Интересно, а если я ошибусь в рецепте супа, меня тоже лишат права голоса? — подумала я, глядя на свекровь.
Я сидела на кухне и механически перекладывала вилки и ложки из одного отделения посудомоечной машины в другое, без особого смысла и цели. Просто мне нужно было хоть что-то делать руками, чтобы не чувствовать нарастающее напряжение внутри. Из гостиной доносился монолог моей свекрови, похожий на тихое, но неумолимое гудение стиральной машины.
— Она опять поставила подушки не той стороной! — возмущённо вещал голос, в котором отчётливо слышались претензии. — Почему её не научат элементарному порядку? Я уже не знаю, как донести…
Голос затих, словно кто-то сделал замечание. Видимо, Миша всё-таки решил вступиться. Я прислушалась. Да, муж вяло оправдывал меня.
— Мам, давай перестанем. Она же старается, — донеслось до меня. — Просто у неё много работы.
Сердце у меня сжалось от обиды. «Старается?» Это уже звучит как насмешка. Как будто я двоечница, которой учитель говорит: «Ну хоть трудолюбивый ребёнок». Да и отголоски этого «просто у неё много работы» добавляли жару: человек не понимает, что работать — это нормально. Неужели мой труд вне дома ценится меньше, чем дежурство у плиты?
Я вздохнула, взяла очередную вилку и задержала её в руках, глядя на своё отражение в стали. Отражение смотрело на меня безрадостно, как будто говорило: «Ну что, будешь и дальше всё это терпеть?».
Я вышла замуж за Мишу три года назад. Свадьба была скромной, даже милой — если бы не язвительное присутствие его мамы, которую все гости называли «женщина с ружьём» за её колючий взгляд и всепоглощающую решимость контролировать всё подряд. Впрочем, тогда я списывала её поведение на нервозность и «материнскую тревогу за сына».
Но стоило нам съехаться и начать жить одной семьёй, как начался настоящий «курс молодого бойца». Свекровь заявила, что «в силу возраста и повышенного давления» не может жить одна, и практически сразу переехала к нам. Не то чтобы я была против: я была вежливой, заботливой и готовой помочь. В глубине души я надеялась, что общение наладится, что мы найдём общий язык, ведь она — мама моего мужа и человек, которого мне предстоит называть «роднёй».
Однако наши отношения мгновенно покатились по наклонной из-за бесконечных придирок. Она критиковала мой способ приготовления котлет: «Нужно жарить исключительно на чугунной сковороде и обязательно в два этапа — с поджаркой и без». Она считала, что после 7 вечера нельзя включать стиральную машину, потому что «расход электроэнергии слишком велик», хотя у нас были новые счётчики. Впрочем, я изо всех сил старалась улыбаться и не устраивать конфликтов, ведь мне внушали: «В семье нужно учиться терпению и компромиссам».
Миша… Он был мягким, спокойным, добрым, но совершенно не умел противостоять материнской гиперопеке. Большую часть времени он, кажется, даже не замечал, какая напряжённая обстановка царит в доме. А если и замечал, то разводил руками: «Ну мам, ну дорогая, давайте жить дружно». И та, и другая сторона понимали эти слова по-своему: свекровь считала, что жить дружно — значит подчиняться её порядкам, а я надеялась, что «жить дружно» — значит уважать личные границы друг друга.
Сначала я пыталась сглаживать углы, говорила себе: «Она пожилая женщина, нужно проявить терпение». Но ежедневный уклон в сторону «ты должна», «ты обязана», «ты опять всё сделала не так» начал постепенно разрушать мою нервную систему.
Например, помню, как в выходной я пыталась выспаться, ведь всю неделю я вставала очень рано, чтобы успеть на работу. Вдруг в девять утра в спальне раздаётся громкий стук в дверь — даже не стук, а грохот, как будто пожар. Я, сонная, открываю. На пороге стоит свекровь с тарелкой, на которой лежат мокрые щепотки заварки.
— Ты проснулась? Слава богу. Заварка пропадает. Иди выжми её, чтобы не тратить чай впустую, — произнесла она таким тоном, словно это вопрос жизни и смерти.
«Выжать чаинки»... В тот момент я почувствовала, что хочу обратно в постель или в другое измерение, лишь бы не дискутировать на тему чайной заварки. Но вместо этого я спустилась на кухню и увидела, что чайник давно закипел, пар валил под потолок, а свекровь уже следила за тем, что я делаю.
— Вот, правильно, не забудь протереть кран после того, как наберёшь воду. Если будет накипь — это твоя вина, — раздался её голос.
Я могла бы ответить саркастически, но тогда я просто промолчала. Зато в моей голове сформировался чёткий вопрос: «А почему только моя вина? Разве вы все пьёте воду из другого дома?».
