Дверь открылась с тихим скрипом, и Владимир замер на пороге, вдыхая запахи, которые когда-то казались родными. Пыль, смешанная с ароматом яблочного пирога, — так встречала его Марина после каждой вахты. Но сегодня в воздухе витало что-то чужое: резкий аромат мужского парфюма, который он не узнал. Сердце сжалось, будто предчувствуя беду. Он шагнул внутрь, снимая промасленную куртку, и услышал смех из спальни. Не её обычный, звонкий, а приглушённый, вязкий, словно смех сквозь сжатые зубы.
— Марина? — позвал он, стараясь, чтобы голос не дрогнул. Ответом была тишина, нарушаемая лишь шорохом ткани. Он двинулся по коридору, чувствуя, как ботинки прилипают к полу — видимо, она не успела вымыть полы после уборки. Или не захотела.
Дверь в спальню была приоткрыта. Владимир толкнул её ладонью, и картина, открывшаяся ему, впилась в мозг раскалёнными иглами: Марина, его Марина, сидела на краю кровати, прижимая к груди простыню. Рядом, натягивая джинсы, стоял Антон — сосед с пятого этажа, с которым они вместе чинили лифт прошлым летом. Время остановилось. Владимир видел, как дрожат пальцы Марины, как Антон, не глядя на него, бормочет: «Слушай, это не то, что ты подумаешь…» — и каждое слово звучало как пощёчина.
— Володя… — прошептала Марина, и в её голосе не было ни раскаяния, ни страха — только усталость. — Ты рано. Ты всегда приезжал на два дня позже.
Он сглотнул ком в горле, чувствуя, как ногти впиваются в ладони.
— Я… решил сделать сюрприз, — слова вырвались с горькой иронией. — Видимо, это я получил.
Антон, наконец, обернулся. Его лицо, обычно открытое, теперь напоминало маску.
— Володь, это всё не так. Она… она сама позвала. Ты же полгода как дома не появлялся!
— Заткнись, — Марина встала, завернувшись в простыню, как в саван. — Не надо меня оправдывать. Ты прав, Володя. Я не ждала тебя. Не могла. Ты… ты же сам всё понимаешь. Твои вахты, северные ночи, а я тут… как в клетке. Даже собаку завести нельзя — кто её выгуливать будет?
Владимир медленно опустился на стул у двери. В голове звенело. Он вспомнил, как три года назад уговаривал её переехать в этот новострой: «Тишина, свежий воздух, детская рядом…» Она кивала, но глаза оставались пустыми.
— Ты могла сказать, — выдавил он. — Разлюбила — скажи. Зачем… зачем вот так?
— А ты бы услышал? — в её голосе впервые прорвалась горечь. — Ты вообще знаешь, что у меня аллергия на твои «сверхурочные»? Что я три месяца ходила с температурой, потому что не на кого оставить квартиру? Ты присылал деньги, да. Но я не кукла, Володя. Мне нужен был человек, а не перевод на карту.
Антон, неловко переминаясь, попятился к двери.
— Может, я пойду… Вам поговорить надо.
— Сиди, — рявкнул Владимир, и тот вздрогнул. — Ты теперь часть этого разговора.
Марина вдруг рассмеялась — коротко, истерично.
— Знаешь, что самое смешное? Антон женат. У него двое детей. И он тоже… не приходит домой. Мы оба — утешительные призы друг для друга.
Владимир поднял глаза. Антон стоял, уткнувшись взглядом в пол, и в этот момент Владимир понял: они все трое — пленники одиночества.
— Уходи, — тихо сказал он соседу. — И чтобы больше я тебя здесь не видел.
Когда дверь за Антоном закрылась, Марина рухнула на кровать, закрыв лицо руками. Владимир подошёл, сел рядом. Его пальцы дрожали, касаясь её плеча.
— Почему ты не ушла раньше? — спросил он, чувствуя, как слёзы жгут глаза. — Почему молчала?
— А куда мне идти? — она всхлипнула. — У меня никого нет. Родители в другом городе, подруги разъехались… Ты был моей опорой, Володя. Но ты… растворился.
Он вдруг вспомнил, как в последний отъезд она молча смотрела ему вслед, не помахав даже рукой. Тогда он подумал, что она обиделась на его ранний уход. Теперь всё встало на места.
— Прости, — прошептал он. — Я… я не знал.
— Я тоже, — она подняла на него мокрые глаза. — Не знала, как жить без тебя. И как жить с тобой.
Они сидели молча, пока за окном сгущались сумерки. Владимир встал, достал из шкафа бутылку коньяка — подарок коллег.
— Выпьешь? — спросил он, и она кивнула.
Они пили из чашек, потому что рюмок не нашлось. Спиртное обжигало горло, но не могло согреть.
— Что теперь? — спросила Марина.
— Не знаю, — он смотрел в окно, где мелькали фонари. — Но я больше не уеду на вахту. Хватит. Давай начнём сначала. Если… если ты захочешь.
Она долго молчала, а потом взяла его за руку. Её пальцы были холодными, как лёд.
— Я не уверена, что смогу. Но… давай попробуем.
Утром, когда первые лучи солнца пробились сквозь шторы, Владимир лежал без сна, прислушиваясь к дыханию Марины. Он не знал, простит ли её когда-нибудь. Но впервые за годы брака почувствовал, что они действительно вместе — в своей боли, в своей вине, в своём одиночестве. И может быть, этого хватит, чтобы начать всё заново.