О чём писали в Ростове 6 марта?
Объявление ростовского обывателя Якова Рыбалкина о бегстве его супруги впервые было опубликовано в газете, издававшейся И. А. Тер-Абрамианом 6 марта 1883. Красовалось оно на первой полосе «Донской пчелы» и сразу бросалось в глаза любому, взявшему номер в руки. Цитирую объявление.
Казус стал известным не только ростовским читателям благодаря небольшой сатирической реплике А. П. Чехова, опубликованной в московском журнале «Зритель» (1883, №21). Чехов, в это время студент-медик, человек молодой и неженатый, писавший во имя заработка все, «кроме стихов и доносов», увидел лишь комизм такой газетной публикации. Поэтому можно понять его саркастические замечания и в адрес супруга, брошенного с двумя малыми детьми, и в адрес газеты и ее редактора-издателя.
Хотя вопросы, возникшие у А. Чехонте по ходу его «благочестивых размышлений» над таким вот «анекдотом» обывательской жизни и в его фельетон включенные, наводят на размышления. Особенно в том случае, если попадают на глаза историку, занятому системным анализом публикаций старинной ростовской газеты и определением характера издательской деятельности И. А. Тер-Абрамиана, создателя «Донской пчелы».
Я предлагаю заглянуть в пару мартовских номеров «Донской пчелы» за 1883 год. Сначала откроем уже упомянутый номер от 6 марта. (А. Чехонте сделать это не удосужился ?) На третьей полосе в хронике выделено жирным шрифтом название «Трагикомический случай». Заметка невелика, но содержательна. Поэтому цитирую ее полностью, заменяя «яти» на «е» и упуская «еры».
Сделала также абзацы в тексте, чтобы был он удобнее для восприятия современным читателем: «Обращаем внимание читателей на объявление г. Рыбалкина, помещенное на первой странице нашей газеты. Судя по содержанию объявления, оставленный муж ничуть не скорбит об уходе своей дражайшей половины и даже просит ее не возвращаться более, а также не доставлять ее к нему; он обеспечивает себя лишь со стороны прибавления своего рода и всякие, могущие произойти «приращения», просит не записывать на его счет.
К иллюстрации этой некрасивой и отчасти загадочной «истории» можем присовокупить следующие детали: молодая женщина, г-жа Р., воздыхавшая о блестящих эполетах и мечтавшая о счастливой, беспечной и полной удовольствий жизни, чего она не находила в своем муже – чиновнике телеграфного ведомства, - встречает прапорщика А. Слушая его «сладкие речи» о манне небесной и иной «неземной жизни», молодая женщина, что называется, закружилась и увлеклась…
Но у ловкого ловеласа был умысел другой: г-жа Р. – наследница небольшого имения и в непродолжительном времени должна быть введена в право владения имением. Вера в «вечную любовь» А. была так сильна, что она, не задумываясь, выдала ему на шесть тысяч р. векселей. Результат этой истории и виды прапорщика-ловеласа понятны. Каков-то будет этот результат для жертвы блестящего афериста?»
Иван Абрамович Тер-Абрамян не мог не сочувствовать супругу, брошенному с двумя малыми детьми. Сам он в начале 1880-х - глава быстро росшей семьи и многодетный отец. Впрочем, было еще одно обстоятельство, объясняющее необходимость публикации комичного, на первый взгляд, объявления с просьбой к жене не возвращаться в семью, а также никого не хлопотать о ее возвращении.
Впервые объявление появилось в газете 6 марта. А 10 марта в мировом суде 2-го участка Ростова-на-Дону слушалось дело по иску, предъявленному мужу госпожой Рыбалкиной: сбежавшая жена и мать требовала отдать ей значительную часть домашнего имущества. Лично ей принадлежавшие вещи, она, разумеется, забрала, уходя из семьи.
Вероятно, Иван Абрамович знал о предстоявшем судебном процессе, когда помещал объявление Рыбалкина на первой полосе. Возможно, поэтому и назвал историю семьи Рыбалкиных «некрасивой и отчасти загадочной». Ведь исход слушания дела был пока неясен! Сам же Рыбалкин вполне мог предполагать, что родственники сбежавшей супруги, вызванные в камеру мирового судьи в качестве свидетелей ищущей стороны, могут озаботиться возвращением беглянки.
В газете информация о ходе процесса и состоявшемся решении мирового судьи появилась спустя неделю после события, в номере от 17 марта. Статья эта довольно пространна, поэтому отмечу самое главное из того, что выяснилось в результате рассмотрения иска.
Оказалось, что Якова Рыбалкина вряд ли можно было считать бедным чиновником, не способным потакать запросам и капризам молодой жены. Свидетели в суде отмечали, что он «не отказывал по своим средствам ни в чем своей любимой жене». Сам ответчик сообщил, что его годовое жалованье как механика ростовской телеграфной станции достигает тысячи рублей. Все домашнее имущество, которое приобреталось, куплено исключительно на заработанные им деньги.
