Я понимала, что это произойдёт. Знала с самого начала, что рано или поздно Антон войдёт в квартиру, застынет в дверях, и его лицо превратится в маску из плохого телесериала. Собственно, именно так и случилось. Звук ключа в замке — и вот он, стоит на пороге с большой дорожной сумкой, а его взгляд судорожно мечется по комнате, словно в поисках подтверждения, что он не сошёл с ума.
— Таня... что... за... хрень? — каждое слово звучало как отдельное предложение.
Я сидела в кресле с книгой, которую уже минут двадцать не читала, ожидая этого момента. Честно говоря, я почти находила удовольствие в этой сцене. Как в тех фильмах, когда знаешь, что сейчас случится что-то драматичное, и предвкушаешь это с каким-то извращённым восторгом.
— Привет, милый. Как командировка? — мой голос звучал слишком спокойно даже для меня самой.
Антон бросил сумку на пол. По звуку можно было предположить, что там что-то разбилось. Возможно, сувенир, который он привёз мне из Казани. Не то чтобы это имело значение сейчас.
— Не милый мне тут! Что это всё?! — он обвёл рукой гостиную так широко, будто собирался обнять весь воздух в комнате.
А посмотреть действительно было на что. За три недели его отсутствия наша стандартная двушка превратилась... скажем так, в нечто совершенно иное. Стены, раньше украшенные парой безликих постеров с природой, теперь пестрели ярко-жёлтыми обоями с крупными красными маками. Наш серый диван скрывался под цветастым индийским покрывалом, а на полу вместо унылого светло-коричневого ковра лежал пушистый фиолетовый монстр, похожий на шкуру какого-то сказочного животного.
И да, растения. Много растений. Очень много растений. Монстеры, фикусы, пальмы, какие-то лианы, свисающие с полок — всё превратилось в миниатюрные джунгли.
— Ремонт, — ответила я, аккуратно закладывая страницу в книге. — Тебе не нравится?
Казалось, он сейчас задохнётся. Его лицо приобрело тот оттенок красного, который обычно появлялся, когда мы спорили о покупке новой машины или о приглашении моей мамы на Новый год.
— Не нравится?! Ты... ты превратила нашу квартиру в какой-то... какой-то...
— Дом? — подсказала я. — Уютное место, а не офис с кроватью?
Я знала, что веду себя вызывающе. Знала, что это неправильно — встречать человека после командировки таким сюрпризом. Но три года совместной жизни в квартире, которая всё это время оставалась каким-то нейтральным пространством без индивидуальности, без души — это было слишком.
Наши отношения с Антоном начались бурно и романтично. Классическая история — первая встреча на корпоративе, искра, свидания, бабочки в животе. Через пять месяцев мы уже жили вместе, а ещё через полгода купили эту квартиру. Серую, безликую коробку в новом жилом комплексе. «Нам повезло, — говорил Антон, — всё уже с отделкой, можно въезжать». И мы въехали.
С тех пор каждая моя попытка добавить в интерьер хоть какое-то разнообразие наталкивалась на стену непонимания.
— Зачем нам новые шторы? Эти же нормальные. У нас что, лишние деньги? — морщился он, когда я показывала варианты на телефоне. — Картины? Таня, давай потом, сейчас не до того. Мне на работе проект сдавать, — он захлопывал каталог, по которому я водила пальцем часами. — Фикус засохнет через неделю, ты же не умеешь за растениями ухаживать, — хмыкал он, когда я остановилась у цветочного магазина.
А потом был случай с подушками. Я купила яркие декоративные подушки на диван, а на следующий день обнаружила их в шкафу. «Они мешали мне смотреть телевизор», — бросил он, не отрываясь от экрана. В тот день я впервые почувствовала, как что-то обрывается внутри. Но все равно сдавалась. Каждый раз. Потому что «не хотела создавать проблемы», «это же такие мелочи», «у него стресс на работе». Сотни отговорок, которыми я кормила себя три года.
Но когда Антон уехал на три недели, что-то во мне щёлкнуло. Словно прорвало плотину. Накануне его отъезда мы снова поссорились. Я предложила поклеить новые обои хотя бы в спальне.
— Ты опять за своё? — он даже не поднял глаз от чемодана, который упаковывал. — У нас нормальный ремонт. Не дешёвый, между прочим.
— Нормальный для больницы, — вырвалось у меня.
Он вздохнул с тем особенным выражением, которое всегда заставляло меня чувствовать себя капризным ребёнком.
— Когда вернусь, обсудим, — бросил он привычную фразу, которая на нашем языке означала «никогда».
