О Масленице я писал, и не раз («Вот и весна пришла, или Как выглядит блиндозер?», «Навстречу весне!» и др.).
Ведь Масленицу любят все! Потому что, во-первых, это начало начала прихода весны; во-вторых, Масленица – это когда блины, а блины – это вкусно. И в-третьих, Масленица – это весело! По крайней мере, так почти 110 лет назад утверждала русская писательница Тэффи, она же – Надежда Лохвицкая…
В 1916 году в сборнике «Ничего подобного», изданным «Новым Сатириконом», были опубликованы три рассказа Тэффи, два из которых («Блин» и «Широкая Масленица») были посвящены именно этому, столь любимому на Руси празднику!
В первом рассказе «Блин» речь идёт об Италии и об одной случайной компании, где русские попытались объяснить итальянцам, что такое наши блины и наш праздник Масленица…
БЛИН
…Компания была смешанная — русско-итальянская.
Так как между нами не было ни чересчур близких друзей, ни родственников, то говорили мы друг другу вещи исключительно приятные.
В особенности в смысле международных отношений.
Мы, русские, восторгались Италией. Итальянцы высказывали твердую, ничем несокрушимую уверенность, что Россия также прекрасна. Они кричали, что итальянцы ненавидят солнце и совсем не переносят жары, что они обожают мороз и с детства мечтают о снеге.
В конце концов мы так убедили друг друга в достоинствах наших родин, что уже не в состоянии были вести беседу с прежним пафосом.
— Да, конечно, Италия прекрасна, — задумались итальянцы.
— А ведь мороз, — он… того. Имеет за собой… — сказали и мы друг другу.
И сразу сплотились и почувствовали, что итальянцы немножко со своей Италией зазнались и пора показать им их настоящее место.
Они тоже стали как-то перешептываться.
— У вас очень много шипящих букв, — сказал вдруг один из них. — У нас язык для произношения очень легкий. А у вас все свистят да шипят.
— Да, — холодно отвечали мы. — Это происходит от того, что у нас очень богатый язык. В нашем языке находятся все существующие в мире звуки. Само собой разумеется, что при этом приходится иногда и присвистнуть.
— А разве у вас есть «ти-эч», как у англичан? — усомнился один из итальянцев. — Я не слыхал.
— Конечно, есть. Мало ли что вы не слыхали. Не можем же мы каждую минуту «ти-эч» произносить. У нас и без того столько звуков.
— У нас в азбуке шестьдесят четыре буквы, — ухнула я.
Итальянцы несколько минут молча смотрели на меня, а я встала и, повернувшись к ним спиной, стала разглядывать луну. Так было спокойнее. Да и к тому же каждый имеет право созидать славу своей родины, как умеет.
Помолчали.
— Вот приезжайте к нам ранней весной, — сказали итальянцы, — когда все цветет. У вас еще снег лежит в конце февраля, а у нас какая красота!
— Ну, в феврале у нас тоже хорошо. У нас в феврале Масленица.
— Масленица. Блины едим.
— А что же это такое блины?
Мы переглянулись. Ну, как этим шарманщикам объяснить, что такое блин!
— Блин, это очень вкусно, — объяснила я. Но они не поняли.
— С маслом, — сказала я еще точнее.
— Со сметаной, — вставил русский из нашей компании.
Но вышло еще хуже. Они и блина себе не уяснили, да еще вдобавок и сметану не поняли.
— Блины, это — когда масленица! — толково сказала одна из наших дам.
— Блины… в них главное икра, — объяснила другая.
— Это рыба! — догадался, наконец, один из итальянцев.
— Какая же рыба, когда их пекут! — рассмеялась дама.
— А разве рыбу не пекут?
— Пекут-то пекут, да у рыбы совсем другое тело. Рыбное тело. А у блина — мучное.
— Со сметаной, — опять вставил русский.
— Блинов очень много едят, — продолжала дама. — Съедят штук двадцать. Потом хворают.
— Ядовитые? — спросили итальянцы и сделали круглые глаза. — Из растительного царства?
— Нет, из муки. Мука ведь не растет? Мука в лавке.
Мы замолчали и чувствовали, как между нами и милыми итальянцами, полчаса назад восторгавшимися нашей родиной, легла глубокая, темная пропасть взаимного недоверия и непонимания.
