Всем утра доброго, дня хорошего, вечера уютного, ночи покойной, ave, salute, или как вам угодно!
С предыдущими заседаниями клуба, а - соответственно - с первыми тремя эпизодами "РЕИНКАРНАЦИИ" можно ознакомиться, воспользовавшись нарочно для того созданным КАТАЛОГОМ АВТОРСКОЙ ПРОЗЫ "РУССКАГО РЕЗОНЕРА"
Из последующего эпизода кому-то, уверен, может показаться, что "Реинкарнация" - роман из девяностых, возможно - из нулевых: настолько немного визуальных и детальных различий между альтернативным государственным устройством, в нем описанным, и нашей недавней действительностью. На самом деле, нюансы механизма "иной" России будут раскрываться понемногу и не сразу, я честно предварял несколько месяцев назад: действие станет развиваться неспешно и даже несколько созерцательно, сперва вводя читателя в круг основных действующих лиц. Вот и сегодня, среди уже знакомых нам Адриановых-младших мелькнёт новый персонаж, которому суждено... Впрочем, всему - свое время
РЕИНКАРНАЦИЯ
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ГЛАВА ВТОРАЯ ЭПИЗОД ВТОРОЙ
... Время шло, на город навалилась мягкой белой шубой зима, Сергей механически ходил на службу, работая все хуже и хуже, – по сути, не работая вовсе, а, скорее, отбывая номер, а в университет мчался только для того, чтобы вновь увидеть ее. Пропустил несколько субботних занятий в группе Валерия Ивановича и даже назначенный на середину декабря и согласованный с властями митинг возле Путиловского завода – там Сергей должен был распространять среди рабочих листовки, разъясняющие суть экономической политики партии и призывающие на предстоящих выборах голосовать только за коммунистов. Было, конечно, совестно, тем более, что, одумавшись, полиция митинг тогда разогнала, прицепившись к какому-то чисто формальному поводу, и были среди его товарищей даже пострадавшие – кому-то дубинкой сломали нос, кого-то несколько суток продержали в участке за сопротивление властям. «Болел, температура!» - пряча глаза, пояснил Сергей Азерникову, на что Валерий Иванович, нахмурившись, с деланым безразличием бросил: «Ну, болел – так болел!», но взгляд его – колючий, испытующий – говорил другое: мол, а не струсил ли ты, молодой человек? В тот день Сергей, уступив, наконец, ее уговорам, поехал с Юлинькой за город – на дачу одного из друзей ее брата Глеба. Ехать очень не хотелось, да что там – было откровенно страшно, однако пришлось уступить, тем более, что о поездке она начала говорить ему задолго, недели за три, причем, говорила как о деле давно решенном, его мнения никто и не спрашивал. В назначенное время Сергей подошел к условленному месту, протоптался на морозе с полчаса, пока не увидел знакомый авто. Сунулся было на переднее сиденье, но наткнулся там на незнакомого парня примерно своего возраста: тот курил, чему-то смеялся, переговариваясь с Юлинькой и, вообще, был ему крайне неприятен – то ли развязностью, с которой держал себя, то ли холеной физиономией, то ли отчетливо прочитываемой печатью благополучия, сквозившей в каждом его жесте. «У Глеба машина в ремонте!» - пояснила Юлинька после их знакомства, не понимая, что присутствие на переднем сиденье брата автоматически ставит его – Сергея – в униженное положение «безлошадного» гостя: одно дело, он ехал бы с ней вдвоем, другое – сзади, морщась от сигаретного дыма ее братца и слушая адресованные сестре разглагольствования – будто Сергея и не было вовсе! Хотелось выйти, но он стиснул зубы и приготовился испить чашу унижений до дна, испытывая даже какое-то мазохистическое удовольствие от происходящего: хотел красивой жизни, хотел коттеджи с пеньюарами – на, получи, мелкобуржуазный вырожденец! Сейчас тебе еще на даче его приятели печень выклюют – будешь только глазами хлопать и согласно кивать в ответ на их язвительные вопросики. Примерно так и получилось: хозяином оказался крайне неприятный тип с каким-то перманентом на голове, позже выяснилось – педераст, сразу же окрестивший Сергея Сержем, а после и вовсе Сержиком. «А зачем же вы с ним общаетесь?» - чуть брезгливо поинтересовался