Звук пощёчины разрезал тишину квартиры, как выстрел. Маша машинально прижала ладонь к горящей щеке, но не заплакала. Слёз уже не осталось.
— Что, теперь ты и отвечать мне не собираешься? — Сергей навис над ней, загораживая свет кухонной лампы. От него пахло перегаром и злостью. — Я спрашиваю, где ты была?
— Я уже сказала. В магазине, потом в аптеке за смесью, — Маша старалась говорить спокойно, хотя внутри всё дрожало. — Антибиотики для Кирюши закончились, врач сказал...
— Врач, врач! — передразнил он. — А может, ты к своему врачу ходила? Думаешь, я не вижу, как ты на него смотришь?
Из детской послышался плач. Четырёхмесячный Кирюша, будто почувствовав напряжение, заходился в крике.
— Видишь, ребёнка разбудил, — Маша попыталась протиснуться мимо мужа к детской, но он схватил её за запястье.
— Мы не договорили.
— Серёж, отпусти, ему нужно лекарство дать.
Хватка стала сильнее. Завтра будет синяк — ещё один к коллекции, которую она тщательно скрывала под длинными рукавами.
— Я сказал, мы не договорили, — процедил он сквозь зубы, а потом резко оттолкнул её.
Маша не удержалась на ногах и врезалась спиной в кухонный стол. Острый угол впился между лопаток, вызвав вспышку боли, а следом еще одну — когда затылок ударился о край столешницы.
В глазах потемнело. Когда зрение прояснилось, она увидела удаляющуюся спину мужа — он шёл в комнату, на ходу стягивая ремень. «Господи, только не снова», — мелькнуло в голове, но в этот раз Сергей просто рухнул на диван и через минуту уже храпел.
Маша с трудом поднялась. В детской надрывался Кирюша. Она механически выполняла привычные действия: взяла сына на руки, покачала, измерила температуру, дала лекарство. Старалась не думать о пульсирующей боли в спине и голове.
Когда малыш наконец уснул, она тихо прокралась в ванную и посмотрела на себя в зеркало. Распухшая щека, кровоподтёк на скуле, который к утру превратится в роскошный фингал. И пустые, почти мёртвые глаза человека, загнанного в угол.
«В последний раз», — сказала она своему отражению и сжала кулаки так, что ногти впились в ладони.
— Да-да, я всё записываю, — участковый, молодой лейтенант с усталыми глазами, неторопливо заполнял протокол. — Значит, говорите, не первый случай?
— Я впервые обратилась, — тихо ответила Маша, баюкая спящего Кирюшу. — Но бьёт... регулярно. Особенно когда выпьет.
— А раньше почему не заявляли?
Она горько усмехнулась:
— А вы как думаете? Боялась. Надеялась, что изменится. Ради ребёнка терпела.
Лейтенант поднял глаза от бумаг и внимательно посмотрел на молодую женщину. Таких он видел десятки — забитых, измученных, с потухшим взглядом. Многие приходили подавать заявление, а на следующий день забирали его. Замкнутый круг домашнего насилия.
— Понимаете, это серьёзный шаг, — сказал он. — Вы готовы идти до конца? Часто бывает...
— Я готова, — перебила Маша. — Это не просто синяки. Это моя жизнь. И жизнь моего сына.
Впервые за долгое время она почувствовала что-то похожее на решимость. Страх никуда не делся, но теперь был и другой, более сильный страх — что всё останется как есть. Что однажды она не проснётся после очередного «выяснения отношений». Или что её сын вырастет, считая нормальным то, что отец бьёт мать.
Когда Маша вернулась домой, Сергей уже не спал. Он сидел на кухне, мрачный и похмельный, и пил крепкий чай, в который щедро сыпал сахар — его верный метод борьбы с похмельем.
— Где тебя носило с утра пораньше? — буркнул он, даже не взглянув на жену.
— В травмпункте была. И у участкового, — спокойно ответила Маша, укладывая сына в кроватку.
Звук упавшей чашки заставил её вздрогнуть. Через секунду Сергей уже стоял в дверях детской.
— Что ты сделала? — его голос звучал непривычно тихо, и от этого было еще страшнее.
— То, что должна была сделать давно, — Маша старалась говорить твёрдо, но предательская дрожь в голосе выдавала её страх. — Я сняла побои. И написала заявление.
Сергей смотрел на неё так, будто видел впервые. В его взгляде читалось недоумение, злость и что-то ещё — может быть, страх?