И вот, когда за ним закрылась дверь, я вдруг поняла — больше не могу. Это был не спонтанный порыв. Я всё спланировала. Составила бюджет, нашла мастеров, выбрала материалы. И за 18 дней превратила нашу безликую коробку в пространство, которое наконец-то отражало меня. Яркую, живую, не серую. Каждый день, наблюдая за преображением квартиры, я чувствовала, как оживаю сама. Будто возвращалась та девушка, которую Антон встретил три года назад — с искрой в глазах и вечными идеями переделать мир к лучшему.
— Я же не спрашивал тебя, когда выбрал эту квартиру! — Антон швырнул ключи на тумбочку, и они проскользили по гладкой поверхности, падая на мой новый пушистый ковёр. — Ты хоть представляешь, сколько это стоило?
— Тридцать две тысячи восемьсот рублей, — ответила я. — Из моих личных сбережений.
Это его немного успокоило. Антон всегда патологически боялся, что я трону «общий бюджет». Мои деньги — это другое дело. Хотя странно, что его так заботила эта сумма, учитывая, что его последняя спонтанная покупка — игровая приставка — обошлась в три раза дороже.
Он глубоко вздохнул и провёл рукой по волосам. Этот жест я знала наизусть — так он собирался с мыслями перед важными переговорами.
— Таня, ты должна была со мной обсудить. Мы же договаривались — все важные решения вместе.
— Как покупка твоего нового ноутбука? Или абонемент в тренажёрный зал? — улыбнулась я.
— Это другое! — он повысил голос.
— Чем другое?
— Квартира — это... это наше общее пространство!
Я медленно поднялась с кресла. В такие моменты я всегда жалела, что моя комплекция не позволяет мне выглядеть угрожающе. С моими метр шестьдесят и детским лицом сложно производить впечатление.
— Почему тогда это общее пространство все три года выглядело исключительно по твоим вкусам? — мой голос оставался спокойным, но где-то внутри уже закипало. — Серые стены, серая мебель, никаких украшений. Я здесь задыхалась, Антон. Каждый день.
Он саркастически хмыкнул.
— А теперь здесь буду задыхаться я. От этих... этих маков и... и джунглей!
— Маки тебе не нравились ещё на этапе знакомства с моими родителями, — заметила я, вспоминая, как он морщился, глядя на мамину коллекцию фарфоровых статуэток. — Но тогда ты говорил, что обожаешь моё чувство стиля.
— Потому что хотел тебя трахнуть, а не жить в цирке! — выпалил он, и тут же осёкся, поняв, что перешёл черту.
Его слова ударили под дых сильнее, чем я могла представить. В ушах зазвенело, а к горлу подкатила тошнота. Три года отношений, сотни совместных завтраков, разговоры о детях — и вот оно, настоящее лицо.
Дрожащими руками я взяла со стола чашку с недопитым чаем. Странно, но в голове была только одна мысль: «Хорошо, что не успела заварить ему кофе». Горячий чай обжигал пальцы, но это ощущение было таким реальным, таким отрезвляющим.
Повисла тишина. Такая густая, что, казалось, её можно было потрогать. Я чувствовала, как внутри что-то оборвалось. Не от обиды — от понимания. Кристально ясного понимания того, что я всегда знала, но не хотела признавать.
— Значит, так, — произнесла я наконец. — Сначала ты хотел меня трахнуть, потом терпел, а теперь... что теперь, Антон?
Он выдохнул и потёр лицо руками, явно жалея о сказанном.
— Я не это имел в виду. Просто... ты не можешь вот так менять нашу жизнь, не спрашивая меня.
— Нашу жизнь? — я подчеркнула это слово. — А где была наша жизнь, когда ты решил, что мы будем жить в квартире, похожей на офис? Где была наша жизнь, когда ты отвергал каждую мою идею под предлогом «потом» или «не сейчас»?
Я подошла к окну. За ним падал мокрый апрельский снег, превращаясь в грязное месиво на асфальте. Почему-то именно этот вид всегда ассоциировался у меня с нашими отношениями — что-то, что должно быть красивым, но постоянно превращается в грязь.
— Тань, ну давай не будем... — начал он примирительным тоном. Я знала эту тактику. Сейчас он скажет что-нибудь милое, может, даже обнимет меня, и мы переведём всё в шутку. Как всегда.
— Нет, давай будем, — перебила я его. — Давай наконец поговорим о том, что тебя устраивает серая, безликая жизнь, а я в ней задыхаюсь. Что я три года подстраивалась, уступала, молчала. Что каждый раз, когда я пыталась привнести в нашу жизнь цвет, ты это отвергал.
Антон нахмурился.
— Ты драматизируешь. Цвет, безликость... Это просто стены и мебель!
— Нет, — покачала я головой. — Это символ. Символ того, как ты относишься к моим желаниям, к моей индивидуальности. Всё должно быть по-твоему, всегда.