И так продолжалось по мелочам: то нельзя было разговаривать по телефону с подругой дольше 5 минут — «тратишь электричество, мадам», то она заходила в нашу спальню без стука, потому что «это её дом, и у неё есть ключи», то она буквально высмеивала мой гардероб, называя меня «слишком современной».
Отдельная тема — «отпуск, испорченный родственниками». В прошлом году мы с Мишей планировали провести неделю на море, купили билеты, я мечтала о том моменте, когда увижу горизонт и вдохну морской воздух. Но за три дня до вылета свекровь внезапно слегла с давлением. Как только я заикнулась о том, чтобы нанять сиделку, она закатила истерику: «Да вы бросаете старого больного человека умирать!». Миша, конечно, отступил, а я… Я осталась без отдыха, зато с чувством вины, как преступница.
Особенно сильно меня задевали её «уроки правильной готовки». О, эти уроки заслуживают отдельной книги! Оказалось, что в семье есть некая «традиция»: котлеты жарим справа налево, овощи чистим в строго определённом порядке, а шторы… Шторы, как оказалось, стираем непременно раз в неделю и исключительно вручную, потому что стиральная машина «портит ткань и ломает судьбу хозяев».
Да, именно тогда моё терпение дало ощутимую трещину. Пока я, прибежав с работы, стирала эти несчастные шторы в ванной, слушая нравоучения в спину, во мне назревал внутренний бунт.
Но решающий момент наступил не на этапе со шторами — тогда я кое-как смирилась и тихо рыдала в ванной, — а чуть позже, в очередной выходной. В тот субботний вечер я собиралась просто отдохнуть: включить музыку в наушниках, посмотреть сериал, может, заказать пиццу. Но свекровь вдруг потребовала, чтобы я немедленно постирала именно её шторы (на этот раз другие, из гостиной), якобы там пятно от мух. У меня случился мысленный коллапс: «Серьёзно? За день до этого я стирала шторы из спальни, теперь из гостиной. Ещё и пятно от мух. Я даже не видела этих мух!»
Она стояла передо мной, вся такая «королева драмы», Миша сидел рядом, стараясь не смотреть в мою сторону. И тут я почувствовала, как что-то во мне ломается — этот самый внутренний стержень «потерплю ради мира» треснул.
— Нет, — сказала я и удивилась, насколько спокойно прозвучал мой голос. — Нет, я не буду стирать эти шторы сейчас.
— Что ты сказала? — свекровь приподняла бровь и посмотрела на меня как на дерзкого подростка. — Не могла бы ты повторить?
— Нет, не затруднит, — ответила я. — Я. Не. Буду. Стирать. Шторы. Сегодня.
Мои руки слегка дрожали, но внутри я ощущала необычайное чувство освобождения. Миша, кажется, запаниковал, его взгляд метался между мной и мамой, словно он не знал, кого спасать.
— Мам, давай не будем сейчас. Ну, она устала, а шторы можно повесить завтра… — начал было он, но свекровь прервала его сердитым шипением:
— Замолчи, Миша.
Повернувшись ко мне, она зашипела:
— Это мой дом. Здесь действуют мои правила. Я просила тебя постирать шторы, и ты это сделаешь.
— Нет, не сделаю. И да, это не только ваш дом. Мы с Мишей вместе платим за ипотеку.
— Не смей мне указывать! — Она вскипела так, будто я наступила на её королевскую мантию. — Я мать твоего мужа! Я здесь хозяйка!
Я дико устала. Увидев, как Миша снова опускает голову и уходит в себя, я поняла, что поддержки с его стороны не будет. Его губы сжались, будто он боялся произнести хоть слово, которое могло задеть маму.
— Знаете что, — произнесла я тихо и даже как-то беззлобно, — я так больше не могу. Я хочу жить так, чтобы меня не унижали, не контролировали на каждом шагу, не читали нотации о том, как я должна чистить картошку.
Свекровь хотела что-то сказать, но я подняла руку, останавливая её.
— Мне всё равно, как это прозвучит. Я устала. Я не хочу мириться со всем этим.
— Значит, ты уходишь? — проскрипела она, поджав губы.
Я взглянула на неё, потом на Мишу и поняла, что он не сделает решающий шаг, чтобы защитить меня. Это уже проверено, это уже было много раз.
— Да, — сказала я. — Я ухожу.
Миша, конечно же, попытался меня остановить. Он сбивчиво заговорил о том, что «мама просто нервничает, она выразилась не так», что «нам нужно успокоиться и всё обсудить». Но я видела, что он не готов дать мне реальную свободу и поддержку, а лишь хочет перевести конфликт в очередную фазу молчаливого затишья.