— Ты... ты что, совсем с ума сошла? — он шагнул к ней, но остановился, когда она инстинктивно отшатнулась. — Какое, к чёрту, заявление? На мужа заявление написала? На отца своего ребёнка?
— На человека, который меня избивает. Который вчера чуть не проломил мне голову, — Маша обхватила себя руками, как будто пытаясь защититься. — Серёж, так больше нельзя. Это конец.
Он нервно рассмеялся:
— Конец? Ты серьёзно? И куда ты пойдёшь? К родителям в деревню — полы в хлеву мыть? Или думаешь, тебя с ребёнком кто-то ждёт с распростёртыми объятиями?
Маша молчала. Все эти вопросы она уже задавала себе сотни раз за последние месяцы. И ответов не находила.
— Вот что, — Сергей внезапно успокоился, и это пугало больше, чем его крики. — Давай обсудим это как взрослые люди. За кофе.
На кухне он молча сварил кофе, достал печенье — как в старые добрые времена, когда они ещё были счастливы. Или ей только казалось, что были?
— Смотри, — начал он деловым тоном, словно обсуждал рабочий проект, а не развалившуюся семейную жизнь. — У нас есть два варианта. Первый: ты оставляешь Кирилла со мной, сама едешь, куда хочешь. Я всё-таки неплохо зарабатываю, смогу нанять няню. Видеться с сыном сможешь, когда захочешь.
Маша смотрела на него, не веря своим ушам.
— Ты предлагаешь мне оставить четырёхмесячного ребёнка? Грудного ребёнка?
— А второй вариант, — продолжил он, будто не слыша её, — ты забираешь сына и уходишь. Я буду платить алименты, но видеться с вами не буду. Никогда.
— Ты его отец, как ты можешь...
— Так что выбираешь? — перебил Сергей. — Решай сейчас.
Маша почувствовала, как к горлу подступает тошнота. Всего пару лет назад этот человек клялся ей в вечной любви. Дарил цветы, говорил о детях и совместном будущем. Когда всё пошло не так? Когда его нежность сменилась контролем, а забота — жестокостью?
Может, это началось с той командировки, после которой он стал пить чаще? Или с рождением Кирюши, которое далось ей тяжело — кесарево, осложнения, целый месяц в больнице? Но разве это имело значение сейчас?
— Я не буду ничего выбирать, — наконец произнесла она. — Мы разведёмся, и суд решит, с кем останется ребёнок. И, поверь, после заключения экспертизы о побоях у тебя мало шансов.
Сергей резко встал, опрокинув стул.
— Нет у нас никакого суда! Я сказал, выбирай! — он снова навис над ней, и в его глазах плескалась ярость. — Думаешь, я позволю тебе разрушить мою жизнь? Думаешь, мне нужны проблемы с полицией? С работой?
Маша тоже поднялась. Впервые за долгое время она смотрела мужу прямо в глаза — без страха.
— Тебе следовало подумать об этом, прежде чем поднимать на меня руку.
Она направилась к выходу из кухни, но Сергей преградил ей путь.
— Ты никуда не пойдёшь, пока мы не решим.
— Отойди, — Маша попыталась оттолкнуть его, но он только сильнее прижал её к стене.
— Сначала скажи мне, по какому варианту мы разводимся, — прошипел он ей в лицо.
— Серёжа, у тебя есть третий вариант, — раздался спокойный голос от двери.
Они оба обернулись. В дверном проёме стояла Марина Сергеевна, мать Сергея — высокая статная женщина с безупречно уложенными седыми волосами. Она держала в руках сумки с продуктами и смотрела на сына тяжёлым взглядом.
— Мама? — Сергей отпрянул от жены. — Ты что тут делаешь?
— Приехала навестить внука, — Марина Сергеевна поставила сумки на пол и сняла пальто. — А заодно узнать, почему моя невестка приходит в гости с синяками, которые якобы получает, падая с лестницы. В доме, где нет лестницы.
Маша беспомощно взглянула на свекровь. Та едва заметно кивнула ей.
— Я поговорила с участковым, — продолжила Марина Сергеевна. — Он знакомый Николая Петровича из нашего дома. Так вот, третий вариант: ты, Серёжа, собираешь вещи и уезжаешь. А Маша с Кириллом остаются здесь, в квартире, за которую я, между прочим, заплатила первый взнос.
— Мама, ты не понимаешь...