у Юлиньки Сергей. «Да что ты – он же такой душка, и совершенно безобидный!» - всплеснула руками она, будто не замечая иронических жестов в его сторону со стороны хозяина. Звали его смешно и для мужчины совершенно неприлично – Коко, был он баронетом и, следовательно, принадлежал к той части общества, куда Сергею доступ был закрыт безоговорочно… если бы не Юлинька… С юной беспечностью знакомя его со всеми гостями, она и не подозревала, каким душевным терзаниям подвергает своего спутника, какую неловкость он испытывал, сидя в гостиной у камина и слушая небрежный, сам собою текущий разговор мужской половины собравшихся о чьих-то новых авто, о лошадях, о теннисе и прочей атрибутике беспечной жизни high society. Когда кто-то, может быть, даже из самых лучших побуждений, пытаясь вовлечь угрюмого, дичком державшегося молодого человека в беседу, спросил его, машины какого производителя он предпочитает, насмешливо скрививший губы брат Юлиньки Глеб язвительно вставил: «Такси… по праздникам!», чем окончательно обозначил Сергея как фигуру нелепую, здесь постороннюю и явно декоративную. «Вас что-то смущает в этом?» - вежливо осведомился Сергей, поняв, что больше скрываться ему незачем, и что он сумеет получить больше очков, если будет держаться открыто и независимо. «Машины у меня, действительно, нет, как нет и дачи, и лошадей, и в теннис я не играю. Впрочем, если мешаю вашему, без сомнения, содержательнейшему разговору, могу выйти!» - и, сухо откланявшись, в самом деле вышел, краем уха слыша, как Глеб небрежно бросает остальным: «Не понимаю, что сестра в нем нашла – обычный выскочка, парвеню!» Захотелось вернуться и наговорить этим напыщенным и расфранченным молодым людям черт знает чего, но Сергей стиснул зубы и отправился бродить по огромной – в два этажа с мансардой – даче в поисках куда-то запропастившейся Юлиньки. В курительной встретился ему еще один – Сергей отчетливо запомнил его по фамилии Владимиров, остальные же рекомендовались просто Коками, Вольдемарами и Глебами. Владимиров в одиночестве, по-хозяйски разложившись за столиком, лениво листал разложенные журналы, попивал из фужера коньяк и с любопытством смотрел, чуть прищурившись от дыма, на взвинченного и злого на самого себя Сергея.
- Повздорили? – насмешливо спросил Владимиров, откладывая «Сын Отечества» с мудро-грустным императором Георгием Павловичем на глянцевой обложке. Был он заметно старше остальных гостей и крупнее, осанистее.
- Вам-то что? – с досадой отозвался Аладышев, ища взглядом, где бы могла укрыться от него Юлинька.
- Мне-то ничего, - пожал плечами тот, все так же беззастенчиво продолжая изучать взъерошенную фигуру Сергея: «Будто энтомолог – жучка какого-то!» - подумал он. – Да только чего же вы так разобиделись на этих? - и он пренебрежительно кивнул на гостиную, из которой доносились веселые голоса хозяина и гостей. – Все было ожидаемо, «в одну телегу впрячь не можно коня и трепетную лань…» Я так понимаю, коли вы сами приняли приглашение вашей дамы, так должны были предполагать, что никто здесь вас в потный лобик целовать не станет, не так ли? Стало быть, сознательно на это пошли, да? Чего же обижаться? Думаю, заявись в ваше общество такой вот Коко, вы бы тоже подвергли его изрядному остракизму, не так ли?
- Вы не видели Юлию Адрианову? – перебил его Сергей, неприятно поражаясь тому, как верно сказал Владимиров.
- Не видел, но догадываюсь - где. В бильярдной, - спокойно усмехнулся тот, снова принимаясь за журнал. – Да только не советую вам прерывать их беседу – женские языки еще неприятнее мужских, а при вашей чувствительности вам там и вовсе нечего делать. Не угодно ли сигарку?
- Благодарю – не употребляю, тем паче – до обеда, - в тон ему ответил Сергей и вышел, терзаемый противоречивыми чувствами к недавнему собеседнику: с одной стороны, Владимиров понравился ему своей независимостью и остротой суждений, с другой же – был ненавистен очевидной принадлежностью к высшей касте, лениво-вальяжным поведением и проницательностью, с которой точно угадал его состояние.