— По-моему?! — он фыркнул. — Да ты посмотри на себя! Дождалась, пока я уеду, и устроила тут... революцию!
— Потому что другого способа у меня не было! — я повысила голос, чего почти никогда не делала. — Ты бы никогда не согласился на эти изменения, если бы я спросила!
— Конечно не согласился бы! Потому что это...
— Безвкусно? — я вскинула брови. — Вульгарно? Как там ты говорил про картины, которые я хотела повесить?
Он отвёл глаза. Помню, тогда он назвал их «претенциозной мазнёй». Это были репродукции Климта, которые я так любила.
— Я просто привык к тому, что было, — произнёс он уже тише.
— Вот именно. Ты привык. И тебя всё устраивало. А меня — нет.
Повисла пауза. Я чувствовала, как сердце колотится в груди. Странно, но я не испытывала ни страха, ни сожаления. Только какое-то опустошающее облегчение, будто наконец скинула тяжёлый рюкзак, который тащила слишком долго.
— И что теперь? — спросил он наконец.
Хороший вопрос. Что теперь? Мы могли сделать вид, что ничего не произошло. Я могла извиниться, обещать всё вернуть, как было. Мы могли продолжить жить в этой красивой, но фальшивой сказке о счастливой паре. Но что-то подсказывало мне, что точка невозврата уже пройдена.
— Теперь, — медленно произнесла я, — я думаю, нам нужно решить, можем ли мы вообще быть вместе.
Его глаза расширились.
— Из-за обоев? Ты сейчас серьёзно?
— Не из-за обоев, — покачала я головой. — Из-за того, что за три года я так и не почувствовала, что имею право голоса в нашей совместной жизни. Из-за того, что я всегда подстраивалась, всегда уступала. И теперь, когда я наконец решилась на то, что важно для меня, твоя первая реакция — отторжение и гнев.
Антон сел на диван, машинально поморщившись от яркого покрывала.
— То есть ты поставила мне ультиматум? Либо я принимаю... всё это, — он обвёл рукой комнату, — либо мы расстаёмся?
Я покачала головой.
— Нет. Я просто говорю, что устала подстраиваться. И если тебя так раздражает всё, что отражает мою личность, то, может, тебе просто не нравлюсь я сама?
Он молчал. Долго. Это молчание говорило больше, чем любые слова. Наконец он поднял на меня глаза.
— Собирай вещи и освобождай квартиру, — произнёс он тихо, но твёрдо.
— Что? — я не верила своим ушам. Ожидала криков, угроз всё переделать, но не такого холодного, делового тона.
— Ты меня слышала, — он поднялся с дивана. — Квартира записана на меня, я внёс основной взнос. Так что собирай вещи. Ключи оставь.
Он произнёс это так, будто зачитывал инструкцию по сборке мебели. Безэмоционально. Деловито. Словно выносил приговор.
— Вот так просто? Три года вместе, и ты...
— А чего ты ожидала? — перебил он, и в его голосе наконец прорезались эмоции. — Что я буду жить в этом... в этом... — он задохнулся, не найдя подходящего слова. — Ты всё решила за меня, Таня. Сама всё сделала и сама всё разрушила.
Я хотела возразить, но вдруг поняла — он прав. Я действительно всё решила. Ещё до его возвращения я знала, что наши отношения не выдержат этой проверки. Может, именно поэтому и затеяла всё.
Я ожидала этого, но всё равно внутри что-то оборвалось. Не от боли — от осознания, насколько всё просто решилось. Три года отношений, планы, разговоры о будущем — и всё разбилось о жёлтые обои с маками.
— Извини, — сказал он вдруг. — Я не хотел... Я просто не могу. Это всё, — он снова обвёл рукой комнату, — это не моё. И видимо, ты тоже... не моя.
В его голосе не было злости. Только усталость и какое-то странное облегчение, похожее на то, что чувствовала я сама.
— Я знаю, — ответила я. — Наверное, я всегда это знала. Просто не хотела признавать.
Мы смотрели друг на друга, как два незнакомца, случайно оказавшиеся в одной комнате. Странно, но я не чувствовала желания плакать или кричать. Только спокойствие и ясность, которых не испытывала уже очень давно.
— Мне нужно несколько дней, чтобы собрать вещи, — сказала я.
Он кивнул.
— Я могу пожить у родителей.
— Спасибо.
Ещё одно неловкое молчание.
— Ты можешь оставить мебель, если хочешь, — сказал он вдруг. — Я всё равно буду делать ремонт.
Я улыбнулась.
— Возвращать всё к серому?
Он неожиданно улыбнулся в ответ.
— Возможно, не совсем к серому. Может быть, светло-бежевый...
Мы оба рассмеялись. Это был странный, почти сюрреалистичный момент — смеяться вместе, когда только что решили расстаться.
