пожеланиям Вяземского, вдохновлённого на тот момент и неожиданным коммерческим успехом журнала, и наличием у самого князя "постоянной трибуны", где он может писать - в рамках цензурных ограничений, конечно, - что хочет и как хочет. Однако, несмотря на начитанность и природный ум Полевого - при невероятном объёме работ по журналу - приходится "завраться" и ему. Прибавим к этому купеческое происхождение - и вот уж у поэта понемногу зреет антипатия к позволяющему себе трактовать всё и обо всём (тем паче - об искусстве, тема святая для Пушкина!). Отсюда до письма Погодину 1828 года "Растолковали ли вы Телеграфу, что он дурак?" - совсем уж недолго, достаточно Вяземскому самому расстаться с Полевым - и Пушкина ничего уж более не держит.
В рамках цикла "Атласъ Россiйской Имперiи" мы уже наведывались в Опочку и Новоржев, где познакомились шапочно с тамошним купцом Лапиным - человеком вполне образованным и даже ведущим дневник, в коем, между прочим, сохранилась такая вот любопытная запись от 29 мая.
- 29 маия в Св. Горах был о девятой пятницы и здесь имел счастие видеть Александру Сергеевича г-на Пушкина, который некоторым образом удивил странною своею одеждою, а например у него была надета на голове соломенная шляпа — в ситцевой красной рубашке, опоясовши голубою ленточкою, с железною в руке тростию, с предлинными чорными бакинбардами, которые более походят на бороду, так же с предлинными ногтями, с которыми он очищал шкорлупу в апельсинах и ел их с большим апетитом я думаю около ½ дюж.
Ах, что за прелесть! И как эпатажно! Кто ж посмеет после этого сказать, что Пушкин - едва не первый верный образчик и предтеча рок-н-ролла, который и сам есть эпатаж, презрение к затхлой "папиной" культуре и общественный вызов? Можно лишь вообразить себе ужас, испытуемый благонамеренными уездными обитателями вроде дурака Рокотова при виде столь... странного соседа!
Тщетно попытавшись сопроводить наш май какой-нибудь музыкальною безделицей, я откровенно отчаялся, но сыскав стихотворение, написанное ровно 200 лет назад, немедленно очаровался им... Не раз уж упоминавшийся в нашем помесячнике Николай Языков был, конечно, тот ещё оригинал! По прочтении размещенного ниже поэтического перла давайте всё же признаем за ним право быть не вполне удовлетворённым "Евгением Онегиным". Есть в этом дерптском студиозусе что-то... этакое, какая-то необыкновенная свобода стихосложения! Читаем, господа!
Когда-нибудь, порою скуки,
Бродя очами по листам, –
Где сердца радости и муки
Я бескорыстно славил вам,
Где жаром страсти небывалой
Я песни сонные живил,
Когда мне чувств не доставало,
А ум и в ум не приходил –
Над безобразными строками
Вы бегло вспомните о мне,
Поэте, созданном лишь вами
В непоэтической стране.
Прошу стихи мои улыбкой,
Их не читая наградить:
В них музы нет, не может быть,
Они написаны ошибкой.
Теперь прощайте – бог дороги
Пусть вас покоит и хранит
И лошадей чухонских ноги
Проворным бегом одарит;
Не видя туч, не слыша грома,
Стрелой неситесь по полям
И будьте веселы, как дома –
А впрочем, как угодно вам!
Таким - или примерно таким - увиделся мне май 1825-го, а уж хорош он был или плох - решать всяко не мне, я - всего лишь скромный собиратель и огранщик драгоценностей, щедро рассыпанных по отечественной Истории.
С признательностью за прочтение, мира, душевного равновесия и здоровья нам всем, и, как говаривал один бывший юрисконсульт, «держитесь там», искренне Ваш – Русскiй РезонёрЪ
Предыдущие публикации цикла "Однажды 200 лет назад...", а также много ещё чего - в иллюстрированном гиде "РУССКiЙ РЕЗОНЕРЪ" LIVE
ЗДЕСЬ - "Русскiй РезонёрЪ" ИЗБРАННОЕ. Сокращённый гид по каналу