Тот вечер закончился, впрочем, весьма удачно для него. После обеда, перешедшего в ужин и закончившегося глубоко за полночь, вымуштрованный дворецкий невозмутимо указал комнату, отведенную, как он думал, только для него, но, когда Сергей уже умылся и собрался ложиться, в дверях появилась чуть пьяная и раскрасневшаяся Юлинька – в руках ее была бутылка шампанского и пара бокалов. Оба догадывались, что случится чуть позже, а от того старались замаскировать чувство неловкости ничего не значащей болтовней и какой-то, несвойственной обоим, пошловатой развязностью, пока, наконец, Сергей с колотящимся сердцем не подошел к ней и, отставив ее бокал в сторону, не приник долгим жадным поцелуем. «Да…», - услышал он еле слышный шепот и осторожно, боясь, что Юлинька передумает, стал расстегивать «молнию» на ее спине…
Утром он, проснувшись, по обыкновению рано, осторожно, чтобы не разбудить Юлиньку, спустил ноги на мохнатый коврик и стал рассматривать ее – спящую. События давешней ночи совсем выбили его из колеи. Юлинька оказалась весьма искушена в любовных утехах, играла с ним неторопливо и, по всему было видно, зная, что и когда надобно делать, чем разительно отличалась от него – жалкого неофита, стыдящегося собственной неловкости и неожиданно свалившейся на него близости с предметом своей страсти. Больше всего поразило его, когда она вдруг, деловито отстранившись, свесилась с постели и, пошарив в сумочке, протянула ему маленький продолговатый предметик – «Надень!» Стыдясь и краснея, он долго рвал руками и зубами никак не поддающуюся, с металлическим привкусом, упаковку, а затем под одеялом пристраивал презерватив на подобающее место, ловя ее выжидательный и насмешливый взгляд… Сейчас она лежала на боку с разметавшимися по подушке русыми волосами, а Сергей с чувством мстительного удовольствия смотрел на нее, отмечая несмытую с вечера и теперь размазавшуюся по векам тушь, легкий пушок на щеках и чуть свесившиеся на сторону, жидковатые для ее возраста, груди. Неужели то, ради чего он забросил все былые свои привязанности и занятия, ради чего поехал сюда – в логово педерастов и спесивых аристократишек, уже свершилось, и именно это – болезненное до дрожи в руках желание обладать лежащей сейчас возле него девушкой – и принял он за любовь? Отчего же только сейчас он не испытывал ничего, кроме досады за происшедшее и отвращения к себе самому – за то, что согласился ехать с ней, за три месяца ухаживаний и дрожания, за то, что безрассудно дал увлечь себя, потеряв немалую часть собственного «я»? Сергей представил себе, с какими ехидными усмешками встретят его в гостиной вчерашние гости, их подружки, ее брат и Владимиров… Впрочем, последний, наверное, только с любопытством бросит на него беглый взгляд и снова уткнется в какой-нибудь журнал – слишком ленив и опытен! Поморщившись, Сергей еще раз оглядел Юлиньку, прикрыл ее одеялом и, стараясь не шуметь, быстро оделся. В доме было тихо – очевидно, восемь утра было слишком ранним временем для его обитателей, привыкших просыпаться не когда это нужно, а когда получается. Спросив у проходящей мимо прислуги, где его пальто, он спустился вниз и выскользнул наружу, не зная еще, как будет выбираться из незнакомого ему места, к тому же весьма удаленного от Петрограда. Юлиньке он решил больше не звонить и на ее звонки не отвечать – довольно с него и так бездарно потраченного времени!
Она объявилась сама. Дурно сдав очередной экзамен, Сергей спускался по лестнице, когда заметил ее, стоящую прямо посередине холла – о том, чтобы пройти мимо или, сделав вид, будто что-то забыл, снова побежать наверх и где-нибудь отсидеться, не было и речи.
- Могу я узнать, что это значит? – насмешливо спросила Юлинька, когда он обреченно приблизился к ней. Она была неожиданно хороша – с длинными ресницами, в красных – она вообще любила этот цвет! – свитерочке, сапожках и перчатках, с приоткрытыми в ожидании губками… Сергей даже почувствовал, как у него томительно, предательски заныло что-то внизу живота.
