На очередной станции в вагон вошли новые пассажиры. Слышалось чавканье – пол был покрыт тающим темным снегом, в котором отпечатались слабого вида следы. Грязь расплывалась и постепенно стекала в одну лужу. С приходом новых ботинок появилась новая жижа. Какие-то места в вагоне были заняты, другие пустовали, и к ним тут же ринулись.
-Осторожно, двери закрываются!
Шипение, щёлк. Поезд утонул в темноте тоннеля. Каждый из вновь вошедших пассажиров, разместившись на сидениях, начал доставать свои книги. О, это были чудесные книги. Который день в городе шла книжная ярмарка, и там можно было их приобрести! Новая, толстая, свежо пахнувшая бумага и крепкий корешок могли довести до экстаза любого привередливого читателя через кончики пальцев. На обложках яркими красками были выведены образы, так или иначе характеризующие сюжет романа или рассказа, который запечатлен на страницах. Каймой выступал нежный бархат, отражавший блеск ярких ламп. Каждый пассажир с достоинством и аккуратностью держал в руках свое сокровище, боясь даже подышать на страницы.
Весь вагон читал, каждый свое. У кого-то книги совпадали, у кого-то различались. Атмосфера в вагоне была как в библиотеке, никто не говорил по телефону, даже не смеялся в голос. Безмерное уважение и ропот перед смыслами наполнил вагон. Поезд бежал вперед, и, наконец, за окнами показался свет. Двери приветливо распахнулись, но никто не пошевелился. Все были погружены в литературный мир, страницы бессмертных произведений захватывали воображения сидящих в вагоне.
Лишь один человек встал и направился к дверям. После него осталось место у самого поручня. Если встать лицом в сторону головы поезда, сидение было бы справа. Это очень привлекательное для пассажиров место. Когда поезд набирает скорость, тело приятно откидывается на поручень, облокачивается как на подушку. Когда же поезд тормозит по прибытии на станцию, можно легонько зацепиться локтем за ту же металлическую трубу. А уж если справа сидит еще один пассажир… О, тогда, без сомнений, можно было бы при торможении поезда опереться на него. Замечательное место.
Сначала от книги оторвался молодой человек напротив. Он незаметно поднял глаза и бросил взгляд на свободное сидение. Сам он сидел между старушкой, которая расставила локти как роза шипы, и мужчиной, который, будучи нетрезвым и сильно пахнущим, все же умудрялся вчитываться в пьесу «Москва-Петушки». Венечка Ерофеев не успел повстречать своих первых попутчиков, как тоже заметил свободное сидение со своей девятой страницы. Ему тут же захотелось перебраться на это обожаемое место. Нетрезвый и сильно пахнущий мужчина тоже это увидел и нахальными глазами стал засматриваться на него. Через два сидения строгая женщина – учительница физики с необычайно высоким голосом – посмотрела на место своими сорочьими глазами. Они бегали с места в «Уроки французского» и обратно на место, и обратно к Распутину. Рядом с ней сидел мальчишка-дурень, учительница была уверена, что он учился в ее школе (почему – непонятно). Мальчишка-дурень читал Фонвизина, но и его глаза, жирные как его же телеса, уже плюхнулись на это сидение, словно масло на сковородку.
Постепенно весь вагон стал обращать внимание на освободившееся сидение. Кто-то скромно посматривал, кто-то уже развалился в нем, а кто-то планировал план атаки. Один из пассажиров даже вытащил из томика «Войны и мира» лошадь и, сев на нее, стал мычать что-то на французском. Он был маленький, его шапка перекошена по-треугольному, поэтому, сомнений не возникло, что это великий французский полководец и завоеватель Наполеон. Он уже пришпорил своего коня, готовый поскакать к сидению.
-Осторожно, двери закрываются!
Шипение, щёлк. Поезд вновь погрузился во тьму тоннеля. Все в вагоне занервничали. Они знали, что предстоит долгая поездка – следующие три станции были закрыты на ремонт. Каждый хотел возобладать этим местом. Старушка с локтями-шипами ощетинилась еще сильнее. Нетрезвый и сильно пахнущий мужчина нахально засматривался, словно оно было хорошенькой девчушкой без принципов. Даже Венечка Ерофеев с двенадцатой страницы все пялился на это сиденье. Учительница физики с необычайно высоким голосом всё яростнее сверлила сорочьими бусинками заветное место. Мальчишка-дурень расплывался по сковородке-месту. Наполеон затрепетал перед ожидаемым нападением.
Наконец один из пассажиров поднялся и направился к месту, чавкая ботинками по остаткам грязного снега. Все глаза – жирные, сорочьи, наполеоновские и нахальные – все посмотрели на жертву. Это была девушка, обычная девушка. Она встала и подошла, встала и подошла. Просто встала и подошла к заветному месту…
Распутин полетел на пол вместе с его уроками французского. Красиво оформленная обложка, свежие толстые страницы, раскрывшиеся в полете, приземлились в снег. К нему тут же присоединился Фонвизин, а потом и недовольный Толстой, который поучительно шамкал ртом и что-то пытался сказать. Но его никто не слушал.
Начался небывалый гвалт. Каждый кидался на каждого, стремясь продвинуться к заметному месту. Девушку тут же отнесло в другой конец вагона. Старушка с шипами вместо локтей начала бегать и тыкать людей своими колючками. Нетрезвый и сильно пахнущий мужчина забурчал, Венечка Ерофеев поддержал его. Оба, шатаясь, пытались кому-то что-то доказать - всё ходили по вагону и бурчали. Учительница физики с необычайно высоким голосом затрещала так, что окна полопались. Она стала суматошно носиться по вагону, и тут ее нога наступила на что-то живое. Это оказался затоптанный Наполеон, его снесли с лошади, и он барахтался в грязи. Многие стали вязнуть в непонятной субстанции – мальчишка-дурень стал растекаться вслед за своими жирными глазами и телесами. Вскоре драка переросла в настоящее побоище. Казалось, все позабыли о счастливом месте, азарт борьбы унес умы пассажиров.
Все книги валялись на полу, в грязи. Их иногда кто-то топтал, не смотря под ноги.