Приходит время, когда человек оказывается между мирами – один на один с безмолвием, с вечностью. Тонкая грань, где уже ничего не зависит от воли, желаний, сожалений. Мы не знаем, что там, за этой чертой, но знаем, что здесь – борьба. И пока есть шанс, пока сердце можно заставить биться, пока лёгкие могут вздохнуть – мы будем бороться.
Он поступил ночью. Молодой, сильный, перспективный. Авария. В смятой одежде, с кровавым следом на виске, с тонкой линией жизни, удерживаемой лишь аппаратами. Глаза закрыты, дыхание поверхностное. Десятки рук слаженно работали в ритме жизни – компрессии, адреналин, дефибрилляция, опять компрессии. Дрожащие от напряжения пальцы проверяют пульс, мелькают цифры на мониторе, дыхание на кончиках наших пальцев. Разряд! Ещё! Давай, парень, не уходи!
И вдруг – всплеск. Сердце вздрогнуло, словно задумавшись, потом ещё раз, и ещё. Есть ритм! Мы выдохнули, но понимали: это только начало. Глубокий сон, контроль каждого процесса, отсроченное ожидание. День, два, пять. Мы всё реже заглядывали в его палату – тело здесь, но душа… где-то там. Ночами дежурные реаниматологи мерили шагами коридоры, прислушиваясь к звукам мониторов. Никто не говорил, но каждый думал – вернётся ли он?
На восьмой день он открыл глаза. Взгляд пустой, далекий. Мы кормили его ложками, учили снова двигаться, шептали: «Давай, давай, ты справишься!» Его пальцы слабо сжимали ложку, дрожали, но держали. И вот настал день, когда в палату вошло само сияние – девушка с огромными, наполненными слезами глазами. Она обняла его, он обнял её. И в этот момент мы увидели, как в него вернулась не только сознание – вернулась жизнь.
Мы стали его друзьями. Приходили на его выступления, заглядывали в гримёрку, чувствовали себя причастными к его второму рождению. Но однажды мы не удержались:
– Что ты видел там?
Он замолчал. В глазах отразилось что-то далёкое, непостижимое. Мы ждали.
– Там… темнота.
– Как темнота? Ты просто не помнишь? Может, там было что-то ещё? Свет? Лица? Мы надеемся, что там есть что-то…
Он ничего не ответил. А у нас, у каждого, в груди что-то сжалось. Где-то слева.
Мы развернулись и ушли – в палаты, в операционные, в коридоры жизни и смерти. Мы – прагматики. Мы – реаниматологи. Мы просто делаем свою работу.