— Я возьму пару своих вещей, — обратилась я уже не к свекрови, а к мужу. — Если захочешь что-то изменить, ты знаешь, где меня найти.
Он кивнул, опустив взгляд. И вдруг я заметила в его глазах безумную растерянность: его сердце разрывалось, но он так и не решился перечить матери.
— Может, всё-таки помиритесь? — тихо спросил он. — Ведь это такая мелочь… Шторы…
— Дело не в шторах, Миша, — выдохнула я. — Уже давно не в шторах.
И пошла собирать сумку, оставив свекровь в гостиной — она, кажется, была возмущена и слегка ошеломлена тем, что я «нарушила главный закон послушания».
Я вышла из спальни с дорожной сумкой, в которой уместилось всё, что мне было нужно на первое время: одежда, ноутбук, несколько важных личных вещей. Свекровь сидела на своём месте, гордо вздёрнув подбородок, словно и не собиралась меня провожать. Из соседней комнаты пахло её любимыми духами, от чего у меня защипало в носу. Запах был резким, похожим на смесь старых духов и освежителя воздуха — я его терпеть не могла, но почему-то именно в этот миг он так ярко «бросился» мне в лицо, словно прощальный подарок.
Миша подошёл ко мне:
— Ты… Надолго?
Я посмотрела на него, стараясь, чтобы мой голос не дрогнул:
— Настолько, насколько это будет необходимо, чтобы я перестала чувствовать себя служанкой.
Его взгляд забегал по сторонам. Мне было его жаль, правда. Я понимала, что он искренне меня любит, но «мамина воля» для него по-прежнему священна. И спорить с ней — всё равно что восставать против самого мироздания.
— Ладно, — сказал он после паузы. — Я позвоню…
Я кивнула, не желая тратить слова впустую. Нужен ли нам ещё один круг «ну не уходи, я поговорю с мамой»? Я уже это слышала. И не раз.
— Договорились.
И я ушла, закрыв за собой дверь.
В подъезде было холодно, и свет мигал, создавая атмосферу дешёвого фильма ужасов. Но в глубине души я испытала лёгкое облегчение. Я действительно больше не могла так жить.
Сейчас я живу в небольшой студии, которую сняла неподалёку от офиса. Прошла всего неделя с тех пор, как я уволилась, но я уже чувствую, что голова перестала болеть по утрам, а по вечерам я не боюсь вернуться домой и услышать за порогом чей-то холодный голос с чередой указаний.
Да, мне непривычно быть одной. Я скучаю по некоторым моментам наших с Мишей отношений. Но в то же время впервые за долгое время я не заглушаю музыку в наушниках, не прячусь от чужих взглядов и не ловлю себя на мысли: «А вдруг я опять сделала что-то не так?»
Миша пару раз пытался «поговорить по душам». Он обещал, что «встанет на мою сторону» и «уговорит маму вести себя спокойнее». Но я попросила его не обещать того, чего он сам не сможет выполнить. Я видела, как в нём борются любовь ко мне и страх перед матерью, которая буквально контролирует каждое его движение. Пока он не научится по-настоящему защищать нашу семью, а не просто кивать «не обижайся на маму», мы будем топтаться на месте.
Иногда единственный выход — действительно уйти. Это не бегство, а попытка сохранить самоуважение. Сохранить себя. Мне потребовалось столько времени, чтобы наконец признать: быть «хорошей женой», «хорошей невесткой» не значит отдавать всего себя и жить под прессом чужих упрёков.
Сейчас я сижу на новом месте и слушаю, как за стеной шумит подъездная жизнь: соседи что-то тащат, кот орёт под дверью, кто-то хлопает окном. И этот, казалось бы, «бытовой» шум — такой приятный, потому что он не указывает мне, как сушить бельё и когда замачивать шторы. Я свободна в этот момент, в этом маленьком пространстве, и могу делать что хочу, ни перед кем не отчитываясь.
Не знаю, куда приведёт меня эта дорога. Может, Миша найдёт в себе силы изменить ситуацию, и мы будем вместе. Может, я пойму, что хочу окончательно разорвать наши отношения. Но одно я знаю наверняка: я больше никому не позволю переступать через мои границы и лишать меня свободы.
В конце концов, иногда действительно единственный выход — уйти… чтобы потом научиться наконец любить и уважать себя.
Понравился вам рассказ? Тогда поставьте лайк и подпишитесь на наш канал, чтобы не пропустить новые интересные истории из жизни.
НАШ ЮМОРИСТИЧЕСКИЙ - ТЕЛЕГРАМ-КАНАЛ.