— Я прекрасно понимаю, — отрезала Марина Сергеевна. — Я тридцать лет проработала в центре социальной помощи и навидалась таких историй. Но никогда не думала, что мой сын...
Она не договорила, только покачала головой.
— Свою квартиру в Подмосковье я уже выставила на продажу. И если хочешь знать моё мнение, разводитесь. Но никаких ультиматумов. И внука ты не получишь — даже не мечтай, с твоим-то образом жизни.
Сергей стоял, сжимая и разжимая кулаки. Его лицо побагровело.
— Вы сговорились, да? Всё пытаетесь меня загнать в угол? — он перевёл взгляд с матери на жену. — Ну и пожалуйста! Я ухожу. Только потом не просите вернуться.
Он выскочил из кухни, и вскоре они услышали, как он швыряет вещи в спортивную сумку, что-то бормоча себе под нос. Через десять минут входная дверь с грохотом захлопнулась.
— Присядь, девочка, — мягко сказала Марина Сергеевна, усаживая невестку за стол. — У нас много дел.
Прошло три недели. Жизнь медленно входила в новое русло. Марина Сергеевна перебралась к ним, помогала с Кирюшей, пока Маша бегала по инстанциям, оформляя документы на развод и пособие по уходу за ребёнком. Сергей не появлялся и не звонил, только прислал сообщение: «Я подал на развод. Квартиру делить не буду, но и алиментов не жди».
Вечером, уложив сына, Маша сидела на кухне, разбирая счета. Денег катастрофически не хватало. Сбережения таяли, а до выхода на работу оставалось ещё как минимум полгода.
— Не переживай так, — Марина Сергеевна поставила перед ней чашку чая. — Справимся.
— Я не знаю, как вас благодарить, — тихо сказала Маша. — Если бы не вы...
— Перестань, — свекровь махнула рукой. — Ты мать моего внука. И, в отличие от некоторых, я несу ответственность за свою семью.
Её взгляд затуманился.
— Знаешь, я ведь тоже жила с таким мужем. Отцом Серёжи. Двадцать лет терпела. Пока он не поднял руку на Серёжу. Тогда я забрала сына и ушла.
Маша удивлённо посмотрела на неё:
— Серёжа никогда не рассказывал...
— Конечно, не рассказывал, — горько усмехнулась Марина Сергеевна. — Он был слишком мал, многого не помнит. А потом я сделала ужасную ошибку — стала оправдывать его отца, говорить, что он хороший, просто нервный, уставший. Думала, сыну нужен отец, хотя бы в воспоминаниях.
Она покачала головой:
— А теперь вижу, что Серёжа вырос точной копией своего отца. И это моя вина.
Звонок в дверь прервал их разговор. Маша вздрогнула — было уже поздно для визитов.
— Я открою, — сказала Марина Сергеевна, но Маша поднялась первой.
— Нет, я сама.
Она подошла к двери, посмотрела в глазок и почувствовала, как сердце уходит в пятки. На лестничной площадке стоял Сергей. От прежнего лощёного менеджера не осталось и следа — всклокоченные волосы, мятая рубашка, воспалённые глаза.
— Кто там? — спросила Марина Сергеевна из кухни.
— Это... это Серёжа, — ответила Маша, не отрывая взгляда от глазка.
В повисшей тишине было слышно, как Марина Сергеевна тяжело вздохнула.
— Открывай. Надо поговорить.
Маша с трудом повернула ключ. Сергей ввалился в прихожую, от него пахло алкоголем и сигаретами.
— Явился — не запылился, — холодно заметила Марина Сергеевна, скрестив руки на груди. — Что тебе нужно?
— Поговорить с женой, — хрипло ответил он. — Наедине.
— Исключено.
— Мам, это не твоё дело, — огрызнулся Сергей.
— Моё, — отрезала Марина Сергеевна. — Или ты трезвый поговоришь с нами обеими, или уходишь.
Сергей перевёл взгляд на Машу. В его глазах читалась смесь злости и... отчаяния?
— Пожалуйста, Маш. Пять минут.
Что-то в его голосе заставило её кивнуть.
— Хорошо. Но мы будем говорить здесь, — она указала на кухню.
— А я посижу с Кирюшей, — Марина Сергеевна направилась в детскую, но перед этим предупреждающе взглянула на сына. — Только без глупостей.
Они сели друг напротив друга за кухонным столом — тем самым, об который Маша ударилась спиной месяц назад.