Кстати, в эти годы, по А. Блоку – «давние, глухие», механик на любом производстве, оборудованном сложными машинами, обычно был высококвалифицированным специалистом. Счет им в любой отрасли в конце XIX века велся на единицы, их всегда не хватало развивавшимся промышленности и технологичным средствам связи, хоть в провинциальном Ростове, хоть в столицах.
Годовое жалованье г. Рыбалкина в 1000 рублей следует считать весьма приличным доходом не только по меркам 1880-х, но и четверть века спустя. Так, средняя годовая зарплата специалиста с высшим образованием(!) в России в 1905 году, по подсчетам Б.Н. Миронова, составляла 1200 руб. Примерно столько же получали в начале ХХ века в Ростове лицензированные приказчики крупных розничных магазинов: у Хахладжева, у бр. Богарсуковых, у Переселенкова и некоторых других.
В этой связи не могу не вспомнить фельетонный вопрос А. Чехонте о том, сколько же получил за строчку почтенный Яков Сильвестрович, публикуя «анекдот из его жизни». Хотя правильнее было бы задать другой вопрос: сколько почтенный ростовский обыватель заплатил за объявления, последовательно публиковавшиеся от его имени в восьми мартовских номерах "Донской пчелы"?
В логотипе газеты находим цену за объявление на первой полосе: площадь, занимаемая одной строкой петита стоит 10 коп. Объявление Рыбалкина занимало 2 столбца газетной полосы по ширине. Следовательно, цена одной строки в нем составила 20 коп. В высоту рамка занимала 10 строк, но шрифт явно крупнее петита. Приблизительно можно оценить высоту ее в 15–16 строк петита. Получается, за каждое объявление покинутый муж платил примерно 3 рубля (скорее чуть больше), а за восемь выложил 24 – почти четверть сотни (в просторечии - четвертной). Много это или мало? Это больше месячного жалованья учителя начальных училищ, получавших в 1880-х 240 рублей в год. Даже для Рыбалкина, с его месячным заработком 80–85 рублей, это был ощутимый расход. Но, похоже, чувство собственного достоинства и спокойстве свое и своих детей при невозвращении беглянки, обеспеченном широкой оглаской, оказались важнее.
Но возвратимся к рассмотрению дела. Свидетельские показания не подтвердили принадлежность требуемого имущества сбежавшей супруге. Родной дядя г. Рыбалкиной, ею же призванный в свидетели, заявил судье: «Рыбалкин был не только кормильцем своей семьи, но и родных жены его Ефросиньи; в этом ее не упрекал и считал своей святою обязанностью». Другие свидетели не оспорили это мнение, подтвердив его своими показаниями. В итоге судья вынес определение: в иске поверенному Рыбалкиной к мужу «о принадлежности ей движимого имущества, по бездоказательности, отказать».
Выяснилось в суде еще одно пикантное обстоятельство: ловкий прапорщик, уведший из семьи жену и мать, какое-то время жил у Рыбалкиных нахлебником. В Ростове конца XIX – начала XX века это довольно распространенный способ найма комнат в семейных квартирах. Чаще всего таким образом снимали комнаты одинокие мужчины со средним уровнем годового дохода, обеспечивая себя как жильем, так и питанием от хозяев. Это обходилось дешевле, чем снимать квартиру самостоятельно, и не так хлопотно. Аренда квартир в Ростове уже в 1880-х отличалась высокими ценами. Кроме того, вставал вопрос о ее меблировке, уборке, организации питания. Это одна сторона проблемы. А с другой стороны, для семьи, снимавшей квартиру из 4-5-6 комнат или жившей в собственном доме, существование квартирантов-нахлебников приводило к снижению издержек по ее аренде или увеличивало семейный доход. Безусловно, обязанности хозяйки при этом возрастали, как и нагрузка на домашнюю прислугу, если таковая имелась. И в описанных обстоятельствах не было никакой гарантии, что казус Рыбалкиных не повторится в той или другой семье ростовцев.
Вместо резюме. Мне не было смешно, когда я читала и размышляла газетными публикациями о Рыбалкиных. Согласна с определением «Донской пчелы» – случай трагикомический, но доминирует, похоже, в этом сложном прилагательном первый корень из двух, его составляющих. Маленькая личная трагедия обычного городского труженика, одна из множества, случавшихся неотвратимо в большом торговом городе и оставшихся в неизвестности. Но Яков Рыбалкин прокричал о своей и таким нестандартным образом вписал себя в историю ростовской городской повседневности.
Н. В. Самарина, канд. ист. наук