— Прости меня, — сказал он вдруг. — За то, что не замечал, как тебе тяжело.
— А ты меня — за революцию без предупреждения.
Он кивнул.
Следующие два дня мы существовали в квартире как призраки, старательно избегая друг друга. Он уходил рано, возвращался поздно. Я собирала вещи и размышляла, как одно решение может перевернуть всю жизнь.
На третий день, когда я запаковывала последний чемодан, случилось неожиданное. Я нашла в шкафу коробку. В ней лежали те самые декоративные подушки, которые Антон «убрал» два года назад. Они были аккуратно сложены, как новые. Он не выбросил их. Просто спрятал.
Почему-то именно эта находка заставила меня разрыдаться. Впервые за все эти дни. Я сидела на полу, прижимая к груди яркую подушку, и плакала, как ребёнок.
Когда на пороге появился Антон, я всё ещё сидела там.
— Ты их сохранил, — сказала я, указывая на подушки.
Он замялся.
— Они были дорогими. Выбрасывать жалко.
— Три тысячи рублей, Антон. Не так уж и дорого.
Он не ответил. Просто подошёл и сел рядом на пол. Мы молчали, наверное, целую вечность.
Три дня спустя я стояла у двери с двумя чемоданами и коробкой, в которой громоздились мои любимые растения. К моему удивлению, Антон вызвался помочь мне донести вещи до такси.
По дороге вниз он вдруг сказал: — Знаешь, я вчера пришёл домой и обнаружил, что скучаю по этим чёртовым растениям. Они как будто... наблюдали за мной.
Я не знала, что ответить.
— Ты уверена, что не хочешь забрать ковёр? — спросил он, когда мы дошли до машины. — Он же тебе нравился.
— Оставь себе, — сказала я. — Может, тебе понравится жить с каплей цвета.
Он смотрел на меня так, будто хотел что-то сказать. Что-то важное. Но в последний момент передумал и неловко обнял меня на прощание.
— Удачи, Тань. Ты... ты заслуживаешь того, кто будет ценить твои маки, — сказал он напряжённо.
Я почти услышала несказанное «а не меня».
— А ты... — я запнулась, глядя на него. Впервые за три года я видела в его глазах что-то похожее на сожаление. И это странным образом делало расставание ещё болезненнее. — А ты того, кто оценит твой минимализм.
— Я не такой уж минималист, — вдруг сказал он с кривой усмешкой. — Просто... просто у меня отец всегда говорил, что яркие цвета — это для женщин и... — он осёкся и покачал головой. — Неважно. Уже неважно.
Сидя в такси, я смотрела, как удаляется фигура Антона, и думала о странной иронии жизни. Иногда нужно полностью преобразить пространство, чтобы понять, насколько чужими мы были в нём друг для друга все эти годы.
Я не жалела о своей «революции». Она стоила каждой копейки из потраченных тридцати двух тысяч. Потому что дала мне кое-что бесценное — понимание, что моё пространство, моя индивидуальность, мои желания имеют значение. И если кто-то не готов это принять — значит, этот человек просто не мой.
Таксист косился на мои растения, громоздившиеся на заднем сиденье.
— Переезжаете? — спросил он.
— Да, — ответила я, чувствуя, как предательски дрожат губы. — В новую жизнь.
Я не оглянулась, когда машина тронулась. Боялась, что если увижу Антона, стоящего у подъезда, то могу передумать. А ведь мы оба знали, что это неизбежно. Нельзя построить счастье там, где один человек постоянно уступает, а другой даже не замечает этих жертв.
Через лобовое стекло я смотрела на дорогу впереди. Впервые за долгое время я чувствовала странную смесь разрушительной тоски и опьяняющей свободы. Словно птица, выпущенная из клетки, которая еще не знает, куда лететь, но уже расправляет крылья.
Только неделю спустя, сидя в своей съёмной квартире среди коробок и ещё не распакованных вещей, я получила сообщение от Антона. Короткое видео. На нём рука (его рука, я узнала часы) протягивала леечку к моему любимому фикусу, оставленному в той квартире.
«Они скучают», — гласила подпись. И больше ничего.
Я долго смотрела на экран телефона, не зная, что ответить. Потом просто написала: «Спасибо».
Иногда нужно потерять что-то, чтобы понять его ценность. Но иногда нужно отпустить, чтобы начать дышать полной грудью. Без серых стен, без компромиссов, которые никогда не делали меня счастливой.
Даже если путь к этой свободе оказался болезненнее, чем я ожидала.
Понравился вам рассказ? Тогда поставьте лайк и подпишитесь на наш канал, чтобы не пропустить новые интересные истории из жизни.
НАШ ЮМОРИСТИЧЕСКИЙ - ТЕЛЕГРАМ-КАНАЛ.