— Я... я пришёл сказать, что меня уволили, — начал Сергей, глядя в стол. — Из-за этого дела с полицией. Шеф сказал, им не нужны скандалы.
— Сочувствую, — сухо ответила Маша. — Это всё?
— Нет, — он поднял глаза, и она с удивлением увидела в них слёзы. — Я хочу извиниться. И... и я хочу вернуться.
Маша почувствовала, как к горлу подступает ком.
— Серёж, ты сам всё разрушил. Как я могу...
— Я изменюсь, — перебил он. — Клянусь. Я запишусь к психологу. Брошу пить. Я люблю тебя, Маш. И Кирюшу. Вы — моя семья.
Он потянулся к её руке, но она отдёрнула её.
— Семья? — тихо переспросила Маша. — Ты предлагал мне бросить грудного ребёнка. Или уйти в никуда. Это не семья, Серёж.
— Я был не в себе, — он замотал головой. — Не соображал, что говорю. Ты же знаешь меня — настоящего меня. Я не монстр.
— Я больше не знаю, кто ты, — Маша встала. — Прости, но нам больше нечего обсуждать.
Он вскочил следом:
— Нет, ты выслушаешь меня до конца! Я отдам тебе всё — квартиру, деньги, что хочешь! Только дай мне ещё один шанс!
Маша покачала головой:
— Не кричи, ребёнка разбудишь.
— Мне плевать! — заорал Сергей, и в его глазах промелькнуло что-то знакомое — та самая ярость, которую она так боялась. — Ты не можешь просто взять и выкинуть меня из своей жизни! Из жизни моего сына!
Он схватил её за плечи и с силой встряхнул.
— Ты моя жена! Моя!
— Отпусти её! — раздался громкий голос Марины Сергеевны, которая стояла в дверях с телефоном в руке. — Я уже вызвала полицию. Ещё одно движение — и тебя не просто оштрафуют, а посадят.
Сергей, тяжело дыша, отпустил Машу и обернулся к матери:
— Ты... ты предала меня. Родного сына.
— Нет, Серёжа, — спокойно ответила Марина Сергеевна. — Это ты предал себя. Того мальчика, которого я вырастила. Который обещал всегда защищать слабых.
Он ударил кулаком по столу:
— Я могу измениться! Почему никто не верит?!
— Потому что ты не хочешь меняться, — тихо сказала Маша. — Ты хочешь вернуть власть над нами. Это разные вещи.
Сергей смотрел на неё несколько долгих секунд, потом медленно опустился на стул и закрыл лицо руками.
— Что мне делать? — глухо спросил он. — Я всё потерял.
— Начни с того, что признай проблему, — ответила Марина Сергеевна, подходя ближе. — Найди специалиста. Настоящего. Начни лечение. Не ради нас — ради себя.
— А потом? — он поднял взгляд — беспомощный, почти детский.
— Потом будет видно, — Маша вздохнула. — Но сейчас тебе лучше уйти. Правда.
Сергей медленно поднялся.
— Можно... можно хотя бы взглянуть на Кирюшу перед уходом?
Маша и Марина Сергеевна переглянулись.
— Хорошо, — кивнула Маша. — Но только издалека, не буди его.
Они втроём тихо прошли в детскую. Кирюша мирно спал в своей кроватке, посапывая и иногда причмокивая губами во сне.
Сергей долго смотрел на сына, потом шепнул:
— Он так вырос за эти недели.
— Дети быстро растут, — отозвалась Марина Сергеевна. — И всё замечают.
Сергей кивнул. Потом развернулся и молча вышел из комнаты. Они услышали, как закрылась входная дверь.
Маша выдохнула — только сейчас она заметила, что всё это время почти не дышала.
— Думаешь, он правда изменится? — спросила она у свекрови.
— Не знаю, девочка, — Марина Сергеевна покачала головой. — Очень хочу в это верить. Но это его путь. А у нас свой.
Они вернулись на кухню, и Маша вдруг почувствовала небывалую усталость. Но вместе с ней — странное облегчение. Словно тяжёлый груз, который она несла годами, наконец-то стал немного легче.
— Знаешь, — сказала она, глядя в окно на вечерний город, — сегодня я впервые за долгое время не боюсь завтрашнего дня.
Марина Сергеевна улыбнулась и накрыла её руку своей:
— Это только начало, милая. Только начало.
За окном падал снег — первый в этом году. Он укрывал грязные улицы и крыши домов чистым белым покрывалом, даря городу второй шанс. Как и им всем.