- Дела, - вздохнув, развел он руками. – Сессия вот…
- Сессия, - повторила она. – Понятно. А что так не делается, ты знаешь? Что ты мне больно сделал, не догадываешься? Ты что же думаешь, я вот так – с каждым встречным, с понедельника по пятницу, суббота и воскресенье – выходные? – она говорила негромко, но слова ее были слышны в гулком холле, наверное, всем – так, во всяком случае, казалось Сергею. – Подколесин несчастный! Ты что там себе думал – развлекается барынька, аристократочка, да? Нашла себе новую игрушку – всем на забаву, себе на радость, плоть потешить? Да ты, Аладышев, сам скотина, еще и первостатейная! Я только затем и пришла, чтобы сказать тебе это! И в постели ты – полный ноль, понял?! – и, прикусив губку, звучно влепила ему пощечину, выстрелом ахнувшую в холле.
Кто-то с восторгом зааплодировал, из группы студентов, столпившихся у гардероба, кто-то прокомментировал: «Это – от души!» Машинально потрогав пылающую щеку, Сергей проводил Юлиньку взглядом и, вжав голову в плечи, быстро зашагал в сторону – просто потому, что больше идти было некуда! Увидев спасительную дверь мужской уборной, он скользнул туда и, подойдя к зеркалу, посмотрел на свое отражение. След от девичьей ладошки красным клеймом – как ожог – отчетливо светился на его бледной физиономии, напоминая о цветовом пристрастии Юлиньки и о его предательстве, совершенном сначала по отношению к самому себе, а затем и к ней. «Так чего же ты все-таки хочешь?» - спросил он себя, разглядывая в отражении показавшегося ему незнакомым невысокого изящного молодца приятной наружности с хорошо очерченными бровями, изящным абрисом некрупного рта, круглым упрямым подбородком и небольшим, чуть с горбинкой, носом. Внешность своя ему нравилась, подвели только глаза: казалось, они жили отдельной от остальных черт жизнью – неспокойные, бегающие, все время что-то ищущие… Глаза слабого человека. «Наследник идей коммунизма, подрыватель государственных основ, жаждущий перевернуть весь этот сытенький благостный мирок – только непонятно - во имя чего?» - продолжал он безмолвный диалог с истинной своей сутью, затаившейся где-то внутри. – «Или, наоборот – обыватель, мучительно стремящийся остаться, закрепиться, зафиксироваться намертво как раз в этом благополучном мире, чтобы презирать равных себе и снисходить к более слабым? Как понять – что тебе надо, Сергей Аладышев? Кто ты в этом мире? И как не прогадать, выбрав-таки один из берегов? Или это характерная черта слабого человека – боязнь ошибиться, страх того, что после червяк сомнения сгрызет тебя заживо?»
- Аладышев, нарциссизм – худший из мужских недостатков! – бросил ему в спину кто-то из знакомых, войдя в уборную. Сергей вздрогнул и, открыв водопроводный кран, с отвращением плеснул на свое отражение – так ненавистен ему показался этот ладный с виду молодой человек, раздираемый изнутри живым клубком противоречий.
Вечером сильно подморозило. Дожидаясь автобуса, он поднял воротник и закурил – привычка курить появилась у него сразу после той поездки на дачу. Постоянно рассуждая и споря сам с собой, он ощутил потребность раздражать мозг чем-то извне – табачный дым явился как раз именно таким раздражителем. Он вспомнил, как вкусно и с достоинством курил Владимиров, и вдруг осознал, что именно этот случайный человек, небрежно скользнувший краем по его судьбе, и стал ярко выраженной моделью того, кем он бы хотел быть! А если у него ничего не выйдет, то тогда такие как Владимиров должны быть наказаны в первую очередь – за свое недостижимое величие, естественную простоту и обаяние, притягательное как сладкий порок греха. Сергей задумался, затянулся слишком сильно и, закашлявшись на морозе, неловким – в перчатках – щелчком отбросил сигарету в сугроб.
С признательностью за прочтение, мира, душевного равновесия и здоровья нам всем, и, как говаривал один бывший юрисконсульт, «держитесь там», искренне Ваш – Русскiй РезонёрЪ
Всё сколь-нибудь занимательное на канале можно сыскать в иллюстрированном каталоге "РУССКiЙ РЕЗОНЕРЪ" LIVE
ЗДЕСЬ - "Русскiй РезонёрЪ" ИЗБРАННОЕ. Сокращённый гид по каналу