С подножия Машука, где воздух пахнет степью и древними камнями, взгляд устремляется на юг — туда, где небо целует землю. Но главная тайна этих мест — Эльбрус. Он подобен большой любви: ослепительной, недосягаемой, капризной. То предстаёт во всём величии, двойной короной пронзая облака, то растворяется в дымке, будто его и не было вовсе. Словно сама вечность, устав от людских вздохов, стирает его ластиком с холста небосвода. И тогда кажется, что двуглавый исполин — лишь мираж, сон, который не смеет длиться вечно...
Но пока Эльбрус играет в прятки с солнцем, Кавказский хребет не дремлет. Эти горы — как верные друзья, что стоят на страже твоих самых сокровенных мыслей. Пастбищный хребет, ближайший, — словно старый товарищ, готовый поддержать разговор шелестом трав и шепотом ущелий. За ним, суровый и молчаливый, поднимается Скалистый — страж, чьи каменные доспехи не блестят, но и не ржавеют. А дальше, в синей дымке, маячат исполины Бокового хребта — седовласые мудрецы, знающие цену и вечности, и мимолётности.
Они не исчезают. Не прячутся. Даже когда ливни скрывают их под серой пеленой, ты *знаешь* — они здесь. Их силуэты, словно древние руны, вписаны в горизонт навсегда. Они — как те, кто остаётся, когда любовь уходит: не заменяют её, но дают опору. Не дают забыть, что за туманом, за пеленой дождя, за грузом будней всё ещё дышит белизна Эльбруса — даже если её не видно.
А когда утро рассекает небо алмазным лучом, двуглавая вершина вновь возникает из ниоткуда. Словно любовь, которая, вопреки всему, возвращается — нежданная, ослепительная, заставляющая сердце биться в такт ветру. И тогда хребет, уступая ей центр небосвода, будто улыбается: «Мы-то никуда не делись. Но рады, что она вернулась»
Ведь горы, как и чувства, — вечны. Одни — в своём постоянстве. Другие — в умении исчезать, чтобы возвращаться ещё прекраснее.