Они переглянулись, перешепнулись.
Жутко стало.
— Знаете, что, господа, — нехорошо у нас как-то насчет блинов выходит. Они нас за каких-то вралей считают.
Положение было не из приятных.
Но между нами был человек основательный, серьезный — учитель математики. Он посмотрел строго на нас, строго на итальянцев и сказал отчетливо и внятно:
— Сейчас я возьму на себя честь объяснить вам, что такое блин. Для получения этого последнего берется окружность в три вершка в диаметре. Пи-эр квадрат заполняется массой из муки с молоком и дрожжами. Затем все это сооружение подвергается медленному действию огня, отделенного от него железной средой. Чтобы сделать влияние огня на пи-эр квадрат менее интенсивным, железная среда покрывается олеиновыми и стеариновыми кислотами, т. е. так называемым маслом. Полученная путем нагревания компактная тягуче-упругая смесь вводится затем через пищевод в организм человека, что в большом количестве вредно.
Учитель замолчал и окинул всех торжествующим взглядом.
Итальянцы пошептались и спросили робко:
— А с какою целью вы все это делаете?
Учитель вскинул брови, удивляясь вопросу, и ответил строго:
— Чтобы весело было!
КОНФЕТЫ «ТЭФФИ»
Тэффи – псевдоним Надежды Александровны Лохвицкой, родившейся в Петербурге в дворянской семье, а умершей в эмиграции, в Париже, в возрасте 80-ти лет.
Несмотря на свою очень непростую жизнь, Тэффи прославилась как потрясающий сатирик. В дореволюционной России за ней заслуженно укрепилось слава «королевы юмора». Она была столь популярна, что выпускались даже духи и конфеты под названием «Тэффи»!
«НА БЕРЕГАХ СЕНЫ»
(из рассказа Ирины Одоевцевой)
Слава Тэффи в дореволюционной России была огромна. Ее читали, ею восхищались буквально все — начиная от почтово-телеграфных чиновников и аптекарских учеников, как известно. самой низшей ступени читателей тех лет, — до… императора Николая II.
Когда при составлении юбилейного сборника 300-летия царствования Дома Романовых почтительно осведомились у царя, кого из современных русских писателей он желал бы видеть помещенным в нем, царь решительно ответил:
— Тэффи! Только ее. Никого, кроме нее, не надо. Одну Тэффи!
И с явным неудовольствием, после долгих уговоров, согласился, чтобы в юбилейном сборнике появились имена и портреты и других поэтов и писателей/…/
Георгий Иванов /…/ как-то, уже в Париже, спросил Тэффи, было ли ей известно, что царь был ее горячим поклонником. Тэффи покачала головой.
— Представьте себе, понятия не имела. А то, наверно, задрала бы нос. Впрочем, нет, — я тогда уже объелась славой. Я почувствовала себя всероссийской знаменитостью в тот день, когда посыльный принес мне большую коробку, перевязанную красной шелковой лентой.
Я развязала ленту, раскрыла коробку и ахнула. Она была полна конфетами, завернутыми в пестрые бумажки. И на этих бумажках мой портрет в красках и подпись: «Тэффи»! Тут действительно от гордости у меня как будто выросли крылья. Это ли не слава, не звонкая, сладостная, всероссийская слава?!
Я сейчас же бросилась к телефону и стала хвастаться своим друзьям, приглашая их к себе попробовать конфеты «Тэффи». «А вкусные?» — не без зависти спрашивали они. «Удивительно, невообразимо вкусные! Так приходите!»
Я звонила и звонила по телефону, созывая гостей, в порыве гордости уписывая конфеты «Тэффи» и добросовестно уничтожая их. Я опомнилась, только когда опустошила почти всю трехфунтовую коробку. И тут меня замутило. Я объелась своей славой до тошноты и сразу узнала обратную сторону ее медали. Вместо того чтобы весело отпраздновать свою славу с друзьями, мне пришлось пригласить доктора, посадившего меня на неделю на диету и уложившего меня в постель с грелкой на печени.
И больше меня уже никакими доказательствами славы не проймешь. Спасибо, я уже объелась ею раз и навсегда.
И прибавила, разводя руками:
— А конфеты, как ни странно, люблю по-прежнему. Должно быть, оттого, что они мне запрещены.
Фото: из открытых источников интернета